– Скажите, а каков состав этой смеси? Мори смущенно почесал кончик носа.

– Я бы мог сказать, но, поверьте, этого вам лучше не знать.


Она еще раз оглядела свою довольно скудно обставленную гостиную: черный кожаный диван, два кресла в тон ему и телевизор. На тумбочке высокая стеклянная ваза из темно-зеленого стекла с букетом ромашек, на дальней стене картина, изображающая женщину, одиноко стоящую на фоне театра. Деревянный пол блестит – она натерла совсем недавно. На низком кофейном столике откупоренная бутылка вина, два бокала на длинных тонких ножках, широкая ваза с фруктами. Нигде ни пылинки.

И все-таки что-то не так. Может, плюнуть на все и пойти в ресторан?

А ты в состоянии себе это позволить? Или рассчитываешь на чужой бумажник?

Деньги, деньги, деньги… Того, кто их придумал, следовало бы колесовать.

Ладно, одернула себя Шеннон, хватит ныть. Не так уж все и плохо. Если удастся подписать контракт, доходная часть ее бюджета получит серьезную прибавку.

Шеннон вздрогнула, услышав пронзительный звонок.

Винсент!

Она торопливо схватила трубку.

– Да?! А, это ты…

– Я, конечно, кто же еще! – рассмеялась Шейла. – Только что пришла домой и сразу звоню тебе. У нас такие новости! Если стоишь, лучше сядь.

Шейла могла болтать часами, а потому Шеннон положила рядом с собой сотовый – если Винсент не пробьется по одному телефону, то позвонит по другому.

– Села. Рассказывай. Только по порядку. Что там у нас? Неужели Бертон подал в отставку?

– Он еще всех нас пересидит. Нет, это касается Эбернотта. Да-да, нашего нового босса. Представь себе, заявился в редакцию около одиннадцати, помятый, с красными глазами. Не иначе как отрывался напропалую всю ночь. Знаешь, я увидела в нем человека.

– Так ты к нему не попала? – спросила Шеннон, вспомнив, как подруга тряслась три дня в ожидании аудиенции у шефа.

– Нет, меня перенесли на завтра. Но дело не в этом, слушай дальше. – Шейла сделала паузу, и из трубки донеслись булькающие звуки. – Не подумай чего, это только пепси. А теперь приготовься. Если сидишь, ухватись за что-нибудь покрепче.

– Ухватилась.

– Ну вот, сидим мы с Грегом Бланшетом в приемной у миссис Далтон, дожидаемся, и вдруг… – Шейла сделала паузу, но не ради драматического эффекта, а потому что поперхнулась и закашлялась. – Извини. На чем я остановилась? Ах да… И вдруг входит обалденная красотка и представляется миссис Камиллой Эбернотт. Боже, ты бы ее видела! Уж на что Грег парень спокойный, но и он заволновался.

Шеннон почувствовала, как отлила от лица кровь. Камилла Эбернотт. Жена Винсента. Бывшая жена. Винсент ведь сказал, что они развелись. Или не развелись? Неужели он солгал ей?

– Эй, ты меня слушаешь? – повторила Шейла. – Самое интересное впереди. Пробыла она в кабинете минут десять, а когда выходила, то громко так, чтобы все слышали, бросила: «У тебя есть неделя, Винсент. Одна неделя, чтобы урегулировать нашу семейную проблему к взаимному удовольствию». Это я процитировала. Слово в слово. Ты же знаешь, какая у меня память.

– Знаю, – тупо пробормотала Шеннон.

Она вдруг почувствовала необъяснимую усталость. От разговоров. От лжи. От разочарования. Жизнь, казалось, только-только начала налаживаться, и вот… Как легко разбиваются надежды. Как быстро рушатся возведенные в мечтах замки. Как больно ранит обман.

Шейла еще что-то говорила, но Шеннон уже не слушала. Хотелось забиться в темный угол, отгородиться от всего мира, закрыть глаза, заткнуть уши и уснуть.

– Извини, ко мне пришли, – солгала она. – Я перезвоню позже. Или…

– Ладно-ладно, беги, – проворчала Шейла, недовольная тем, что ей не дали довести рассказ до конца. – Увидимся завтра. У меня еще куча деталей.

Завтра? Зачем ей завтра, если оно будет продолжением сегодня? Шеннон отключила все телефоны и устало побрела в спальню.

8

Шеннон не позвонила. Ни один из указанных в карточке телефонов не отвечал. Уж не случилось ли с ней чего? Черт возьми, могла бы, по крайней мере, сообщить, что у нее все в порядке.

Раздражение усиливалось, а потом к нему добавилась еще и тревога. Как Винсент ни старался отвлечься, как ни пытался сосредоточиться на работе, ничто не помогало. Мысли постоянно возвращались к Шеннон.

В половине шестого Винсент вызвал секретаршу.

– Миссис Далтон, мне нужен адрес Шеннон Ридж. Можете помочь? Это срочно.

– Да, конечно. Сейчас посмотрю.

Она вышла и вернулась через пару минут.

– Есть. – Миссис Далтон положила на стол листок. – Если не ошибаюсь, это в районе Кастро. Найдете?

– Да. Спасибо, миссис Далтон.

– Я вам сегодня уже не нужна?

– Нет, можете идти. Вы и без того перерабатываете.

Он заставил себя вернуться к бумагам, но через полчаса с досадой отодвинул их в сторону и снова взялся за телефон. Длинные гудки звучали равнодушно и холодно.

Винсент скрипнул зубами. Черт! Он злился на Камиллу, злился на Шеннон, на весь мир, но больше всего на самого себя.

Почему он сам не занялся разводом? Почему, зная, что представляет собой Камилла, предоставил ей заниматься таким важным делом? И вообще, каким слепцом надо быть, чтобы жениться на эгоистичной, глупой, жадной, бессердечной, раскрашенной кукле! Что руководило им, когда он решил сделать ей предложение? Неужели примитивный, первобытный инстинкт сильнее логики, ума, здравого смысла и элементарной осторожности? А ведь друзья предупреждали, намекали на то, что у Камиллы на первом месте деньги, на втором тоже деньги, а на третьем удовольствия и развлечения. Почему он пропустил предостережения мимо ушей?

И вот теперь итогом небрежности, неосторожности и легковерности стала ситуация, когда Камилла загоняет его в угол. Конечно, легче и проще всего рассчитаться с ней, отдать миллион и подвести черту под не самым лучшим эпизодом, но проблема заключалась в том, что у Винсента в данный момент не было таких денег – едва ли не все средства оказались вложенными в покупку газеты.

Да, ошибки обходятся порой слишком дорого.

И где гарантия, что он не совершает подобную ошибку с Шеннон? Что ему известно о ней? О ее семье, знакомых? О привычках и вкусах? О прошлом? И кто тот загадочный и бесследно исчезнувший Стивен?

Размышляя таким образом, Винсент тем не менее ехал к Шеннон.


Ей снился сон.

По воскресеньям они с матерью всегда ходили в церковь. Вдвоем. Отец, работавший в пожарной службе, предпочитал высыпаться, и его старались не тревожить. Получалось не всегда.

Мать обычно будила Шеннон в семь часов. Дел было много: умыться, расчесать волосы, выбрать платье и обувь. Впрочем, у матери этих утренних дел набиралось еще больше, и в начале девятого ситуация в доме накалялась. Шеннон, уже причесанная и одетая, не могла долго сидеть на месте и начинала бегать по дому. Мать, причесанная, но еще не одетая, призывала дочь к порядку.

– Ты разбудишь папу и получишь по попе!

– Папа никогда меня не тронет!

– Чем носиться, пошла бы в кухню и приготовила завтрак.

– Мы все равно не успеем поесть, потому что ты копуша.

Копушей жену называл мистер Ридж, и Шеннон ужасно нравилось это слово.

– Я не копуша. А твой папа, который так говорит, просто соня и грубиян.

Дочь немедленно вступалась за отца:

– Папа не соня, он много работает. Если бы не он, весь город уже давно бы сгорел.

– Подумать только!

В конце концов они все же добирались до кухни, где поспешно завтракали, и выходили из дома.

Шеннон нравилось ходить в церковь. Там собирались едва ли не все ее подруги, кроме Сары Ратцер, которая, как объяснила мать, исповедовала другую веру. Сидя на жесткой деревянной скамье, Шеннон вертела головой, переглядывалась с другими девочками, а иногда даже строила рожицы мальчишкам. Время от времени детская активность перехлестывала через край, в помещении становилось шумно, и тогда читавший воскресную проповедь священник умолкал, окидывал собравшихся строгим взглядом и качал головой. Родители тут же брали детей в оборот, и порядок на некоторое время восстанавливался.

После службы они гуляли по парку, делали кое-какие покупки и, усталые, возвращались домой.

Отец еще спал. Мать отправляла Шеннон переодеваться, а сама шла готовить второй, настоящий завтрак, после чего они вместе будили главу семейства.

Шеннон часто снилось то время, потому что, наверное, оно было самым беззаботным и веселым.

Беззаботность и веселость ушли из дома, когда отец обгорел на пожаре.

Во сне Шеннон перенеслась в тот день.

Отец не вернулся с ночной смены. Время шло, ей нужно было идти в школу, но Шеннон упрямо, скованная страхом, сидела у окна и смотрела на дорогу. Мать пыталась скрыть беспокойство, то переходя из комнаты в комнату, то возвращаясь в кухню, к дочери, то скрываясь в спальне, чтобы вытереть слезы.

Потом к дому подъехала черная машина, из которой вышли начальник пожарной команды и Джек Хиггинс, самый близкий друг отца. Шеннон замерла. Сердце остановилось. Она знала, что случилось что-то страшное, но не могла, не хотела в это верить. Мужчины прошли по дорожке, и Джек позвонил в дверь.

– Он?..

Начальник пожарной службы, плотный мужчина в темно-синем костюме с неумело завязанным галстуком, покачал головой, и Шеннон закрыла глаза.

– Нет, ваш муж жив, миссис Ридж, но… обгорел. Мы хотим, чтобы вы поехали с нами в больницу.

Они поспешно собрались и побежали к страшной черной машине. Пока ехали, Джек держал руку Шеннон в своей. Их сразу провели в палату. Люди в белых халатах молчали, и от этого становилось еще жутче.

Они вошли в палату. Сидевшая у кровати медсестра поспешно поднялась и кивнула, приглашая их подойти ближе. Шеннон подошла первой и в растерянности остановилась. То, что лежало на кровати – обмотанное бинтами, с запекшимися губами, черным, как головешка, носом, – не могло быть ее папой! Она посмотрела на медсестру, чтобы сказать, что та ошиблась, что их привели не в ту палату, но тут мать глухо застонала и сползла по стене на пол.