– Черемша-Сухорук? – навострил уши Кудеяр. – У которого три дочери и сын кривоглазый?

– Зато дочери красавицами выдались на заглядение! – вроде как обиделся татарин. – И сыну от службы не отказали…

– У меня брат двоюродный на дочери Черемши-Сухорука женат… – покачал головой воевода.

– Так мы, выходит, братья! – радостно завопил степняк. Кабы не путы, явно кинулся б обниматься.

– Да какие братья, басурманин? – поморщился Кудеяр. – Двоюродный брат женат на дочке твоего двоюродного деда… У меня половина Руси таких родичей!

– Дед – это два колена, по брату еще колено, дочка колено, брат колено, отца еще колено. В шестом колене всего родичи, брат Кудеяр! – быстро подсчитал Рустам. – Почитай, одной семье принадлежим. Коли я султана прогневаю, до седьмого колена родичей резать полагается. Ты в шестом.

– Коли прогневаешь султана, сразу говори про меня, – посоветовал боярский сын. – Пусть приходит. На Оке места много, найдем, где прикопать.

– Знамо, поведаю, брат! – немедленно согласился пленник. – Может, хоть руки развяжете, раз уж мы родственники?

– Может, тебя еще и без выкупа отпустить? – поднял брови воевода.

– Я бы отпустил, брат! – с такой великой искренностью соврал татарин, что рассмеялись даже холопы.

– Когда вам надо, все вы родичи! – не выдержав, высказался Духаня. – А чуть зазевайся, нож в спину норовите всадить. Полонянам вон про семью свою расскажи!

– Нешто у вас князья смердов друг у друга не сгоняют? – не моргнув глазом парировал степняк. – Вы же их за то не проклинаете! Нам на прииске тоже работники нужны. Знаешь, каково это, соль добывать? Больше пяти лет никто не выдерживает. Постоянно новые смерды надобны.

– Можно я его все же зарежу, воевода? – попросил Ежан. – С выкупом хлопот больше, нежели прибытка выйдет.

– Многие невольники ислам принимают. – Рустам сообразил, что сболтнул лишнего, и попытался исправить впечатление. – Мусульманина в рабстве держать нельзя, отпускаем сразу. Иных слабых в сад отправляем работать. Что толку от больного с киркой?

– Знаю я, как вы слабых отпускаете. Ножом по горлу и в яму, – угрюмо ответил Ежан.

– Мой отец не таков… – вздохнул степняк.

Но откуда взяться доверию к словам пойманного с поличным разбойника?

Возвращаясь спокойным шагом, воины подъехали к месту недавней схватки. Порубежники и освобожденный полон уже успели навести здесь порядок: раненые и убитые ратники исчезли, видимо отправленные к Оке на возках. Сам обоз тоже уже уходил к северу. Мертвые разбойники, раздетые догола, лежали кучей и ждали погребения.

– Пленные были? – натянул поводья возле одного из ратников Кудеяр.

– Вроде двух оглушенных подобрали… Больше раненых не нашлось… – Порубежник красноречиво кивнул в сторону роющих яму мужчин. Почти все работники были в окровавленных, а то и рваных рубахах, многие с синяками и кровоподтеками на лицах. В полоне этим людям, надо думать, не понравилось. И если раненых собирали они, то вполне понятно, отчего в поле обнаружились только убитые.

– Заканчивайте и догоняйте, – кивнул воевода и направил гнедую по следам уходящего обоза.

* * *

Длинный, тяжело груженный обоз, понятно, полз куда как медленнее идущих на рысях всадников и до сумерек только-только перевалил Оку. Там путники встали на ночлег, чтобы с рассветом двинуться вдоль берега дальше на юг. И только сильно после полудня передовые возки добрались до заставы порубежников.

– Ого! – привстал на стременах шедший рядом с воеводой примерно в середине колонны Духаня. – Боярин, ан у нас, вестимо, гости! Глянь, шатры с вымпелами окрест избы нашей стоят…

– Нешто поход затеяли? – Кудеяр снял с луки седла шлем, надел на голову, затянул ремень. Оправил пояс. – Куда же это, осень на носу! Распутица скоро.

– Может, наших татар ловить собрались?

– Вымпел княжеский, Духаня. Воеводы Оболенского. Князь за парой разбойничьих сотен гоняться не станет.

– А может…

Но порубежный воевода уже сорвался вперед, и холопам оставалось токмо пускать скакунов в галоп и нагонять хозяина.

Шатров было три. Два малых, размером с юрту степных кочевников, и один большой – с просторным центральным залом из белой парусины, растянутой на пяти высоких шестах, с двумя синими крыльями, примыкающими справа и слева, и еще одним пологом, из красного атласа, прикрывающим от непогоды вход во все это матерчато-веревочное великолепие, вдвое превышающее размерами избу порубежников.

Остальной луг был пуст, и это означало, что никакого похода не намечается. Князь прибыл со свитой, и ничего более.

Сам воевода князь Петр Васильевич Оболенский, крупнотелый, морщинистый и тяжело дышащий, сидел под пологом в раскладном кресле возле небольшого, складного же столика, накрытого лишь миской с яблоками, двумя серебряными, с самоцветами, кубками и покрытым тонкой арабской вязью кувшином с тонким высоким горлышком. Выглядел воевода не особо богато, но достойно: малиновая атласная рубаха, опоясанная ремнем с золотыми клепками, темные суконные штаны и сандалии на босу ногу. Седая княжеская борода тщательно расчесана, и по левой ее стороне красовались две тонкие косицы, с синей и зеленой атласными ленточками.

По другую сторону стола восседал худощавый мальчонка лет тринадцати. Голова его еще не знала бритвы, русые волосы были перехвачены шнурком с золотыми прядями. Атласная рубаха, атласные штаны, наборный пояс из серебряных пластин с яхонтами и янтарем. Судя по всему, знатностью и положением своим он ничуть не уступал именитому спутнику.

– Здрав будь, княже! – Кудеяр спешился всего в нескольких саженях перед пологом, небрежно бросил поводья стражнику, прошел вперед, коротко кивнул, положа ладонь на рукоять сабли.

– Вижу, ты опять перехватил татарских татей, – прищурился на подступающий обоз воевода. – Ко мне же даже весточки об их появлении не доходило.

– Прости, княже, на нашем берегу застигли, – чуть вскинул бородатый подбородок порубежник. – Не до писем ужо вышло, токмо ловить!

– И много их оказалось?

– Две сотни, княже. Или около того.

– И ты с тремя десятками кинулся на две сотни?! – наклонился вперед князь Оболенский. – Ты воистину ищешь смерти, боярин! Недаром никто не желает служить под твоей рукой… Многих потерял?

– Шестерых убитыми, семерых ранеными, – отчитался Кудеяр.

– Много побил?

– Семь десятков, да троих в плен взял. Прочие разбежались. Полон, знамо, освободил, добро тоже отобрал.

– Зачем вы этих душегубов в плен вяжете? – не выдержал мальчишка. – Резать их надобно на месте, дабы прочим неповадно было!

– Надо бы, боярин, – согласился с ним Кудеяр. – Да паршивец сей, как назло, родичем моим оказался. Родню же, хоть и столь никудышную, резать как-то не с руки. Я лучше иное наказание для него и холопов басурманских сочиню.

– Ты, верно, не знаком с племянником моим, Кудеяр, – спохватился воевода. – Князь Иван Федорович Овчина-Телепнев, прошу любить и жаловать!

– Князь? – удивился боярский сын.

– Мой брат и его отец, князь Федор Васильевич, два года тому сложил голову под Малоярославцем на службе государевой, – степенно ответил воевода и размашисто перекрестился.

– Мне очень жаль, княже, мои соболезнования. – Кудеяр склонил голову и тоже осенил себя знамением. – Да примет господь с милостью душу храброго воина.

– Все там будем… – кивнул князь Оболенский и вдруг спохватился: – Прости, боярин, ты ведь с дороги. Устал, притомился. Испей хоть вина, дабы жажду первую утолить…

Воевода хлопнул в ладоши. Таящийся неподалеку слуга подбежал, поднес кубок. Князь собственноручно наполнил его из кувшина, и слуга поднес угощение гостю.

– Твое здоровье, княже! – Кудеяр осушил кубок и перевернул, доказывая, что внутри не осталось ни капли.

– У тебя ныне много хлопот, боярин. Не стану мешать. – Воевода тоже прихлебнул из своего кубка.

– Дело обычное, княже, – покачал головой Кудеяр. – Без меня ратники управятся. Коли поручение ко мне имеется, то сказывай сразу, быстрее исполню.

– Я приехал службу твою проверить перед распутицей. Наказать али похвалить, коли понадобится. – Воевода покрутил кубок в пальцах. – Ты себя показать умеешь на удивление, прямо не знаю, что тут молвить… В общем, заканчивай с делами здешними, в Москву с нами поедешь, перед государем тебя похвалю. Татар в это лето все едино более не будет. В сентябре они уже на зимовку уходят, в родовые кочевья. А пленникам освобожденным передай, что, коли кому возвращаться некуда, кто без семей али без хозяйства остался, то таковых я в землях своих принять готов, подъемных дать, кров, хлеб на первое время…

Князь не был бы настоящим хозяином, кабы упустил случай еще немного оживить свои поместья.

– За зиму я хотел заставу еще достроить, Петр Васильевич, – немного поколебавшись, сказал порубежник.

– О службе радеешь, сие ужо ведаю, – кивнул воевода. – Однако не можешь же ты всю жизнь на месте одном сиднем просидеть? Давно наград и повышения заслужил, пора. Сбирайся, лично о сем позаботиться желаю. Не пропадет застава твоя, найдем для нее крепкие руки.

– Воля твоя, княже, – пожал плечами Кудеяр, поклонился и отправился к обозу.

– Посмотри на этого воина, племянник, – тихо сказал ему в спину князь, пригубил вино и продолжил: – Пять лет назад он пришел в малую сторожку к дозору из нескольких бездельников безвестным юнцом. Теперь к нему на заставу просятся, принося подарки и передавая поклоны именитых родичей, а слава о шальном Кудеяре, коего ни мечи, ни пули не берут, гуляет по степи от Волги до Крыма.

– Ты же сказывал, бояре отказываются идти к нему, дядюшка! – удивился мальчик.

– Одни боятся, другие просятся, – пожал плечами воевода. – Это кому чего хочется. Ты видишь обоз? Изрядная часть добра окажется бесхозным и останется порубежникам. Побили они две сотни татар, стало быть, хоть пару сотен лошадей, но взяли точно. Да клинков, да пик и ножей с луками, да упряжи всякой. Три рубля конь, рубль снаряжение, два оружие. А застава всего три десятка ратных. На всех поделить, рублей пятнадцать на нос выйдет. А сие есть служилое жалованье за пять лет. В любой деревне на пятнадцать рублей двор с хозяйством купить можно с легкостью. Разбойников же порубежник сей уж третий раз за сей год ловит. Вот и выходит, Ваня, что если беден ты, но храбр, то иди к Кудеяру. Коли до осени не погибнешь, то разбогатеешь. Ну, а коли живот тебе дороже прибытка, то беги от него, как черт от ладана! Не то через день под клинком басурманским ходить придется.