– Знаешь, Павел уходит.

– Откуда уходит? С работы? – переспросил Артем на всякий случай, хотя у него не было ни капли сомнений в смысле сказанного.

– От меня, – она отложила ложечку, подняла на Артема глаза. В них блестели слезы. – Или я сегодня же напишу заявление об уходе из театра, или завтра он уедет и подаст на развод, – она усмехнулась, слегка запрокинув лицо вверх. – Что скажешь?

– Не знаю, – пожал плечами Артем. – Если бы на моем месте был Мишка, он бы точно посоветовал разводиться. А я…

Он понимал, что это шанс, уникальный шанс, который благосклонно дает ему судьба. Когда, как не сейчас, в эти минуты, он мог начистоту поговорить с Ларисой, сказать, что понимает ее и принимает такой, как есть, что с ним она может беспрепятственно продолжать заниматься любимым делом. Пусть разводится, потому что любовь, отказывающая в доверии, это не любовь.

Он был уже готов повторить эти мысли вслух, но внезапно сказал:

– Я думаю иначе. Ты не должна расставаться с мужем.

Это говорил не он, не Артем. Кто-то запуганный, раздавленный внутри него, кто-то жалкий, с кем трудно было себя отождествить. И все-таки это был именно он.

– Я знала, что ты так скажешь, – она спокойно смотрела на него, и глаза ее уже были абсолютно сухими. – Но вообще-то я все решила. Я остаюсь, – она коротко, твердо пристукнула ладонью по столику, точно накладывая невидимую резолюцию на свое решение, и Артем заметил то, что почему-то не замечал весь сегодняшний день: ее безымянный палец был пуст, колечко с бриллиантом исчезло.

Она действительно развелась с мужем и кольца больше не носила. Артем видел, как она меняется день ото дня, и его охватывала тоска.

Лучистый, доверчивый некогда взгляд теперь стал холодным, улыбка – чуть ироничной. Пела она все лучше и лучше, но и в пении ее сквозил все тот же холодок и даже некоторая надменность.

Однажды она приехала в театр на машине, той самой, на которой ее раньше встречал Павел. Легко и точно, как бильярдный шар в гнездо, направила «ауди» в узкий зазор между двумя соседними машинами, остановилась, вышла с гордо поднятой головой, красивая, неприступная.

Почему-то Артем чувствовал себя виноватым за этот новый Ларисин облик, за ее насмешливый прищур глаз, из которых ушло сияние. Вскоре он увидел, как она садится в машину с театральным художником, Вадимом Онуфриевым, потом, всего спустя месяц, его заменил скрипач из оперного оркестра.

Все было так, как в его сне, когда смотришь и не можешь шевельнуться, не в силах что-либо изменить. В конце концов Артем решил, что так даже к лучшему, что Ларисе давно пора повзрослеть, избавиться от детских иллюзий о вечной любви и преданности, взглянуть на вещи трезво и без лишних сантиментов. Он совсем успокоился и был несказанно удивлен тому, какую реакцию у него вызвало появление в труппе Глеба.

Спустя неделю он все понял. Понял, каким был дураком и трусом, безвозвратно упустив нужный момент. Можно было сто раз твердить себе о том, что он мертв, что не может ничего чувствовать, не должен ревновать. Все это оказалось ерундой. Сердце заполняла боль, ярость на самого себя, отчаяние.

Лариса, глядя на Глеба, светилась, на Артема смотрела отсутствующим взглядом, и он понимал, что виноват во всем только сам.

Он был потрясен тем, что услыхал из-за двери гримерки после генеральной репетиции, но, конечно, ему и в голову не могло прийти, что Женька Богданов, ополоумевший от страсти, пойдет на убийство. Больше того, Артем никак не увязал между собой звонки незнакомца Ларисе и тайную личную жизнь Глеба, искренне полагая, что звонивший – какой-нибудь шутник, пребывающий под кайфом. И только пропев на премьере второе действие, он догадался.

Милины слова о том, что он помнит что-то, произошедшее в прошлой жизни, явились для Артема подсказкой. Он понял, что так встревожило его во время выступления. Это были глаза Богданова. Его взгляд, которым он ответил на просьбу Риголетто помочь, подсказать, где Джильда.

Артем видел однажды такой взгляд – напряженно-пристальный, полный боли и одновременно какого-то странного торжества, загадочный и страшный. Взгляд «сердечника» на берегу Москвы-реки.

На этот раз Артем успел. Теперь можно считать, что он заплатил по давнему счету, отдал долг, с него причитающийся.

Лариса все равно не разлюбит Глеба, она же сказала, что не может без него. А он, Артем, не может без Ларисы. Теперь он знает это совершенно точно.

…В груди возник и начал разрастаться комок. Труднее становилось дышать. По спине прошел озноб, и Артем свободной рукой натянул одеяло до самого подбородка. Можно спокойно закрыть глаза – никогда больше сон не посмеет побеспокоить его.

32

Мила сидела в пустынном больничном холле перед телевизором. Кроме нее здесь было всего двое больных, сухонький старичок со сломанной рукой и молодой парень с повязкой на голове. Остальные разбрелись по палатам.

Посторонним находиться в отделении было строго запрещено, но Мила могла легко расположить к себе любое власть имущее лицо. Санитарка Наташа, пышногрудая, сдобная девушка, пустила ее посидеть здесь, обещая замолвить за Милу слово перед заведующей отделением. Взамен Мила взяла на себя обязательство раздобыть Наташе два билета на Баскова – сделать это для нее было проще пареной репы: все тот же Беляков был накоротко знаком с администрацией звездного певца.

В коридоре Мила околачивалась давно, с тех пор как Артему наложили гипс и отвезли в палату. Заходить к нему она не стала, но и покидать больницу не спешила. Сбегала на улицу, купила в овощной палатке по пакету бананов и яблок, тщательно перемыла их в туалете под резко отдающей хлоркой водой, снесла в дежурку, к сестрам, и, пользуясь тем, что никто ее не гнал, уселась на продавленный диванчик…

Фильм кончился, парень пощелкал переключателем, нашел спортивную передачу, развалился рядом с Милой, откинув свою раненую голову на спинку дивана. Старик проворчал что-то нечленораздельное и ушел, тяжело волоча ноги в вылинявших кальсонах.

– Вы – новая сестра? – Парень с любопытством покосился на Милины штаны до колен.

– Нет, – Мила продолжала машинально глядеть на экран.

– То-то я смотрю, не в форме, – парень продолжал бесцеремонно, в упор рассматривать ее. – А чего тогда здесь забыла?

– Тебе какое дело? – Мила наконец обернулась к неугомонному любителю спорта и невольно улыбнулась: паренек был совсем юным, из-под повязки торчали смешные огненно-рыжие вихры.

– Никакого, – миролюбиво согласился тот. – Просто скука смертная. Поговорить не с кем, все полудохлые какие-то, или дрыхнут, или стонут всю дорогу. А тут – женщина! – Он мечтательно растянул последнее слово и широко ухмыльнулся.

– Ну, поговорил? – насмешливо поинтересовалась Мила.

– Еще нет! – Парень нахально подсел к Миле совсем вплотную.

– Не стыдно? – Она ткнула его в бок кулаком. – Я тебе в матери гожусь.

– Так я разве че? – резонно заметил парень. – Я ниче, так просто. Тоску развеять.

– Голову-то где повредил? – добродушно спросила Мила.

– А! – Парень досадливо махнул рукой. – Столкнулись тут с одними… у кафешки. Думали, так, мелкая сошка, а они крутые ребятки оказались. Колька, братан мой, тот вообще пятые сутки в полной бессознанке валяется.

– В коме, что ль? – уточнила Мила.

– Ляд его знает, вроде того, – по виду незадачливого вояки нельзя было сказать, чтобы он сильно переживал за пребывающего в беспамятстве брата, видно, не больно был обременен родственными чувствами.

– Ладно, – сочувственно проговорила Мила. – Желаю вам с Колей побыстрее поправиться.

– Да посидела бы, – искренне огорчился драчун. – Ты, если не сестра, кто тогда? Куда спешишь?

– Куда надо, – лаконично ответила Мила, вставая. – Я здесь случайно. Навестить пришла.

– Кого? – оживился парень.

– Одного человека.

– Жаль, не меня. – Парень вздохнул и с огорченным видом уставился в телевизор.

Мила отправилась на поиски Наташи. Та в дежурке пересчитывала белье. Рядом, уютно устроившись в кресле, дремала молоденькая, похожая на белую мышку, медсестра.

– Пошла, что ль, уже? – Санитарка подняла на Милу сосредоточенное лицо, пошевелила беззвучно губами и снова принялась за наволочки и простыни.

– Нет еще, – Мила отрицательно покачала головой и просительно улыбнулась. – Побуду немножко.

– Побудь, побудь, – равнодушно согласилась санитарка, – только по коридору не маячь. Сиди на месте.

– А позвонить от вас можно? – поинтересовалась Мила.

– Звони. Только быстро и не отсюда. Лучше с поста.

Мила поблагодарила толстуху и вышла в коридор. Подошла к столу с телефоном. Набрала Ларисин номер.

Дома трубку не брали, мобильный не соединял.

Мила, воровато озираясь, набрала номер еще раз.

Дверь ординаторской распахнулась, и из нее выплыла завотделением, статная дама с шикарной копной рыжих волос, красиво уложенных на затылке. Врачиха окинула Милу ледяным взглядом, – мол, совесть потеряла, мало того что сидит здесь без толку, так еще и телефон заняла, как будто у себя дома, но промолчала и, поджав губы, прошествовала дальше по коридору, к Артемовой палате.

Мила, проводив ее глазами, сбилась, нажала на рычаг и снова принялась накручивать диск.

Дверь палаты раскрылась, заведующая вышла обратно в коридор. Надменность и величественность сошли с ее лица, она быстро зашагала к посту, на ходу громко окликнув:

– Яна, Лида!

Из дежурки высунулось заспанное мышиное личико медсестры:

– Что, Инн Михална?

– Срочно в пятую палату! Лиде скажи, чтоб звонила наверх, насчет каталки! Живо! Кто там еще у нас есть, пусть все идут сюда!

Мила, отложив трубку, глядела, как моментально наполняется шумом и людьми только что пустой, мирно спящий коридор. Парень с перевязанной головой оторвался от телевизора и с глубочайшим интересом наблюдал за происходящим.