– Наверное, Чижику ко мне так и так нельзя. – Ольга послушно проглотила лекарство, а потом уже поинтересовалась: – Что это я съела?

– Валерьянку. Все болезни от нервов… – Катерина Петровна подтолкнула Ольгу к дивану. – Ты давай ложись. Вон как шатает-то тебя… Совсем на ногах не держишься.

Ольге казалось, что она вполне уверенно держится на ногах, только вот трясет ее почему-то и очень плакать хочется.

Катерина Петровна вышла, плотно прикрыв дверь, а Ольга не раздеваясь хлопнулась на диван поверх покрывала и тут же заревела. Реветь было ужасно стыдно, но еще стыднее было вспоминать, как она спасала Чижика. Вот правда утонула бы, и Чижик без нее остался бы… И Игорь Дмитриевич нашел бы Чижику другую няню. А другая няня называла бы Чижика Анной Игоревной, заставляла бы носить очки, разрешала бы есть колбасу, а может быть, даже и против операции не возражала бы. Ольга аж задохнулась от ненависти к этой дуре, к этой гипотетической другой няне, и от страха заплакала еще сильнее, сунув голову под подушку, чтобы за дверью никто не услышал ее рыданий.

Кажется, она все-таки уснула, потому что вдруг почувствовала, что в комнате не одна, но не слышала, чтобы кто-нибудь входил. Чижик, наверное. Никого другого Катерина Петровна к ней не пустила бы.

Ольга повертела под подушкой головой, вытирая о простыню мокрое лицо, и вынырнула на свет божий. В кресле рядом с диваном сидел Игорь Дмитриевич и внимательно смотрел на нее. Очень печально смотрел, как показалось Ольге.

– Ты опять плакала, – сказал он с мягким упреком. – Почему ты плакала? У тебя болит что-нибудь?

– Ничего не болит, – сипло сказала Ольга и закашлялась. – И я не плакала. Я никогда не плачу.

– Да, я знаю, – согласился Игорь Дмитриевич и вздохнул. – Ты никогда не плачешь и никогда не болеешь.

– Никогда, – подтвердила Ольга хмуро. – Во всяком случае, раньше никогда не болела. Что ногу ломала – это ведь не считается, это с каждым может случиться. А сейчас – это просто недоразумение. Ерунда какая-то, не понимаю, с чего это Катерине Петровне вздумалось меня от людей изолировать.

Игорь Дмитриевич опять вздохнул, поднялся и пересел к ней на диван. Ольга сжалась, невольно отодвинулась, и на его лице мелькнуло какое-то странное выражение – не то обида, не то неудовольствие, не то печаль.

– Только не говори, что ты меня боишься. – Игорь Дмитриевич наклонился ниже, положил ладонь ей на лоб и близко заглянул в глаза. – Как мы уже выяснили, ты вообще ничего не боишься – ни ноги ломать, ни в воду прыгать… Даже если не умеешь плавать. Даже если в воде такие страшные зубастые звери, как бедная старушка Дафна…

Ольга вспомнила свой позор с этим несостоявшимся спасением утопающих и даже зажмурилась от стыда.

– Перестань. – Его ладонь поползла по ее влажной щеке, погладила висок, зарылась в волосы, а потом он вдруг слегка шутливо дернул ее за ухо. – Перестань, Оленька… Ну что ты как маленькая… буквально. Знаешь, что я думаю?

Ольга открыла глаза и встретилась с его задумчивым взглядом. Он улыбнулся, опять положил ладонь на ее лоб и убежденно сказал:

– Ты – совершенно героическая личность, вот что я думаю. Даже Пашка сказал, что ни за что в море не сиганул бы, если бы плавать не умел. А он у нас вообще бесстрашный рыцарь. Что уж обо мне говорить, я и в лужу бы не полез, если бы плавать не умел.

– Глупости какие. – Ольга попробовала вывернуться из-под его прохладной руки, но Игорь обхватил ее лицо уже обеими руками, не давая ей отвернуться. Ольга слегка запаниковала и быстро спросила: – Даже ради Чижика не полезли бы? Так не бывает.

– Ну… некорректная постановка вопроса. – Игорь неожиданно для себя смутился, убрал руки и даже отвернулся. – Ради Чижика я… В общем, я имел в виду, что ради чужих людей никто бы ничего подобного… – Он вдруг опять запнулся, быстро глянул на нее и испуганно сказал: – Оленька, я чушь какую-то говорю, ты не обращай внимания! Конечно, ты Аньке не чужая, и Анька тебе… Я совсем другое сказать хотел!

– Я понимаю, – сказала Ольга, не глядя на него. – Я все понимаю, Игорь Дмитриевич, вы не беспокойтесь.

– Да нет, ты, наверное, не понимаешь. – Он отвернулся, помолчал и сказал напряженным, чужим голосом: – Наталья… ну, моя бывшая жена… она бы ради Чижика и в лужу не шагнула. Чтобы туфли не испачкать.

Ольга ему не поверила, но возражать не стала. Если мужик что в голову взял – это потом и колом не выбьешь. Мужик всегда все лучше всех знает и лучше всех во всем разбирается, а если и не разбирается – все равно во всем прав потому, что мужик. Молчание становилось тяжелым, и Ольга от неловкости спросила:

– А эта бедная старушка Дафна – кто это?

Игорь Дмитриевич повернулся к ней и заулыбался облегченно:

– Дафна – та самая дельфиниха, которая тебя из воды вытолкнула. Самая умная во всем дельфинарии. Этери даже считает, что Дафна умнее очень многих людей. И характер у нее замечательный – такая веселая, и добродушная, и игривая, как котенок… Ты ее испугалась, да? Признавайся.

– Да, – призналась Ольга. – Ну и что? Они все такие большие, и зубы как у крокодилов… Мало ли что…

– Не обманывай. – Игорь Дмитриевич погладил ее по голове и вздохнул. – Ничего ты не испугалась, ты вообще ничего не боишься. Завтра в Геленджик поедем, там платный дельфинарий есть, для туристов. Посмотришь, сколько народу с дельфинами хотят поиграть, и даже деньги за это платят. И никто не боится, даже совсем маленькие дети. Поедем?

– Поедем, – рассеянно согласилась Ольга. Что ж не поехать… Ведь не будут же ее заставлять играть с дельфинами в этом их платном дельфинарии? – Только я думаю, что Катерина Петровна меня не пустит, если температура не упадет.

– Упадет, – успокоил ее Игорь Дмитриевич. – Это не простуда, это шок. Поспишь – и все пройдет.

Он наклонился, взялся за подушку, собираясь поправить ее, и вдруг замер, изумленно подняв брови и открыв рот.

– Что это? – Игорь Дмитриевич вынул руку из-под подушки и выпрямился. В руке его тускло блеснул кинжал в чеканных серебряных ножнах. – Это что ж такое, а? Ты что – всегда оружие в постели хранишь?

И он стал хохотать. Смеялся и смеялся, и никак не останавливался, а потом вынул кинжал из ножен, увидел тонкое деревянное лезвие и захохотал еще сильнее.

Ольга сжимала зубы, хмурила брови, морщила нос, но ничего не помогало, и она тоже засмеялась.

– Это Павел подарил, – смущенно сказала она. – Нож для разрезания бумаги. Я увидела, сказала, что очень красивый, а он сразу подарил. Говорит – такой закон. Так неловко получилось…

Игорь Дмитриевич перестал смеяться, вложил деревянный кинжал в роскошные серебряные ножны, сунул его ей под подушку и опять низко склонился над ее лицом.

– Оленька, а что-нибудь мое тебе нравится? – очень серьезно спросил он, глядя ей в глаза. Ольга опять запаниковала – и, наверное, от этого ляпнула, не подумав:

– Конечно. Мне все очень нравится, абсолютно все. Только…

– Хорошо, – перебил ее Игорь Дмитриевич решительно. – Очень хорошо. Я на это надеялся… Все твое. Дарю.

– В каком смысле? – испугалась Ольга. – Мне ничего не надо… Я же совсем не поэтому сказала!

– Поздно, – еще решительнее перебил Игорь Дмитриевич. – Такой закон. Спроси у Пашки, если мне не веришь. Все, что нравится, – положено дарить. Оленька, я что-то не понял: а я-то тебе нравлюсь?

Ой, ну вот зачем он так шутит? То есть нет, не похоже, что шутит, но это еще хуже… В любом случае она не умет вести легкий разговор в этом ключе, она вообще не умеет вести легкие разговоры. Каждый раз ей так безумно неловко, каждый раз она так теряется, будто оказалась на сцене в самый разгар незнакомой пьесы, а своей роли не знает, а софиты в глаза, а темная яма зрительного зала насмешливо и ожидающе молчит, а поджилки трясутся, а плакать – это уже и вовсе позор… Ольга зажмурилась и, не выдержав, всхлипнула.

– Понял: я тебе не нравлюсь, – очень ненатуральным веселым тоном сказал Игорь Дмитриевич и поднялся. – Но из милосердия ты не хочешь обидеть меня честным ответом. Или, может, наоборот? Может, ты боишься сказать, что я тебе нравлюсь, потому что не можешь принять такой дорогой подарок? Так не бойся, для меня это пустяк… Самое дорогое, что у меня есть, – это Анна. Оленька, тебе Анна нравится?

Ольга открыла глаза и перевела дух. Игорь Дмитриевич стоял над ней и смотрел на нее сверху вниз напряженным, серьезным, ожидающим взглядом.

– Перестаньте, – сказала Ольга с трудом. – Разве можно такими вещами шутить? Перестаньте, Игорь Дмитриевич.

– А с чего ты взяла, что я шучу? – Он повернулся и пошел к двери. – Сейчас я к тебе Чижика пришлю. Уже час скандалит, требует, чтобы к тебе пустили буквально немедленно… – Игорь Дмитриевич задержался на пороге и оглянулся. – Она без тебя уже тоже жить не может.

Он вышел, а Ольга опять собралась заплакать, но не успела – дверь распахнулась, и в комнату влетела Анна, а за ней едва поспевала Катерина Петровна, которая несла поднос, накрытый салфеткой. Катерина Петровна строгим голосом выговаривала Анне что-то в том смысле, что нельзя беспокоить человека, когда он болеет, а Анна убедительным тоном обещала, что она нисколько не будет беспокоить Оленьку, а только буквально немножко посидит рядышком, чтобы Оленьке скучно не было.

Ольга вдруг почувствовала, как сильно забилось сердце и от радости даже голова закружилась. Если бы она и так уже не валялась пластом, то от этой мощной волны радости точно на ногах бы не устояла. С какой стати она собиралась плакать? Ах, Игорь Дмитриевич, вы даже представить себе не можете, до какой степени мне нравится самое дорогое, что у вас есть. Самое дорогое, что у вас есть, – это самое дорогое, что есть у меня.

Анна влезла к ней на диван, свернулась у Ольги под боком, привычно обхватила ее всеми лапами и шепнула в ухо:

– Я ведь тебя не беспокою, правда?

– Нет, Чижик, – шепнула Ольга в ответ. – Ты меня никогда не беспокоишь. Мне с тобой всегда хорошо, а без тебя всегда плохо.