– И мне с тобой всегда хорошо, – шепнула Анна, щекоча дыханием Ольгино ухо. – А как без тебя – я уже и не помню.

Катерина Петровна демонстративно звенела посудой, расставляя на прикроватной тумбочке чашки с какао и вазочку с печеньем.

– Хватит шептаться, – со всей возможной суровостью сказала она, но получилось у нее почему-то жалобно, она даже носом шмыгнула и поспешно отвернулась. – Перекусите быстренько – и спать. Обе! И никаких протестов.

А никто и не думал протестовать. Ольга и Анна послушно выпили какао, сгрызли по куску пахлавы, которую Этери специально приготовила к приезду дорогих гостей, и опять свалились на диван, не разбирая постель и не раздеваясь, крепко обнялись и зашептали друг другу в ухо какие-то глупые, бессмысленные, случайные, какие-то необходимые, единственные, самые важные слова.

– Ладно, – вздохнула Катерина Петровна, собирая посуду на поднос. – Бог с вами, поваляйтесь пока так. Через полчаса приду и разгоню по своим местам, так и знайте.

Она вышла, а Ольга и Анна даже не заметили этого, продолжая рассказывать друг другу что-то очень важное, и обе потихоньку уплывали в сон, и на самом пороге забытья Ольга услышала невнятное бормотание тоже уже засыпающей Анны:

– Оленька, а почему ты не хочешь моей мамой быть?

Ольга почти уже спала. И к тому же у нее была температура. Иначе она никогда бы не сказала то, что сказала:

– Чижик, я очень хочу быть твоей мамой.

– Я так и знала, – удовлетворенно сказала Анна.

И они обе уснули.

Наверное, Ольга никогда в жизни не спала так крепко и спокойно. И Катерина Петровна не разогнала их по своим местам. И сны никакие ей не снились.

Глава 22

Ночью Игорь несколько раз заглядывал в комнату, где на большом разложенном диване, прямо поверх покрывала, в обнимку спали Ольга и Чижик в совершенно одинаковых ситцевых халатиках в сине-белую полоску. Ничего подобного ни на Ольге, ни на Чижике он раньше не видел. Наверное, опять Ольгино рукоделие. Ну кто ж одетым спит? Не выспятся как следует обе… Игорь хотел потихоньку забрать Чижика, раздеть и уложить в соседней комнате, но Катерина Петровна его остановила:

– Не трогай, пусть их… Смотри, как сладко дрыхнут – хоть из пушки стреляй. Сроду такого не было. Умаялись, зайки мои серенькие. Да и не оторвешь ты Анну от Ольги незаметно. А если и оторвешь – так они все равно потом проснутся и примутся друг к другу бегать. Оставь их, пусть уж так.

Игорь ясно видел, что и Катерину Петровну умиляет эта картина – запутавшиеся друг в друге сине-белые полоски, запутавшиеся друг в друге черные кудри и прямые белые волосы, запутавшиеся друг в друге одинаково загорелые руки и ноги. И он втайне испытывал к Катерине Петровне немножко смущенную благодарность – что-то вроде благодарности к соучастнику. Потому что вид спящих Ольги и Анны трогал и его самого чуть не до слез, а он таких эмоций всю жизнь страшно стеснялся.

Весь дом давно уже спал, когда Игорь, наконец, тоже улегся в соседней комнате, выключил свет и приготовился к уже привычной бессоннице, наполненной неясной тревогой, и радостью, и тоской, и мечтами, и отчаянием, и пронзительной надеждой, и пронзительной безнадежностью… Но неожиданно быстро провалился в глубокий, спокойный сон, успев подумать только: все будет хорошо. Не почувствовать, не ощутить, а именно подумать, четко сложить в уме вот эти самые слова: все будет хорошо.

И когда проснулся утром, тоже сначала подумал: все будет хорошо. А потом уже почувствовал на своем лице маленькие теплые ладошки Чижика, открыл глаза, увидел таинственное и нетерпеливое выражение на лице дочери и сказал вслух:

– Все будет хорошо.

– А! – как ему показалось, немного разочарованно сказала Анна и полезла к нему на постель. – Ты все буквально сам уже знаешь, да? – Она повозилась, устраиваясь поудобнее у него на груди, обхватила его за шею и радостно зашептала ему в ухо: – Вот здорово, правда? Тетя Катя говорит, что лучше мамы все равно не бывает, и что мне буквально повезло, и чтобы я це-ни-ла. Это значит, чтобы слушалась, и чтобы любила, и чтобы помогала… А я и так маму уж-ж-жасно люблю. Буквально прямо как тебя. Я маму всегда любила. Даже когда еще и не нашла.

– Чижик. – Игорь весь сжался внутри, чувствуя, как холодеет сердце, не зная, что сказать и как объяснить маленькому ребенку, что не всех мам можно любить, и как посмотреть дочери в глаза, и вообще, как вести разговор, которого он избегал так долго, и все-таки знал, что не избежит, и боялся его… Ах ты, Чижик мой маленький, и почему этот разговор настиг его именно сейчас? Игорь обнял дочь, спрятал лицо в ее разлохмаченных невесомых кудрях и трусливо сказал: – Ты о чем, Чижик? Я ничего не понимаю. Давай-ка лучше вставать-просыпаться, умываться-одеваться и на море собираться. А Оленьку пока не будем будить, пусть отдохнет от нас, хулиганов и бандитов. Как тебе такой план мероприятий?

– Да! – Анна отлепилась от его уха и приподнялась, опираясь локтями о его ключицы и заглядывая ему в лицо круглыми черными глазами. – Па, так ты ничего не знаешь?

– И чего же такого я не знаю? – легкомысленным голосом спросил Игорь. Господи, да он мог не знать самого важного! Откуда эти разговоры о вечной любви к матери? Вдруг черт принес Наталью… Мало ли какие тараканы у нее сейчас в голове… Вдруг решила, что его еще можно на мешок баксов ошкерить… Вдруг у нее там что-то не заладилось, и прилетела красавица пошарить наудачу в сладком дыму отечества… Да нет, не может быть… Даже если бы она и объявилась в России, то с какой стати искала бы их у Калмахелидзе? В фирме Наталью все знают, и никто никогда ничего ей не скажет. А больше никто не знает, куда они поехали. Игорь сухо сглотнул и с трудом спросил: – Что я должен знать?

Анна опять преисполнилась таинственности и перешла на драматический шепот:

– Оленька будет моя мама. Она сама сказала. Еще вчера. Можешь себе представить? Па! Я забыла спросить: когда она на тебе поженится, у меня какая фамилия будет?

– Чижик, ты уверена? – Игорь смотрел на дочь во все глаза и боялся поверить. – Чижик, а ты не путаешь чего-нибудь? Может, ты во сне чего-нибудь увидела? А потом подумала, что это на самом деле…

– Здрасьте вам! – Анна с достоинством поджала губы и полезла из постели. – Ты думаешь, я совсем буквально глупая? Ничего мне не приснилось. Как ты думаешь, сначала надо тете Этери сказать или батоно Паше?

– Подожди, Чижик… – Игорь вскочил и заметался по комнате, лихорадочно одеваясь и одновременно отыскивая свою бритву. Выложил он ее вчера из сумки или нет? А, ладно, у Пашки возьмет. – Чижик, подожди! Не надо пока никому ничего говорить… Пусть Ольга сама скажет, ладно?

– Мама буквально уже сказала, – с подчеркнуто терпеливой интонацией ответила Анна. – Еще вчера. Я понятно объясняю?

И она важно потопала из комнаты, предварительно нацепив свои жуткие очки, чтобы лучше ориентироваться в малознакомом помещении, а Игорь застыл столбом посреди комнаты, растерянно оглядываясь в поисках… чего? Он вроде что-то найти хотел.

– Не может быть, – наконец сказал он вслух и сильно потер ладонями колючие от щетины щеки. – Этого просто не может быть. Чижик наверняка что-то путает…

Но он и сам слышал в своем голосе нерассуждающую горячую надежду, и нерассуждающая горячая надежда проснулась у него где-то в районе солнечного сплетения, и открыла глаза, и засмеялась, и взрывом выплеснулась в сознание, и в сердце, и в легкие, и в каждую клеточку тела, и в каждую щетинку на небритом лице…

– Ой, – опять вслух сказал Игорь, испуганно прислушиваясь к тому, что творит в его организме нерассуждающая горячая надежда. – Этого не может быть, не может быть, не может быть… Чижик что-то путает. Чижик никогда ничего не путает. И никогда не обманывает. Ой, что делается…

И забыв обуться, умыться и побриться, он отправился вроде бы на веранду, где всегда происходил утренний сбор всей дружной банды Калмахелидзе, но оказался почему-то под дверью комнаты, где спала Ольга, больше всего на свете стремясь войти туда и больше всего на свете боясь войти туда. Совершенно ненормальный, – отстраненно подумал он о себе как о ком-то постороннем. – Безнадежно свихнувшийся тип. Абсолютно клиническая картина. Хоть бы вот прямо сейчас открылась дверь, и навстречу ему вышла бы Ольга, и улыбнулась, и сказала бы…

Дверь тихо открылась, и из полумрака зашторенной комнаты навстречу ему шагнула Ольга, почти закрыв глаза, занавесив их студеную глубину своими лохматыми ресницами противоестественной длины, немножко сонно и вроде бы виновато улыбаясь самыми уголками темных, почти вишневых, губ. Она была в том же сине-белом полосатом халатике и на ходу пыталась ладонями разгладить его безнадежно смятые складки.

– Оленька, – сказал Игорь и шагнул ей навстречу.

– Доброе утро, Игорь Дмитриевич. – Ольга вскинула свои нечеловеческие ресницы и виновато глянула на него своими нечеловеческими глазами. – Я Чижика проспала, можете себе представить? Просыпаюсь, а Чижик уже успел куда-то…

– Оленька, Оленька… – не слушая ее, повторил Игорь и осторожно положил ладони на ее тощенькие плечики. – Оленька, Оленька, Оленька… Скажи мне, что это правда.

Ольга знакомо сжалась под его руками, замерла, а потом попыталась, как всегда, улизнуть от его прикосновений.

– Ну да, – неуверенно сказала она. – Мы с Чижиком вместе уснули. Это нечаянно получилось. Безобразие, конечно. Няня называется… Стыд и срам. Сейчас я переоденусь и займусь…

Она опять попыталась выскользнуть из его рук, но он крепче сжал ее плечи и наклонился, жадно заглядывая в ее тревожно-ожидающие глаза.

– Оленька, подожди. – Игорь вздохнул поглубже и быстро выпалил: – Это правда, что ты согласилась замуж за меня выйти?

Ольга совсем закаменела, даже съежилась, будто от холода, в глазах ее метнулась паника, но они тут же подернулись так хорошо знакомым ему ледком спокойного отчуждения.

– Игорь Дмитриевич, – сказала она, не опуская под его горячим взглядом своих холодных, холодных, холодных глаз. – Я ведь вам уже объяснила… Я ведь уже говорила, что не хочу замуж. Я не могу. А насчет Чижика вы не беспокойтесь, я с Чижиком – навсегда… То есть, конечно, если вы меня не уволите. Вы меня не уволите? И за квартиру я выплачу постепенно…