— В этом нуждается каждый, — мягко сказал Сесил, пристально глядя на собеседницу.

— Наверное, он слишком чувствителен для этого жестокого мира, — заключила она.

— Вы хорошо разбираетесь в людях, хотя еще очень молоды. Откуда все эти познания?

Одри застенчиво засмеялась.

— Не думаю, что я такая уж мудрая.

— Но это так.

— Я много читаю. Читаю все. Романы, сотни романов. Из литературных произведений можно очень много узнать о людях.

— Ваши познания заслуживают восхищения.

— Спасибо.

— Нет, это вам спасибо, Одри. В последнее время я пребываю в подавленном настроении. Вы сделали меня очень счастливым. Я с нетерпением жду сегодняшнего вечера.

— Я тоже.

— Вы обещаете мне танец?

— Конечно.

— Могу я попросить вас об одолжении? — неожиданно сказал он, склонив голову набок и нахмурив лоб.

Она утвердительно кивнула.

— Мне страшно неловко просить вас об этом…

— Пожалуйста, говорите, я все сделаю, — ответила она в надежде, что сможет помочь ему.

— Вы не потанцуете с Луисом?

Одри посмотрела на него с восхищением.

— Конечно, — ответила она, с трудом сдерживая слова, готовые сорваться с ее губ.

— Если вы подадите хороший пример, Одри, остальные члены общины, быть может, последуют ему. Все о вас высокого мнения.

— Не беспокойтесь, Сесил, я сделаю это с удовольствием, — искренне сказала девушка.

Сесил смотрел на нее с благодарностью.

— У вас очень доброе сердце, Одри. Никто еще не был так милосерден к Луису. Боюсь, он не отблагодарит вас, но я сделаю это от его имени.

— Мне не нужна благодарность. У каждого должен быть шанс быть понятым, — ответила она, не зная, что добавить.

Сесил подумал, что она — самая добрая и ласковая девушка, которую он когда-либо встречал. Позже, когда он носился по полю, играя в поло, Одри жила в его мыслях и в его сердце, и ему было все равно, что он пропускает мячи, потому что наконец-то он встретил женщину, с которой хотел провести свою жизнь.

* * *

Для Одри ванна была особым удовольствием. Окутанная ароматами розы и лаванды, окруженная паром, она лежала в розоватой воде в абсолютном одиночестве, погрузившись в тайный мир своих грез. Из коридора доносился визгливый голос Айлы, которая ссорилась с Альбертом. Но Одри была далеко-далеко, и рядом с ней был Луис. Они сидели на вершине горы, укрытой зеленью, где, подняв руки, можно было дотронуться до неба. Она не могла не думать о музыке, которую они сочинили вместе, и о словах, которые перенесли ее в мир его фантазий. Она закрыла глаза. Каждое мгновение вставало у нее перед глазами очень отчетливо, и она переживала его заново. Одри представила себе его рыжеватые волосы и осмелилась провести по ним руками, ощущая кончиками пальцев их мягкость и вдыхая исходивший от них острый мужской запах. Она дотронулась до его лица, до морщинок, которые протянулись от висков к уголкам глаз. Она нежно целовала его лицо в попытке стереть их и те воспоминания, которые оставили такой след…

Одри лежала в ванне, пока вода не остыла, а пар не превратился в капельки конденсата. Девушка открыла глаза и неохотно вернулась к реальности. Она много читала о любовных терзаниях в книгах, но теперь сама узнала, что это такое. Все тело болело, сердце выскакивало из груди из-за переполнявших душу эмоций. Она знала, что мать пришла бы в ужас (не говоря уже о «крокодилицах»), если бы узнала, что ее душа томится страстью к Луису. Но укротить растущее чувство Одри была не в силах. Она могла думать только о нем.


Столовую херлингемского клуба украсили лилиями и гардениями, сиренью и жимолостью, невероятно приятный аромат которых изгнал запах старого дерева и закостенелого педантизма. Открытые высокие двери вели прямо в сад, утопающий во влаге и туманном янтарном вечернем свете. Одри вместе с сестрой стояла на пороге, глядя, как садится солнце. Вопреки моде волосы Одри и Айлы были завиты в длинные локоны, мягко спадавшие по спине до самой талии и успевших округлиться бедер. Их шелковые платья доставали до пола и шелестели при ходьбе подобно осенним листьям, подчеркивая нежную линию оголенных плеч и сияние кожи. Платье Айлы было изумрудного цвета, гармонировавшего с цветом ее глаз. Одри выбрала нежно-голубое. На них обеих были длинные перчатки, а лица казались более взрослыми, чем обычно, и невероятно взволнованными.

— Я обожаю это время суток, — вздохнула Одри, думая о Луисе. — Так романтично! Хочется, чтобы день продолжался, а он внезапно исчезает, унося с собой все свое очарование. Наверное, в этой скоротечности и кроется загадка красоты природы.

— С кем ты будешь танцевать? — спросила Айла, оживившись. Танцы интересовали ее намного больше, чем такие мелочи, как закат. — Я потанцую со всеми. Собственно говоря, я буду танцевать всю ночь. Полагаю, ты до рассвета будешь кружиться с Сесилом.

— Возможно, — осторожно ответила Одри, и легкая улыбка тронула уголки ее губ. На свете существовал только один мужчина, с которым она хотела танцевать.

— Как именинница, ты можешь танцевать с тем, кого выберешь сама, — засмеялась Айла.

— Юные леди, вы неотразимы! — Отец подошел к ним сзади, стуча каблуками начищенных черных туфель.

Сестры обернулись и с обожанием посмотрели на него.

— Я очень горжусь вами, девочки, — добавил он, с удовольствием отмечая для себя прелесть их округлившихся фигурок и великолепную осанку. — Ваша красота делает мне честь!

Одри и Айла светились от счастья. Отец нечасто делал дочерям комплименты, а когда делал, это значило, что они их действительно заслужили. Даже Айла, не любившая сантиментов, ощутила прилив особой нежности к отцу.

— Совсем недавно вы были крошками, — продолжал он, думая о быстротечности времени. — Как ты знаешь, Одри, год твоего рождения был отмечен визитом принца Уэльского и его брата, принца Георга. Кажется, только вчера я танцевал с вашей мамой в этой самой комнате, а ты в это время спала дома в своей кроватке.

— А мама танцевала лучше всех, — добавила Одри со снисходительной улыбкой. Она слышала эту историю тысячу раз.

Генри Гарнет сделал паузу.

— Да, действительно, — продолжал он, не скрывая восхищения. — Никто не кружится в вальсе с такой грацией, как ваша мама.

— А тетя Эдна и тетя Хильда? — спросила Айла. Ее лицо вдруг утратило выражение язвительности, и на нем заиграла немного глуповатая детская улыбка.

Генри не мог не улыбнуться в ответ, представив тучное тело тети Эдны, неуклюже кружащейся в паре с каким-нибудь красавцем мужчиной, пригласившим ее на танец, и тетю Хильду, худую и сухонькую, которая могла и сломаться от вибрации сильных аккордов музыки.

— В отличие от вашей мамы у них нет к этому способностей, — ответил он дипломатично.

Айла расхохоталась.

— У них нет никаких способностей, — добавила она.

— Айла, а тебе не кажется, что ты несправедлива к тетушкам? — спросил он. — Вам обеим повезло, потому что вы унаследовали грацию вашей матери. Одри, сегодня вечером я хочу пригласить тебя на первый танец.

Лицо Одри озарилось улыбкой. Девушка с благодарностью посмотрела на отца.

— С удовольствием.

— Молодым людям придется немного подождать, — добавил Генри Гарнет. Радостное согласие его дочери позволило ему почувствовать себя молодым и полным сил.


Гости прибывали, оставляя подарки на столе у входа, но Одри искала в толпе лишь одно лицо. Тетя Эдна вошла вместе с мамой, затем появилась тетя Хильда с четырьмя своими бледными дочерьми и мужем Гербертом, чопорно вышагивавшим в своем белом галстуке и во фраке. Сестры Персон впорхнули в зал, щебеча, подобно двум весенним воробышкам, за ними проследовали полковник Блис и Шарло Осборн, которая ослепила присутствующих блеском своего серебристого платья и серебристых же волос, собранных в высокую прическу и украшенных великолепным жемчугом. Когда остальные «крокодилицы» увидели ее идущей под руку с полковником, они тотчас собрались в тесный кружок и с упоением сплетничали до тех пор, пока последний, подобно льву, не набросился на них, разогнав эту стайку хищников, столпившихся над куском старого мяса.


Оркестр играл, гости общались, а Одри делала все возможное, чтобы быть вежливой, приветствуя вновь прибывших, и не забыть сделать любезный комплимент по поводу платья или прически. Ни одна женщина не должна была уйти с приема, не услышав приятных слов о своем очаровании и красоте.

— Роуз, твои дочери прелестны. И невероятно обаятельны, особенно Одри, — с неподдельным восхищением произнесла Филлида Бейтс.

Прежде чем Роуз успела поблагодарить ее, Синтия Кляйн, стоявшая к ним спиной, резко обернулась, чтобы поддержать подругу.

— Я согласна с Филлидой, — решительно сказала она. — Огромное удовольствие — видеть в девушках такую грацию и деликатность. Здесь достаточно дурнушек, от которых мужчинам впору снова сбежать на войну. По правде говоря, при виде их безжизненных маленьких мордашек у меня на глаза наворачиваются слезы, — громко прокомментировала она.

Роуз вспыхнула и огляделась по сторонам, чтобы удостовериться, что этого никто не слышал.

— Ты абсолютно права, Синтия, хотя я бы никогда не осмелилась заявить об этом с такой прямотой, — согласилась Филлида. Ее тараканье лицо при этом сморщилось от удовольствия.

— Красота — не более чем внешняя оболочка, — тактично возразила Роуз, питая надежду, что кто-то подойдет и спасет ее.

— Дорогая, но мы все смотрим именно на эту оболочку, — фыркнула Синтия. — Какая польза от прекрасного характера, если он скрывается под непривлекательной внешностью? — продолжала она с настойчивостью пожилых людей, полагающих, что имеют право говорить все, что думают.