— Это самая волшебная музыка, которую я когда-либо слышала, дядя Луис. Для кого вы ее сочинили?

Луис колебался, тщательно обдумывая свой ответ. Он вспомнил ее слова о том, что, если человеком движет любовь, всегда лучше говорить правду. Но он любил Грейс слишком сильно, чтобы сказать правду. Если Одри не сказала дочери, кто ее настоящий отец, значит, он не имеет на это права.

— В ночь, когда умерла Айла, шел такой же дождь, — грустно сказал он.

Грейс показалось, что она все поняла.

— В ночь, когда она умерла, — мягко повторила она.

— В ночь, когда она умерла, — повторил он. — В ночь, когда я покинул Аргентину абсолютно потерянным человеком.

— О, Луис, — прошептала она, ощущая всю силу его грусти. — Мне очень жаль.

Девушка села рядом с дядей и обвила его шею руками. Она вдруг осознала, что уже не отличается от других людей. Луис научил ее сочувствовать. У Грейс больше не было ощущения, что она смотрит на мир сквозь оконное стекло. Она больше не ощущала себя отстраненной. Она чувствовала его боль так, словно сама ее пережила.

— Почему мне так грустно? — спросила она.

Луис обнял ее и прижал к себе. Нежность переполняла его.

— Потому что красота всегда заставляет нас грустить, — ответил он с острым ощущением, что все это уже происходило с ним когда-то.

— Почему?

— Потому что мы не можем вечно удержать ее.

— Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Твоя музыка очаровала меня, дядя Луис.

— В этой мелодии есть нечто большее, чем земные силы, Грейс. В ней есть волшебство, я уверяю тебя.

— И я верю тебе. Ты научишь меня играть ее?

Луис отодвинулся и серьезно посмотрел на девушку.

— Если ты пообещаешь, что никогда не будешь играть ее дома.

— Почему?

— Это будет наш секрет, Грейс. Просто пообещай мне.

— Обещаю, — сказала она. — Наш с тобой секрет.


Когда Грейс вернулась домой на рождественские праздники, она интуитивно почувствовала, что не стоит рассказывать родным о своей дружбе с дядей. Она рассказала родителям о занятиях и преподавателях, рассказала о концертах и театре, которые посещала, о выходных, которые проводила за городом. Но не упоминала о друге, с которым делила удовольствие от всех этих развлечений. Она сказала только тете Сисли, потому что ей просто нужно было поделиться с кем-нибудь своими мыслями.

К своему ужасу, Грейс обнаружила, что отец стареет. Раньше она этого не замечала, но время не пощадило его. К тому же он похудел — щеки ввалились, кожа натянулась. Он был бледен, глаза утратили свой блеск. Она задавалась вопросом, как он мог так быстро увянуть, и не находила ответа. Неужели она действительно была так далека от реальности, так слепа к родным, закрывшись в своем потаенном мире духов, чтобы не заметить, что ее отец угасает у нее на глазах?

Вот уже восемь лет Сесил был на пенсии. Он копался в саду, читал книги по военной истории и сопровождал Одри во время ее прогулок. Он наслаждался общением с Леонорой и внуками, которые ежедневно приходили навестить их, и тем, какими теплыми стали их отношения с сестрой и Энтони Фитцхербертом, который был ему гораздо больше по душе, чем мрачный Марсель. Радовался тому, что не надо ходить на работу, потому что часто чувствовал себя усталым. Ему так хотелось верить в жизнь после смерти, как Грейс! Но конец земной жизни по-прежнему пугал его. На войне он не боялся умереть. В то время он был готов пожертвовать жизнью ради своей страны — без страха бросался в ледяные объятия смерти, но вернулся домой героем, пребывая в уверенности, что победа сделала его бессмертным. А теперь возраст отнял у него и смелость, и здоровье.

— Ты чахнешь на глазах, — сказала брату Сисли, когда они сидели в гостиной у камина, ожидая Одри и Грейс, которые прогуливались по ферме.

— Я просто очень устал, вот и все, — ответил он, закуривая сигару.

Энтони отложил газету «Фармерз Уикли» и потянулся к камину, чтобы помешать золу. Дым распространился по всей комнате.

— Во всем виноваты холода. У пожилых людей кровь зимой медленнее бежит по телу, — ободряюще сказал он.

— Дорогой, откуда тебе это знать? Ты на целых десять лет моложе Сесила! Сесил у нас — настоящий динозавр.

— Спасибо, Сисли, — ответил Сесил, весело хмыкнув.

— Прости, дорогой, я должна поберечь свой яд для нашего сумасшедшего братца. Разве это не чудесно, что они с Грейс так подружились!

Сесил вынул сигару изо рта и нахмурился.

— Грейс ничего не говорила о Луисе при мне, — озадаченно сказал он. — Я знал, что она собиралась пойти навестить его, но…

— Мой дорогой, они стали близкими друзьями. Они вместе ходят на концерты, пикники. Она проводит с ним больше времени, чем со сверстниками. Она говорит, что ей больше никто не нужен. Вероятно, она привнесла в его жизнь радость, потому что последний раз, когда я его видела, он был старым сварливым чурбаном.

Сесил пожевал кончик сигары.

— Что еще говорит Грейс? — задумчиво спросил он.

— Вероятно, она не осмеливалась упоминать его имя в разговоре с тобой. Извини, но я сказала ей, что вы повздорили много лет назад.

— Ты так и сказала?

— Конечно, Сесил. — Сисли чувствовала себя виноватой, потому что выдала чужой секрет. — Было бы ошибкой отправить ее в Дублин и не сказать, что там живет ее дядя. Они носят одну фамилию. Он живет в колледже, и его там все хорошо знают. Они бы все равно встретились. Разве я была не права?

— Нет, нет. Права. Кроме того, он ее дядя. Кровь гуще воды, и все такое…

Сесил хмыкнул и снова затянулся сигарой, ощущая, как в душе шевельнулась ревность. Луис украл сердце его супруги, а теперь он намеревается украсть и дочь. Он тяжело сглотнул, потому что ему вдруг стало нечем дышать, и закашлялся.

— Сесил, ты плохо выглядишь.

— Смени пластинку, Сисли, — сам того не желая, он повысил голос, а затем заметил Одри и Грейс, которые как раз проходили мимо окна. — А вот и они!

— Мы так хорошо и так долго гуляли! На улице уже темно, — счастливо сказала Грейс. Ее щеки горели от холода. — Мама, расскажи папе о закате! Он действительно был волшебным.

— Мы смотрели, как садится солнце, стоя на вершине холма. Казалось, будто земля облита патокой. Небо было красным, словно пылало огнем, — сказала Одри.

Сесил заметил, что ее глаза влажные и блестят от слез. Должно быть, на улице дул сильный ветер.

— И розовые облака, — добавила Грейс.

— И облака… Казалось, что Господь устроил это зрелище специально для нас.

— Как чудесно! — воскликнул Сесил с наигранным воодушевлением. — Как жаль, что меня не было с вами. — Он обнял дочь и поцеловал ее в висок.


Грейс озадаченно посмотрела на него. Отец не любил «телячьих нежностей», и этот поцелуй стал для нее полной неожиданностью. Одри тоже удивилась, и внезапно выражение ее лица стало печальным. Но она спрятала свои эмоции и вслед за всеми вышла в холл.

— Почему бы вам не прийти к нам на ужин завтра вечером? — предложила Сисли. — Нет смысла бродить по ферме до самой темноты, а потом идти домой и готовить есть. Я зажарю цыпленка.

— Если будут угощать цыпленком, я говорю «да» и за маму, и за папу, — отозвалась Грейс с улыбкой.

— С удовольствием, — ответила Одри, по-прежнему потрясенная тем, как нежно Сесил поцеловал дочь.

Наблюдая, как они уезжают, Сисли обернулась к мужу и сказала:

— Мне кажется, Сесил болен.

— Он выглядит неважно.

— Я ненавижу секреты, — неожиданно сказал она. — А у Сесила и Одри их слишком много. Я не знаю, что можно говорить, а что нельзя.

— Дорогая, не думай об этом. Сесил не рассердился.

— Ему было больно. Один Бог знает почему. Он не был так привязан к близнецам.

— Грейс не такая, как сестры, это очевидно. Он просто не хочет, чтобы его вздорный младший брат сближался с его любимой маленькой девочкой. Если, как ты говоришь, они рассорились много лет назад, это естественно.

— Ладно. Ну их всех! — воскликнула Сисли, направляясь на кухню. — Он это переживет. Ему придется с этим смириться. Луис и Грейс — одного поля ягоды.


Оставшись на склоне холма наедине с дочерью, Одри стала расспрашивать ее о Луисе. В конце концов любопытство победило здравый смысл. Ответ Грейс застал ее врасплох и удивил точно так же, как и нежность Сесила.

— Сначала он показался мне грустным пожилым человеком, погруженным в прошлое, пленником своих воспоминаний. Но понемногу его сердце оттаяло. Теперь он мой лучший друг. Мы все делаем вместе — смеемся, обсуждаем взгляды философов, играем на пианино и просто бездельничаем. Я знаю, что папа с ним в ссоре, но это же не имеет ко мне никакого отношения, правда?

— Конечно же, нет, — ответила Одри, пряча руки в карманы и пожимая плечами. — Я рада, что ты помогла ему стать счастливым.

— Да, мне это удалось. Поначалу он совсем не смеялся.

Повисла пауза. Одри раздумывала, стоит ли продолжать расспросы. Возможно, лучше оставить Луиса в прошлом вместе с «Сонатой незабудки» и ее дневником в шелковой обложке. Она пыталась представить его себе постаревшим, но не смогла, поэтому продолжила:

— А как он выглядит?

Грейс рассмеялась. Вопрос казался абсурдным. Ведь если верить тете Сисли, Луис какое-то время жил в Буэнос-Айресе. Разве он мог сильно измениться?

— У него длинные седые волосы. Он их не очень часто расчесывает. Они всегда в беспорядке. Он старается выглядеть аккуратным, но у него ничего не выходит, — сказала она с улыбкой. Грейс была очень рада, что может наконец-то рассказать кому-нибудь о своем друге. — Он высокий и сильный, как медведь. Симпатичный пушистый медведь. Он не костлявый, как папа, а мягкий. У него удивительные голубые глаза, которые могут быть очень грустными, а в следующую секунду — очень счастливыми. Никогда не знаешь, что он будет делать в следующий момент. Он может неожиданно расплакаться, услышав красивую музыку, а минуту спустя смеяться над моей шуткой. Но сколько бы он ни смеялся, в его глазах светится грусть. У него белые ресницы, они поблескивают, словно серебристый иней. Дядя Луис — одаренный музыкант. Он играет, пока я занимаюсь в гостиной. Ты, наверное, знаешь, он сочиняет музыку. Собственно говоря, так же как и я. Только теперь он очень много записывает. Это его хобби. Он говорит, что в молодости никогда не был достаточно дисциплинированным, чтобы записывать сочиненные мелодии. Он очень талантлив. — Грейс вздохнула, с любовью вспоминая о дяде. — Он вовсе не похож на папу и тетю Сисли.