Назвать вновь обретенную мать нежной Ирине никогда бы не пришло в голову. Наверное, нерастраченное материнство было пущено на воспитание таких вот сорокалетних юношей, им достались нежность и участие. А дочери – кукиш!

Они подошли к Ирининому подъезду. Анатолий все рассказывал, какая Маруся удивительная, замечательная и прекрасная. У Ирины даже закрались сомнения: об одном и том же человеке речь?

Слишком уж разные, полярные взгляды были у них на Марию Петровну Степанову.

– Вас послушать, – не выдержала Ирина, – она ангел с крыльями. А по-моему, скорее черт в юбке.

Анатолий почему-то решил, что Ирина сказала комплимент матери, радостно закивал:

– Да, да! Гремучая смесь дьявольского темперамента и ангельской души! Почему мы остановились?

– Потому что я здесь живу. И в гости вас, уж извините, приглашать не намерена.

– Конечно, конечно! Я ценю вашу прямолинейность, она напоминает мне искренность Маруси. Теперь я вижу – вы действительно ее дочь.

– Отнюдь не горжусь этим фактом. Скажите, Анатолий, неужели вы никогда не испытывали дискомфорта из-за вашей почти двадцатилетней разницы в возрасте? Можете не отвечать, если не хотите, вопрос продиктован праздным любопытством.

– Конечно, испытывал… что там «дискомфорт»! Страдал и мучился! Всегда знал, что недостоин Маруси, что рано или поздно она меня бросит, что я в сравнении с ней пигмей, что она из жалости меня пригрела…

– Да вы ей в сыновья годитесь!

– А в мужья не гожусь! В этом вся трагедия!

«Господи! Какой недотепа! – подумала Ирина. – И разговор наш странный. На холодном ветру фрейдистские страсти».

– Неужели вы, Ирина, думаете, что человеческие чувства, как программа средней школы, делятся по классам и должны соответствовать возрасту учеников? У Маруси есть подруга, француженка Марлиз…

– Про Марлиз я уже слышала и не собираюсь здесь и сейчас развивать эту тему. Чего вы от меня хотите? – Ирина решила подвести черту под ненужной беседой.

– Понимаю, что моя излишняя для первого знакомства откровенность произвела на вас неблагоприятное впечатление. Простите! Вы могли ошибочно понять, что я хлопочу о каких-то благах для себя. Уверяю вас, нет! Главная моя забота – здоровье Маруси.

– Но я-то тут при чем?

– Вы дочь! Вы врач!

– Как врач я обязана дать направление в больницу и объяснить пациенту возможные последствия отказа от лечения. Что я и сделала. Как дочь я не желаю и пальцем пошевелить для этой особы.

– Что вы такое говорите?!

– Правду.

– Чудовищная жестокость!

– Для информации. Ваша распрекрасная Маруся бросила меня сразу после рождения, отказалась от меня. Понимаете?

– Нет, не понимаю, – обескураженно проговорил Анатолий.

– Примите как данность.

– Вы… вы желаете отомстить своей маме?

Анатолий очень волновался, нервно сглатывал. Почему-то его шея, подставленная ветру, и дергающийся кадык вызвали у Ирины чувства, близкие к жалости или умилению. Даже захотелось утешить, как маленького, успокоить этого мужчину-ребенка. Очевидно, схожие чувства испытывала и мать. И хотя Ирина решительно не желала походить на нее в заботе об инфантильных переростках или недоростках, сказала примирительно:

– Никому я не собираюсь мстить. Укутайте шею, простудитесь! – Сняла перчатки, протянула руки, поддернула Анатолию шарф и закрыла ему горло. – Не переживайте! Куда ваша Маруся денется? Прооперируем как миленькую. Все будет хорошо!

– Спасибо! – Анатолий схватил ее за руки и стал осыпать поцелуями ладошки. – Спасибо! Огромное! Я вам верю! Спасибо!

– Будет вам! Что вы, право, такой…

– Жалкий? – невесело усмехнулся Анатолий.

Ирина не ответила, попрощалась:

– До свидания!

– Можно мне к вам еще заглянуть, чтобы узнать, как обстоят дела? Или позвонить?

Ирина кивнула.

– Пожалуйста, не думайте, что я совершенный размазня. У меня второй разряд по дзюдо, между прочим.

– Запомню.

– Глупо прозвучало, да? Вырвалось.

– Прощайте!

На звонок Ирины открыл папа. Шепотом сообщил, что Павел еще не пришел, а ее, Ирину, дожидается неприятная гостья – Мария Петровна, бывшая медсестра с участка. Сидит на кухне, в комнату пройти отказывается.

«Только сегодня о ней вспоминала, – подумала Ирина. – Закон совпадений. Что ей нужно?»

Они не виделись пять лет, за которые Мария Петровна постарела на добрых двадцать. Морщинистое лицо, трясущиеся старческие руки, затравленный, подобострастный взгляд. От прежней самоуверенной халды не осталось и следа. Мария Петровна принялась плакать, привычно и безысходно, только они поздоровались. И рассказала печальную историю. Про внучку-наркоманку, от которой отказались родители, отчаявшиеся вылечить ее, обозленные воровством денег и вещей. Только бабушка не теряла надежды спасти внучку, не гнала из дома.

– Непутевая, но ведь родная! – сморкалась в платок Мария Петровна. – Не знаю, к кому бежать, у кого совета, помощи просить. Три раза лечила, все мои сбережения, что на смерть были, прахом пошли. Ой, горечко! Денег нет, а без денег кто поможет? Вот к вам пришла. Вспомнила, как мы душа в душу жили-работали. А вы-то врач, каких поискать…

Странная, избирательная память у стариков. Назвать их совместную работу «душа в душу» можно было только в насмешку. Чего стоят докладные, которые Ирина на медсестру регулярно строчила! Стыдно сейчас, глядя на эту убитую горем женщину, вспоминать. Да и способов излечения от наркомании, неопробованных, неизвестных Марии Петровне, не существовало. Ирина была бессильна. Единственное – выслушать, пожалеть, посочувствовать. Что она и делала добрых два часа.

А потом вдруг зародилась идея, скорее абсурдная, чем конструктивная. Но в ситуации Марии Петровны, когда спасательных кругов нет, хватаются и за соломинку.

Ирина вырвала из записной книжки листок, написала на нем: «7-1-85 (1–4), код 82», протянула Марии Петровне. Та легко расшифровала:

– Дом семь, корпус один, квартира восемьдесят пять, первый подъезд, четвертый этаж. Там живет адмирал отставной?

– Раньше жил. Квартиру купили сектанты, не помню, как называются. Благостные, лилейные, все о Боге говорят и агитируют постоянно. Честно говоря, Мария Петровна, я не знаю, что лучше – наркотики или секта. Вы сами разберитесь. Они, конечно, вовсе не святые и последнее из вас, квартиру например, вытянут. Но я видела у них ребят, которые бросили наркотики и ударились в религию. Если бы существовал другой метод спасти вашу внучку, я бы его предложила. К сожалению, – Ирина развела руками, – чудес не бывает, даже в медицине.

Мария Петровна насухо вытерла лицо, свернула бумажку и положила в сумку.

– Как знала! Не напрасно к тебе пришла. Спасибо! Чем черт не шутит, а если сектантский Бог поможет, сама ему молиться буду.

– Меня не за что благодарить. Ситуация, близкая к уголовной: врач рекомендует обратиться к шарлатанам.

Ирина проводила Марию Петровну. Николенька уже спал. Второй день Ирина видится с сыном мельком, из-за этого чувствует себя обделенной, обворованной.

Павел не звонил. Задерживался и не звонил. Прежде такого не бывало. Он мог до полуночи торчать на работе, мог с приятелями загулять в пивбаре, но обязательно предупреждал, чтобы Ирина не волновалась. Еще в начале их семейной жизни случилось: он загудел с Данилой, явился в два часа ночи, Ирина лежит, калачиком свернувшись, на диване, и руки у нее трясутся. Сама почти мертвая, а руки дрожат. Она думала, что его убили, попал под машину, сгинул, больше никогда не войдет в дом, не обнимет, не рассмешит, не вспыхнет по пустяку. Ирина была воспитана в семье, в которой все друг о друге знали, кто в данную минуту где находится и чем занимается. У Павла в семье была вольница, никто ни перед кем не отчитывался. Но когда Павел увидел Ирину – дохлую кошку с трясущимися лапками, – он дал клятву, вслух и мысленно, никогда не заставлять жену волноваться понапрасну.

Нынче волнение о пропавшем муже не полыхало вселенским костром. Оно было частью других неотвязных проблем. Появление в ее жизни матери, необходимость операции, бывшая коллега Мария Петровна с ее внучкой-наркоманкой, смерть Краско, почему-то не позвонившая Изольда Гавриловна, завтрашние многочисленные вызовы, не сшитый Николеньке костюм зайца для утренника, папина гипертония, не купленные к Новому году подарки, нестираное и стираное, но невыглаженное белье, новое платье к празднику, лапша на курином бульоне, которую следует приготовить… А хочется только спать! Зверски хочется завалиться, накрыться с головой одеялом и спать, спать, ни о чем не тревожась.

Ирина поставила вариться куриный бульон. Принесла на кухню ворох белья, которое нужно отутюжить. На три часа работы. Расстелила на обеденном столе старенькое одеяло (гладильная доска в их малогабаритной квартирке не помещалась), включила утюг.

«Я сильная, справлюсь. Подумаешь – три часа. Не впервой. Павлик, где ты? Не можешь не знать, что я волнуюсь! Надо думать о чем-нибудь хорошем, вдохновляющем. Что-то в последнее время хорошего в жизни наблюдается маловато. Если бы Краско поставили правильный диагноз две недели назад, старик остался бы жив. Умер и умер! Точка! Больная из дома семь, квартира двенадцать… Ох, не простой это ревматизм! Как бы не красная волчанка! Стоп! Хватит больных! Ты дома, расслабься. Если матери удалят всю щитовидную железу, ей до конца жизни нужно пить тироксин. Ничего страшного. Две девочки из квартиры семнадцать, дом пять, обе родились с патологией щитовидной железы. Вовремя спохватились, с рождения давали тироксин. В противном случае девочки стали бы умственно отсталыми, а сейчас славные, мать их героиня, но варикозное расширение вен ей все-таки оперировать придется. Павел, где тебя носит? Почему не звонишь? Надо купить новую губную помаду, тоном посветлей. Сегодня увидела себя в зеркале – губы синюшные, как при пороке сердца. И хорошо бы дорогую крем-пудру, которая маскирует мелкие дефекты и морщинки. У Стромынской такая. Бульон закипел».