– Встану не помолясь, выйду не перекрестясь, не через дверь, а норою мышиною, не чрез ворота, а окладным бревном. Пойду через гору высокую, через лес густой, через реку полноводную, лягу в черный полдень средь густой травы, на сырой земле, под полной Луной. Так бы мне, рабе божьей Соломонии, животом прирасти, как Луна от пустоты к полноте прирастает. Так бы мне, рабе божией Соломонии, плодовитой стать, как зайчихи лесные бывают. Так бы густо потомство мое стояло, како трава на лугу наволочном стоит. Войди в живот мой, вода речная, с луга принесенная, под Луной заговоренная, из заячьего помета сотворенная. Стань, лоно мое, ровно река – полным, ровно трава – густым, ровно Луна – великим, ровно зайчиха – плодовитым… Нешто нет у тебя, девонька, на примете, молодца красивого да ласкового? Может статься, понапрасну мы тебя пытаем-мучаем, и нет в тебе ни порчи, ни хворобы, ни сглазу на лоне твоем молодом да красивом? Позволь себе слабость малую, близость шальную… Коли понесешь, тут тебе и ответ, а мужу радость выйдет. А нет, иные зелья опробуем…

– Ты мне что нашептываешь, карга старая?! – Государыня не сразу сообразила, что именно советует ей приведенная девкой знахарка. Но как поняла – отскочила, отшвырнула миску с колдовской водой в сторону, повернулась к ведьме, крепко сжав кулаки: – Мужа обесчестить советуешь?! Шалавой гулящей стать?! Ложе семейное оскорбить?! Вон пошла отсюда! Прочь, и чтобы духу в Москве твоего больше не было!

– Ай, зря горячишься, девонька. – Юрина спокойно сходила за миской, сунула под рубаху. – Знала бы ты, сколь великое число баб бесплодных я сим советом простым исцелила, не перечесть. Ты злиться злись, чадо юное, однако слово мое запомни… Мир дому сему!

Косоглазая знахарка низко поклонилась, взмахнув рукой над самым полом, и вышла из бани.

Соломония смотрела ей вслед, тяжело дыша. Даже самой себе она боялась признаться, что при словах о «красном молодце» перед ней возник облик вовсе не супруга венчанного, Великого князя и горячо любимого мужа, а задорная улыбка Кудеяра, его зеленые глаза и сдвинутая на лоб тафья, вышитая ее собственной рукой…

* * *

Свои владения боярский сын объехал за неделю. Три деревни по три дома в каждой. Вроде как и почти ничего. Однако в каждом доме – по несколько взрослых обитателей и паре десятков детей, не меньше двадцати коров, несколько лошадей да овец. Уже не так плохо получается. Если забыть, что пашни, почитай, вообще никакой, барщина тоже невозможна, оброк же надобно в такую даль везти, что… Что проще на месте то же самое купить, понапрасну людей от работы не отрывая и копыта лошадям не стаптывая.

Еще озеро имелось размером в две Москвы. Красивое, в окружении звенящего бора, опушенное по берегам камышовыми зарослями.

Вот только проку от него в Москве еще меньше, чем от здешних огородов.

– До Холмогор отсюда далеко? – поинтересовался Кудеяр, когда они с Курдяпом уже подъезжали к Нименьге. – Торный путь имеется али как-то по льду через море ехать придется?

– Почто тебе на Двину понадобилось, боярин? Прости, конечно, коли вопросом обидел, но без него не ответить.

– Брат у меня в Холмогорах обитает, Курдяп, – не стал скрывать боярский сын. – Навестить хочу, коли уж занесло в здешние края.

– А-а, ну, коли так, по нужде обыденной, так с обозом торговым проще всего отправиться. Он от порта онежского к холмогоровскому каждые две-три недели сбирается. В хлопотах купеческих постоянно то в одном, то в другом нужда возникает. Так ведь море – оно соленое, токмо через месяц схватится. Да и то лед еще до-олго слабым будет, лучше не соваться. Онега-река тоже с промоинами до Карачунова дня бывает. С Двиной та же беда. Лесные же ручейки и протоки ленивые ужо схватились, по ним путь есть. Но средь тропинок лесных и местные плутают, самому тебе не пройти. С обозом же без труда доберетесь.

– Как узнать, когда он будет?

– То не беспокойся, боярин, я договорюсь. Коли помочь купцам не побрезгуешь, то могу даже задаром пристроить.

– Чем помочь?

– От нурманов диких на нашу сторону шайки разбойничьи порой пробираются да на путях таких лесных малохоженых в засадах таятся. Коли ты, боярин, с дружиной своей малой от татей обоз оборонять пообещаешь, купцы тебя с охоткой без оплаты всякой возьмут, да еще и на кошт свой примут. Сиречь, кормить со своего котла станут.

– Да уж понятно, не побегу, коли татей увижу, – брезгливо поморщился Кудеяр.

– Ну, так я обозникам и передам, – кивнул старый Курдяп. – А с оброком и барщиной ты чего-нибудь решил, боярин? Каким тяглом обложишь, как брать его полагаешь?

– Не знаю пока, – пожал плечами Кудеяр. – Далеко, пусто… Хлопот, судя по всему, выйдет больше, нежели прибытка. Брата спрошу, может, что присоветует? Он тут ближе, авось что и надумает.

Курдяп нахмурился и замолчал.

По возвращении старик отдохнул всего пару дней, после чего отправился в Онегу, вернувшись на четвертый вечер несказанно довольный, на санях, и ведя в поводу шестерых коней.

– В субботу обоз выступает, боярин! – сообщил он. – Я сговорился, тебе и людям твоим еще и лошадей дали, и возок для поклажи. И все забесплатно! И охрану всю на волю твою купцы порешили доверить. Вот, сам посмотри!

– Благодарствую, Курдяп, я твоих стараний не забуду, – пообещал боярский сын.

– Хорошему человеку помочь завсегда токмо в радость, – ответил старик. – Надеюсь, твой путь выйдет легким и недолгим.

* * *

Уже собираясь к выезду, когда холопы начали увязывать вещи, Кудеяр подозвал Духаню и распорядился:

– Из припасов наших ратных три сабли достань и наконечники копейные. Татарам отдай, дабы до выезда на ратовища насадить успели.

– Как же это, боярин?! – удивился холоп. – А вдруг они нас… того… И утекут!

– За ворота выгляни, Духаня, – посоветовал боярский сын. – Куда там степнякам утекать? К Карачуну в мерзлый лес? Так чтобы умереть, можно найти способ проще, нежели голодному в сугробе замерзнуть.

Холоп вздохнул, но перечить больше не стал. Сделал, что приказано.

– Ты хочешь, чтобы мы за тебя сражались, Кудеяр? – удивился Рустам, принимая из рук холопа оружие.

– Можете не сражаться и позволить татям себя зарезать, – невозмутимо пожал плечами боярский сын.

– Ай, мой неверный брат, крымчанин никогда не откажется от сабли и битвы! – затянул пояс Рустам. – Но я ведь должен сказать своим нукерам, ради чего они прольют свою кровь?

– Скажи: ради того, чтобы вернуться домой, – ответил Кудеяр. – Нурманам не нужен полон, этим нищим голодранцам самим всегда жрать нечего. Так что один полон на другой поменять не получится. Токмо жизнь на смерть.

– Я скажу, что в конце пути их ждет сладкое вино и теплая постель, братец. – Степняк проверил, насколько легко выходит клинок из ножен, и вогнал его обратно. – Это получится не столь мрачно!

– Пойдешь старшим в головном дозоре, – распорядился Кудеяр. – Коли нападут, кричи и отступай. В сечу не лезь, из засады живым выйти трудно. А коли услышишь шум позади, поворачивай и мчись на выручку. Я пойду замыкающим, дабы видеть весь обоз.

– Рад, что ты беспокоишься о моей жизни, неверный брат!

– Шестьдесят пять рублей выкупа, Рустам. Ты нужен мне целым и невредимым. А теперь по коням! Пора!

Однако все старания и приготовления воинов оказались напрасны. Прокравшись через густые леса, по мерзлым узким протокам и неглубокому пока снежному насту, торговый обоз из полутора сотен саней всего за неделю дополз до Холмогор без единого неприятного происшествия.

* * *

Самый северный, самый большой и самый оживленный порт бескрайней Руси открылся перед путниками аккурат в полдень двадцать второго октября. Длинная-длинная череда причалов, вытянувшихся от берега, над ними – целых три ряда огромных амбаров, и только уже за складами и навесами для товара и грузов начинался сам город – плотно стоящие одно к другому подворья, огороженные тынами из бревен в голову человека толщиной и в полтора роста высотой. Сами дома здешних жителей заметно уступали размерами крестьянским – коли за таковые считать Курдяповскую «избушку». Вестимо – содержание скотины их особо не заботило, а для прочего добра хватало и амбаров.

Найти жилище купца Тишенкова никакого труда не составило – в обозе для него шло трое саней с сундуками и бочонками. Боярский сын со спутниками просто проводили груз до ворот и, спешившись, вслед за возками вошли на подворье.

– Ну, наконец-то! – С высокого крыльца за происходящим наблюдал солидный муж в накинутой на плечи, поверх рубахи, горностаевой шубе. Широко расставленными руками и весьма заметным брюшком он упирался в резные перила, ноги берегли от холода расшитые валенки. На голове ерошились короткие русые волосы, подбородок украшала сплетенная в три косицы борода, зеленые глаза сверкали зло и весело. – Сгружайте все на помост в углу да распрягайтесь! Как закончите, на кухню ступайте, отогреетесь да кулеша похлебаете. После бани за труды праведные по две чарки петерсемены дозволяю!

– Последыш, не наглей, – покачал головой воин, на которого хозяин никак не обращал внимания.

– Это еще кто такой грозный… – прищурился, вглядываясь, купец, и уже через мгновение глаза его округлились: – Кудеяр, ты ли?!

– Зазнался ты, Федька, – покачал головой боярский сын, – ох, зазнался.

– Кудеяр!!! – Купец стремглав промчался по лестнице и заключил гостя в крепкие объятия: – Кудеяр, братишка! Брат! Вот так радость!

– Заматерел, Последыш, раздался, – похлопал его ладонью по спине воин. – Прямо не узнать!

– Ты тоже возмужал, братик! Кабы не голос, мимо бы прошел и не оглянулся. Сие с тобою кто? – Купец глянул гостю через плечо.

– Холопы да полон, выкупа ожидающий, – обернулся через плечо Кудеяр. – А этот вот тощеусый, Рустам именем… Ты не поверишь, Федька, но сей басурманин наш шестиюродный брат!

– Гость в дом, радость в дом… – Купец обнял и гордо вскинувшего подбородок татарина. – Где ж ты его сыскал, Кудеяр?