Последние дни земного существования он был занят не оплакиванием своей судьбы и не попытками урвать от жизни еще хоть день – а делами державными. Написал духовную, составил опекунский совет для своего сына и слишком молодой для обрушившейся на нее тяжести вдовы, отдал последние распоряжения о переговорах с Литвой и принял схиму, покинув грешный мир под именем инока Варлаама.

* * *

Князь Овчина-Телепнев-Оболенский в эти дни тоже мчался в загонной охоте. Вот только гнала его сотня вовсе не лесного зверя, а степного, жадного и хищного. Пришли в Стародуб, в котором Иван Федорович порубежным воеводой сидел, известия, что татары деревни вдоль Титвы грабят. Странно, что зимой сие случилось – но всякое бывает. Тут не думать надобно, а бить сразу, дабы вперед неповадно было. Знамо, князь тут же поднял в седло бояр, что ближе были, – и помчался ворогов ловить.

Рассыпавшись по дорогам дозорами по два десятка воинов, сотня прочесывала луга и перелески, на рысях двигаясь на юго-запад.

Повезло воеводе – вскоре после полудня его небольшой отряд заметил обоз, помчался к нему. Татары, заметив порубежников, добычу тут же бросили, прыгнули все в седла и бросились тикать. Бояре с веселым посвистом погнались следом, очень надеясь на то, что степные лошади устанут раньше застоявшихся русских скакунов.

Примерно с три версты расстояние держалось примерно одним и тем же – потом стало потихоньку сокращаться.

– Попались, тати! – довольно захохотал князь Овчина, удобнее перехватывая рогатину. – Хватит землю топтать, набегались!

Степняки, опасливо оглядываясь, погоняли и погоняли своих тощих кобылок, и до них оставалось не больше сотни саженей, как вдруг… Драпающие разбойники обогнули небольшую рощу – и два десятка русских воинов чуть не врезались в длиннющий литовский ратный обоз!

Схизматики двигались куда-то в сторону Суражичей; два тесных ряда груженных припасами телег и длинная колонна пешцов – тысячи полторы, не менее, – в тощих кафтанах, с топорами и ножами на поясах. Доспехов и копий у вояк при себе не было. Кто же этакую тяжесть за сотню верст на горбу тащить станет? На телеги, понятно, все сложено, чтобы перед делом ратным разобрать.

Заметив внезапно появившегося врага, навстречу боярам быстро повернули одетые в латы конные литвины, что скакали во главе и в хвосте обоза. Не меньше полутысячи неплохо снаряженных воинов на свежих лошадях. На изрядно измотанных скакунах от них не уйти – ни единого шанса…

– Ну что, други, не посрамим имени русского?! – громко спросил воевода, подтягивая поводья и пуская своего белоснежного туркестанца шагом.

Бояре, зловеще оскалясь, перекинули щиты с задних лук седел в руки, проверили оружие, перехватили удобнее рогатины. Схизматики справа и слева стремительно приближались, громко вопя, словно от предсмертного ужаса. На пиках полоскались тряпичные разноцветные флажки, натужно хрипели лошади, сверкали наведенной медью кирасы и шлемы. Пехотинцы остановились, сбились поближе в толпу, в ожидании красочного зрелища: вот-вот рыцари нанижут на копья бестолковых русских порубежников.

– За мной, бояре!!! – громко крикнул Иван Федорович, пришпоривая жеребца. – Москва-а-а!!!

Маленький отряд даже не помышлял о бегстве. Он пошел в атаку! Но не на тяжелую разогнавшуюся конницу – на пешую толпу!

– Руби нехристей!!!

Без копий и строя пехота, там паче бездоспешная, супротив конницы – просто мясо на бойне. Литвины с воем кинулись врассыпную. Но получилось плохо – в плотной толпе особо не разбегаешься. И кованый кулак сочно вошел в темную массу…

– Москва-а-а!!! – Кудеяр, держась от князя справа, толкнул рогатину вперед, наваливаясь на нее всем весом, добавляя свою силу к скорости разогнавшейся кобылы. Широкий наконечник рогатины буквально порвал ближнего схизматика и продолжил движение, вонзившись в следующего, пригвоздив его к третьему. Боярский сын выдернул оружие, ударил снова, пиная пятками бока лошади, заставляя ее прыгать вперед, скакать прямо по плечам и головам врагов. Опытный взгляд бывалого воина заметил замахнувшегося топором литвина, целящегося в князя. Кудеяр метнул рогатину – не попал, но отпугнул, выхватил саблю, несколько раз хлестнул клинком толпящееся впереди обезумевшее воинство…

Бояре легко прорубили себе дорогу, оставив позади кровавую полосу, стремительно промчались между возками, сеча постромки и коля лошадей, заставляя их шарахаться и вставать на дыбы, опрокидывая и сталкивая повозки, – и погнали скакунов через открывшееся чистое поле к ближней роще.

Литовским рыцарям осталось только сыпать им вслед немецкие проклятия – они-то собственное войско топтать копытами не могли! И через щели, через которые два десятка всадников промчалось, нескольким сотням просто не протиснуться. Чтобы продолжить погоню, схизматикам нужно было огибать свой обоз кругом – и большинство просто махнули на это рукой. Хотя кучка упрямцев, не больше полусотни, все же попыталась поскакать за ловкими порубежниками.

Когда бояре скрылись за перелеском, князь снова перешел с галопа на неспешную рысь – и без того уставших лошадей следовало поберечь.

– Идеи есть? – оглянулся на уставших, но веселых спутников воевода.

– Что хочешь сказывай, княже, но двадцатью саблями нам с двумя тысячами не управиться, – сказал молодой паренек в татарской мисюрке. – Надо бы еще хоть сотню из Стародуба в подмогу позвать!

Бояре рассмеялись, и еще кто-то предложил:

– К югу давайте повернем. Перелесками до ручья Снов дойдем и по нему у литвы за спиной к крепости доскачем.

Отряд широким спокойным шагом отправился к ручью, по большой дуге, за густыми зарослями, огибая вражескую рать.

Бояре не ускорили скачки, даже когда в поле появились скачущие рыхлой массой упрямцы, что не бросили погони. Лошади – это святое. Скакунам нужен отдых… Воины лишь повернулись лицом к врагу.

– А-а-а!!! – У литвинов были копья, так что удар их действительно мог оказаться опасен, и Кудеяр выехал вперед, стремясь хоть как-то прикрыть князя собой. Прищурился на высокую фигуру в похожем на ведро с прорезью шлеме – подставил под копье щит и откинулся в седле, пропуская острие над собой, ударил топориком, и рыцарь помчался дальше, унося в груди засевшее в ребрах по самый обух оружие. Порубежник выхватил саблю, выставил щит под следующее копье, попытался откинуться – но удар оказался столь силен, что он вылетел из седла, зело неприятно грохнувшись на спину.

Впрочем, главного дядька добился – копье было повернуто в его сторону, и потому князь легко смог вонзить свою саблю схизматику в прорезь шлема, затем сцепиться с кем-то справа. А на Кудеяра налетал новый нехристь в белом полотняном плаще. Выстояв до последнего мгновения, до самого касания наконечника к щиту, порубежник присел, пропуская смерть мимо, сам же рубанул ворога по колену, выпрямился, вдарил окантовкой щита по еще одной лошадиной морде, вынуждая подняться на дыбы, метнулся вперед, вогнал саблю глубоко под латную юбку, прикрылся от удара меча справа, поднырнул под лошадиное брюхо, походя разрубив подпругу, встретил на клинок падающего рыцаря, развернулся к другому – но на шлем-ведро уже опустился княжеский топорик… И все было кончено. Литовская полусотня прекратила свое существование.

– Собираем трофеи, братья, и уходим, – приказал залитый кровью воевода. – Теперь не стыдно. Раненых и павших на спины лошадей привяжите. Схизматиков пусть волки хоронят.

В Стародуб маленький отряд вернулся только ночью, благо полная луна и заснеженные поля давали достаточно света, чтобы видеть дорогу. И уже с первыми лучами солнца Иван Федорович разослал приказы, созывая с разных застав отряды, дабы достойно встретить литовское войско, пока оно не успело натворить особых бед.

А еще через два дня высланные дозоры стали возвращаться с известиями о том, что литвины повернули на запад, восвояси. Похоже, они куда больше рассчитывали на внезапность набега, нежели на ратную силу. Короткая стычка показала, что хитрость раскрыта. И значит…

– Похоже, этой зимой литовского наступления уже не будет, – сделал вывод воевода, выслушав порубежника из очередного дозора. – Хотели бы всерьез воевать, после первой стычки не сбежали бы. Как мыслишь, дядька?

– Глупо туда-сюда попусту топтаться, – согласился Кудеяр. – Пожалуй, что больше и не придут.

И тем не менее порубежные полки, исполняя приказ трехдневной давности, подходили и подходили к Стародубу.

Седьмого декабря крайне хмурый Иван Федорович собрал воевод и раздал приказы:

– Воевода Свиридов! Тебе, княже, поручаю к Рославлю выдвигаться с ополчением своим и оборону там держать, коли схизматики подступят. Воевода Трубин! Тебе, княже, подступы к Смоленску прикрыть доверяю. Воевода Микулин! Курск к обороне подготовь, княже…

На первый взгляд порубежный воевода разворачивал силы для обороны западных границ. Однако скучающий у окна Кудеяр вскоре заметил странную деталь: его воспитанник рассылал с важными поручениями на достойные места знатных князей, почти не придавая им войск. Князья уходили либо с собственными, исполченными на своих землях полками, либо вовсе без ополчения. Ведь «готовить к обороне» означало принять под свою руку крепость и тамошний гарнизон. В Стародубе же оставались полки, собранные по местам Разрядным приказом, и воеводы худородные, из служивого люда. Все те, кто никогда не имел с князем Овчиной-Телепневым-Оболенским или родом его местнических споров, кто побеждал под его рукою и предан был знаменитому воеводе до конца и без колебаний.

Когда совещание закончилось, он подошел к воспитаннику, тихо спросил:

– Ни о чем перемолвиться не желаешь, княже?

– Ничего от тебя не скрыть, дядька, – криво усмехнулся Иван Федорович. – Но коли сказывать, то сразу всем. После обеда сотников ко мне созови. Но не раньше! Пусть поперва князья из лагеря ратного уйдут.

Похоже, кроме Кудеяра сей странности не заметил никто, и когда бояре – воеводы сотен, дозоров, стрелецкого ополчения собрались в воеводской избе, были они веселы и беззаботны и открыто обсуждали, как было бы неплохо сейчас по порубежью литовскому прогуляться, дабы домой не токмо с жалованьем, но и с добычей приехать.