Мэри Картер

Солнечная песня

1

Все знакомые говорили ему, что январь не годится для поездки в эти края, но он не послушал никого и лишь оделся потеплее для сурового климата. Отлично сшитые из превосходно обработанной кожи перчатки предохраняли его руки от кусачего мороза, но даже через этот роскошный материал он ощущал сложенный листок бумаги, зажатый между большим и указательным пальцами. Он так часто глядел на него, что был почти уверен в своей способности различить на ощупь подушечками пальцев написанные чернилами слова. Он спрятал листок бумаги в глубокий карман своего шерстяного пальто и пригнул голову в надежде защитить полями шляпы лицо от несущегося по ветру снега.

На платформе больше никого не было, ни один пассажир не осмелился бросить вызов морозу, ожидая поезд снаружи. Все они сгрудились у дровяной печки в скудно меблированном зале ожидания. Теперь, когда Майкл был так близко к своей цели, его нервы напряглись до предела, и спертый воздух зала ожидания, табачный дым и запах мокрой шерсти в сочетании с жалобами беспокойных путешественников и хныканьем неугомонных детей показались ему невыносимыми.

Друзья в Денвере советовали ему отложить до весны поездку, но Майкл Шонесси никогда не следовал чужим советам. Если бы он это делал, то так и застрял бы в ирландских трущобах Бостона, вкалывая на фабрике, как и его старшие братья.

— Они не дадут тебе хода, Мик. Вот увидишь. Ты вернешься сюда, как все остальные. — Его братья так часто обрушивали на него ужасные предсказания, потягивая пиво из кружек в местной таверне, что Майклу их слова слышались и во сне.

Но пока они оплакивали свою судьбу, Майкл пытался изменить свою. Он подметал улицу перед магазинами и вкалывал ночным барменом, лишь бы заработать на учебу в университете и оставить на жизнь матери и девочкам. Обладая хорошим слухом, он вскоре отделался от ирландского акцента, выдававшего в нем иммигранта, и сразу же занялся одеждой и манерами, наблюдая, как одеваются и ведут себя его одноклассники.

— Будешь задирать нос — от тебя отвернутся соплеменники, — предупреждала его мать. — Наступит день, когда тебе придется выбирать, в каком мире жить.

Он же хотел жить и в том, и в другом мире и, пока не исчезла Мэгги, был уверен в том, что ему это удастся.

Сложив руки чашечкой, он стал дышать в них, чтобы согреть пальцы, потом, спасаясь от ветра, поднял воротник пальто. Свисток паровоза пронзил темноту, и Майкл шагнул к краю платформы.

Может, я должен благодарить ее, подумал он. Если бы она не оставила его, тогда он, вероятно, никогда бы не добился того, чем располагает теперь. Не случайно же он обнаружил, где искать Мэгги, именно сейчас, став владельцем самого крупного универмага в Денвере. Теперь он мог явиться к ней и сказать, что добился-таки того богатства, которое обещал ей давным-давно. Он всматривался в исчезающие в темноте рельсы, пытаясь разглядеть паровоз. Скорбный свист прозвучал на этот раз значительно ближе.

Он ждал встречи с ней семь лет. Интересно, как она выглядит сейчас? Изменилась ли так же сильно, как он? Остались ли ее глаза такими же большими, такими же карими? Так ли ослепительна ее улыбка, освещавшая некогда всю комнату, когда Мэгги входила? Да что это он? Конечно, Мэгги не утратила способности улыбаться и вообще радоваться жизни. Это он не мог припомнить, когда в последний раз получал истинное удовольствие.

Пока две недели назад Майкл не повстречал Рэндола Нельсона, у него не было времени ни на что, кроме работы. Снедаемый жаждой успеха, он постоянно подгонял своих служащих и самого себя. Ему принадлежали не только «Все товары», но также большой особняк и конюшня, полная чистокровных рысаков. У него были дворецкий, горничная на верхнем этаже и служанка на нижнем, и его радовало сознание того, что мать и сестры никогда уже не будут ни в чем нуждаться. Ему удалось оставить позади бедность и груз ирландского прошлого.

И если ему чего и не хватало, так это Мэгги, впрочем, теперь он уже знал, где ее искать, и, найдя ее, Майкл Шонесси задаст ей всего один вопрос: «Почему?».


В дверь кто-то постучал.

Маргарет Уэйверли Браун нахмурилась и положила кисть на пропитанную скипидаром тряпку, лежавшую рядом с палитрой. Не было никакой надежды справиться с царившим на обеденном столе беспорядком. Стол был безнадежно завален этюдами и эскизами, едва начатыми и уже почти законченными картинами. И с каждой картины ей улыбались крылатые кудрявые херувимы: одни держали букеты, другие забирались в корзины с цветами или выбирались из них. Херувимы играли на качелях, плескались в водопадах, весело кружили на облаках. Она улыбнулась своей коллекции и направилась было к двери, но задержалась и снова взялась за кисть, чтобы добавить румянца на щечке круглолицего херувимчика.

Стук в дверь возобновился.

— Мэг! Ты дома? Я же окоченею!

Узнав голос Чарльза Даунинга, Маргарет тут же отложила кисть.

— Иду! — крикнула она, поспешно вытирая руки о фартук, одетый поверх полинявшего халата персикового цвета. Мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале убедил ее, что она могла бы выглядеть и получше. Но сейчас уже ничего нельзя было исправить — у нее не оставалось ни минуты свободной, ведь ее издатель ждет коллекцию ко Дню Святого Валентина[1]. Вчера он прислал еще одну телеграмму. О третьей отсрочке на может быть и речи. Она просто обязана закончить картины и отправить их поездом до конца недели, а иначе потеряет обещанный гонорар.

Маргарет подошла к двери, за которой, виднелся в овальном стекле сквозь покрывавшую его кружевную занавеску высокий силуэт Чарльза. Она открыла дверь наполовину, чтобы не напустить в дом морозный воздух, и посторонилась, пропуская его.

— Рад, что застал тебя дома, — весело проговорил Чарльз, снимая свою высокую шляпу.

Маргарет не удержалась от улыбки. Где же еще ей быть? Она работает и не может терять ни минуты.

— Я приехал, Маргарет, в надежде, что ты будешь в романтическом настроении, раз уж ты сосредоточилась на влюбленных. — Он скинул с себя пальто и встряхнул его над изношенным ковриком, лежащим перед дверью.

— Послушай, Чарли, я действительно очень занята. Не могли бы мы встретиться позже?

Не обратив внимания на ее слова, он снял с себя шарф и стянул перчатки. На мягких белокурых волосах таяли снежинки. Сверкая зелеными глазами, он улыбнулся ей и покачал головой:

— Когда это — позже?

— Может, на следующей неделе?

— Это уже слишком. — Он потер руки. — Однако здесь прохладно. — Чарльз остановился у камина и протянул руки к горящим поленьям.

— Сам знаешь, дрова нынче дороги, — проронила Маргарет, опершись одной рукой на спинку стула, стоящего у двери.

— Если бы ты вышла за меня, тебе не пришлось бы беспокоиться о деньгах, — ответил он с той же улыбкой.

— Если я закончу рисунки и вовремя отправлю их, мне и так довольно долго не придется беспокоиться о деньгах. И тогда у меня будет достаточно времени подумать о твоем предложении.

— Потом будут Пасха, снова Рождество и Новый год, и к каждому празднику тебе придется готовить новые картинки. — Чарльз подошел к ней. — Похоже, твоя жизнь состоит из одних больших праздников, Мэгги Браун?

Она ответила улыбкой на его шутку. Они оба прекрасно знали, что ее жизнь далеко не празднична, но по крайней мере она получает удовольствие от своей работы. Три года назад, когда Джордж Уитни из компании «Уитни» в Вустере, штат Массачусетс, согласился купить ее первых херувимчиков и опубликовать их в виде прелестно отлитографированных почтовых открыток, Мэгги решила, что ее мучения кончились. На заработанные деньги она жила, но ей не хватало их в конце каждого месяца.

Если бы она вышла замуж за Чарльза, все проблемы были бы действительно решены. Но даже теперь, когда он стоял в ее гостиной, такой большой, веселый и красивый, Маргарет понимала, что не может ответить ему согласием.

Опустив большой палец под подбородок, указательным пальцем он разгладил свои густые светлые усы.

— Как насчет чашечки кофе?

Она вздохнула. Чарльз стал одним из богатейших землевладельцев в Теллуриде не в последнюю очередь благодаря вот этому упорству. От него не отделаться, пока он сам не захочет уйти.

— Хорошо. Кофе на плите. Налей нам обоим, и мы поговорим, пока я буду работать.

Он пересек гостиную, прошел через расположенную за ней столовую в кухню. Бардак на столе не раздражал его, скорее он воспринимал его как должное, как, впрочем, и всю скромную обстановку этого дома.

— А где малышка? — вдруг спросил он, исчезая в дверях кухни.

— С миссис Филдинг. Добрая женщина вызвалась посидеть с ней, чтобы я могла поработать. — Не дождавшись ответа, она повысила голос: — Слышал? Чтобы я могла поработать!

Вернувшись к своему столу, она снова взяла кисть и макнула ее в синюю краску на палитре.

Через несколько минут Чарльз протиснулся в кухонную дверь с двумя чашками дымящегося кофе.

— Даже близко не подходи к столу, — предупредила его Маргарет, переводя взгляд с полных чашек на законченную работу.

— Тогда ты иди сюда. — Он прошел в гостиную, и ей опять пришлось отложить кисть и последовать за ним. Они заняли привычные места — он в кресле у камина, а она на диванчике напротив.

— Ты ела сегодня? — спросил Чарльз.

— Почему ты спрашиваешь?

Он передал ей чашку с блюдцем. В кофе было добавлено сахара и молока как раз сколько нужно.

— Просто хотел удостовериться.

Маргарет подула на дымящийся кофе, потом поставила чашку на блюдце. Он был другом ее мужа, а теперь стал ее ангелом-хранителем.

— Какой же ты милый, Чарльз.

— Но не настолько, чтобы выйти за меня замуж? — Он вытянул и скрестил свои длинные ноги. — Прошло уже три года, как умер Стюарт, и ты уже достаточно долго носишь траур.