– Ну, ты, корова, – сказала она себе сурово. – Ты что, загорать сюда пришла? А ну-ка соблюдай трудовую дисциплину.

Еще минутку полежала, ожидая, когда последняя прохлада от папки с бумагой впитается в кожу, опять вздохнула, стремительно взметнулась, перевернулась, села, по-турецки поджав ноги, и отдала честь безупречно четким жестом, правда, почему-то левой рукой.

– Есть приступить к выполнению задания, – громко сказала она и открыла глаза.

По ту сторону кустов стояла Галка – руки в боки, голова слегка склонена к плечу – и смотрела на нее хищным взглядом.

– Может, все-таки полечим тебя, а? – с надеждой спросила она. – А то вон уже сама с собой говоришь.

– С умным человеком всегда приятно поговорить, – ответила Ольга и, наклонившись, поискала в траве свои черные очки. – Знаешь, Галь, я сейчас подумала: а чего, в самом деле, особенного-то? У других еще не то бывает – и ничего, живут…

– Смотри-ка, – радостно удивилась Галка. – Сама собой вылечилась, кто бы мог подумать. Вода согрелась уже. Иди мыться, я тебе полью.

Через пятнадцать минут Ольга сидела на той же раскладушке в той же позе, сохла, с удовольствием пила чуть теплый слабенький чай с лимонными дольками и с удовольствием же доводила до совершенства портрет парикмахерши Надежды. Надежда пообещала за портрет пятьсот рублей. Ольга потратила на работу без малого два дня, но не отдавала портрет уже неделю. Как сказал бы ее бывший шеф – из соображений политической экономии. Или он говорил «экономической политики»? Как давно это было.

Ольга окинула готовый портрет последним критическим взглядом, сказала себе: «Ты гений, корова ленивая», – и спрятала портрет в папку. Посидела, повздыхала, допила чай, сказала себе: «Гений, но идиотка».

Потом достала из папки чистый лист торшона, выбрала мелок цвета золотистого загара и начала быстро набрасывать славную детскую мордашку, смуглую, румяную, смеющуюся во весь рот. Девочка на портрете так сильно смеялась, что почти зажмурила глаза.

Глава 5

Ольга сидела в мягком кресле, обитом светло-серой кожей, и рассматривала работодателя. Это был совсем молодой человек – лет двадцать пять, наверное, – белобрысый, белокожий, белозубый и белорукий. Рубашка у него была тоже очень белая. А легкий летний костюм – серый, пепельно-серый, почти того же оттенка, что и Ольгин шелковый костюмчик. Впрочем, диван, кресла, шторы на окнах и ковер на полу были тоже серые, серебристо-серые. Красиво. Когда Ольга прочла фамилию на полированной табличке на двери кабинета – Серебряный, – она представила что-то кудрявое, смугло-желто-красно-ярко-синее, томно-гитарно-цыганское. Вошла в кабинет и на нервной почве чуть не захихикала: ну совершенно серебряный. И кабинет серебряный, и хозяин кабинета – Серебряный, и сама она воткнулась сюда, как серебряная ложка в серебряную корзину для столового серебра. Нет, все-таки хорошо, что она выбрала из двух пар новых туфель те, которые попроще. Ее шелковые лодочки жемчужно-серого цвета с перламутровым сиянием были бы той последней каплей, которая переполнила бы эту серебряную чашу красоты. И все растеклось бы бесформенной лужей пародии.

Серебряный парень поднял нос от ее бумаг:

– Я смотрю, вы абсолютно все собрали, да?

В его голосе, кроме удивления, было и одобрение.

– У меня большой опыт подобной работы, – с достоинством соврала Ольга. – Но если вам требуется что-то еще, я могу предоставить любые сведения.

Как же, «что-то еще». Он ни за что не придумает, что за сведения можно потребовать еще. За четыре дня Любаша сделала все мыслимые медицинские справки, за это время Ольга честно обегала всех врачей в Любашиной поликлинике и еще несколько – в других. На всякий случай – для любителей подробностей – у нее в сумке лежала ее медицинская карточка, но было бы лучше, если бы этот Серебряный не оказался любителем подробностей. В конце концов, справка от каждого врача содержала главную информацию: практически здорова. Что ему еще может быть нужно? И рекомендации «с прежнего места работы» должны произвести впечатление. Она сама их диктовала своему бывшему однокласснику Славке Долматову, из которого неожиданно получился подполковник авиации, милому старичку Владимиру Ивановичу Болотину, местному писателю, давнему ее знакомому, и одной торговке, портрет которой она делала месяц назад. Писатель очень веселился, раскрывая ее светлый образ заботливой няни его детей. Два его сына были бы очень не против такой няни, заявил Владимир Иванович жизнерадостно. Вот только в этом месте: «никогда не допускает конфликтных ситуаций» – это вряд ли, ласточка моя. Они из-за вас друг друга просто поубивали бы. Хе-хе-хе.

Оба его сына были старше Ольги на пару лет.

Серебряный смотрел на нее и, кажется, собирался что-то спросить. На всякий случай Ольга решила перехватить инициативу.

– У вас больше нет вопросов? – Она говорила очень вежливо. Очень доброжелательно. Как учит нас Дейл Карнеги. – А то я тоже хотела бы кое-что узнать. Например, чем болен ваш ребенок. Он что… инвалид?

– Это не мой ребенок. – В холодных серебряных глазах мелькнуло удивление. – И он не то чтобы болен… То есть… И это не он, а она. В смысле – девочка.

– Не ваш ребенок?

Ольга растерялась. Какого дьявола ей тут смотрины устраивают? Что это за родители, которые поручают чужим людям выбирать няню для своего ребенка, да еще больного?

– Я хотела бы поговорить с родителями ребенка, – сказала она твердо. – Конечно, если это входит в их планы.

В серебряных глазах опять что-то дрогнуло, но ответил он с бесстрастным выражением лица бесстрастным же голосом:

– Конечно. Матери у девочки нет. С отцом ребенка вы поговорите через несколько минут. Я с вами говорю по его поручению. Еще вопросы есть?

– Только к отцу ребенка. К вам – нет. – Ольга подавила внезапное чувство неловкости. – А у вас ко мне?

– Один. – Серебряные глаза смотрели с подозрением. – Почему вы носите черные очки в помещении? У вас проблемы с глазами?

– Никаких проблем. – Ольга сумела даже улыбнуться. – Там есть справка от офтальмолога. Единица. Сто процентов. Просто я не люблю очень яркого света, а здесь солнце прямо в окна…

Серебряный встал и, прикрыв распахнутую раму, быстро задернул шторы.

– Так лучше? – безразлично спросил он, опять садясь за стол.

– Да, спасибо… Вы имеете в виду, что мне надо снять очки?

– Ну, знаете… – Парень смотрел на нее все с тем же подозрением. – Когда разговариваешь с человеком, хотелось бы видеть его глаза.

Ольга вздохнула и сняла светофильтры. Ей бы не хотелось, чтобы видели ее глаза. Ее до сих пор настораживала и даже пугала реакция тех, кто видел ее глаза. Ладно, все равно отец ребенка не он.

Она неохотно подняла ресницы и настороженно глянула в лицо Серебряному. И вдруг увидела, какой это молоденький паренек. В сущности, совсем мальчишка. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, лицо медленно заливала краска, и на полуоткрытых губах бродила растерянная улыбка. А серые глаза были просто испуганными.

– Во черт… – бормотал он. – Ничего себе… Черт побери, проклятье… – Он сел прямо, закрыл глаза, потер ладонями лицо и вдруг засмеялся. – Простите.

– Что-нибудь не так? – спросила Ольга. В конце концов, она и не такое видела. Однажды в магазине какой-то мужик, встретившись с ней глазами, выронил бутылку и даже не заметил этого, просто переступил через лужу и осколки и пошел за ней, как лунатик. А ее бывший шеф вообще сошел с ума, когда впервые увидел ее после… а, черт с ним. Ольга смотрела на мальчишку за столом и думала, что этот Серебряный – золотой парень. У него вполне человеческая реакция, кажется, он даже не собирается впадать в кому.

– Вам что-то не нравится? – настороженно спросила Ольга, наблюдая, как он потянулся к коробке селектора и нажал какую-то кнопку.

– Ну что вы, – поспешно ответил Серебряный и наклонился к аппарату. – Тамара Михайловна, будь друг, зайди сюда… – Он навалился грудью на стол и опять уставился на нее. – Извините, а у вас ресницы настоящие?

В голосе парня слышался горячий интерес, чуть ли не азарт. Визажист он какой-нибудь, что ли?

Странно все это. Куда хоть она попала? Ресницы им нужны настоящие. Или, наоборот, они имеют что-то против настоящих ресниц? И беседует она не с родителями ребенка, а с каким-то пацаном без особых примет. Особые приметы – серая личность.

В кабинет влетела какая-то баба без возраста – от тридцати до пятидесяти, прикинула Ольга. Крупная, крупнофигуристая, крупноглазая, крупноприческовая. Все в ней было как-то несколько преувеличено, особенно макияж, украшения и голос.

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка! – заорала она с порога глубоким веселым контральто. – Кто тут у нас на этот раз? – Баба пронеслась мимо Ольги, зашла за стол и села на подоконник позади Серебряного. И только потом посмотрела на Ольгу. – Так-так-так-так-так… – Она говорила все так же весело, но гораздо тише. Улыбка у нее была широкая, а глаза оценивающие. – Ух ты, ух ты, ух ты…

«Заедает в ней что-то или это новый прием психической атаки?» – с раздражением подумала Ольга. Дама тронула Серебряного за плечо, они быстро переглянулись, и дама сказала:

– Ему волосы не понравятся. Наталья была платиновая блондинка.

– Так для кого вы няню ищете, я не поняла, – начала Ольга, накаляясь с каждым словом. – Какое отношение имеет цвет волос и длина ресниц к исполнению обязанностей гувернантки маленькой девочки, да еще больной?

– Да и молоденькая очень, – продолжала дама, совершенно не обращая внимания на Ольгин лепет.

– Тридцать два, – вставил Серебряный, сверившись с Ольгиными документами, до сих пор лежащими на столе перед ним.

– Ну-у-у? – У дамы округлились глаза, рот и даже, кажется, уши. – Вот в это я никогда не поверю, это явный подлог, подлог, подлог, фальсификация, очень грубая подделка…

Ольга сжала зубы, по возможности медленно поднялась и шагнула к столу. Ничего ей в этом дурдоме не светит, это было ясно с самого начала. Неделю только зря убила на эти дурацкие справки.