Она в этот момент думала о Дунечке…

– Есть люди, которые позволяют себе рассуждать о высоких материях, а сами отравляют жизни своим близким, – сказал Силантьев.

– Это на что вы намекаете? – ощетинилась Мура.

– Я? Я ни на что не намекаю… – фыркнул тот.

Из-за деревьев появился Иван, вытирая вспотевший лоб.

– Фу-у, ну и жара! – он сел прямо на землю, прислонился спиной к яблоне. – Прямо как в Африке… О чем вы тут беседуете?

– О боге, – сказала Оля серьезно.

– Обожаю эти дачные разговоры… – расслабленно улыбнулся Иван. – Начинаются с того, как правильно варить варенье из клубники, а заканчиваются обсуждением вселенских проблем.

– Ярослав Глебович не верит в бога, – злорадно сообщила Мура.

– Я? Да это вы в него не верите! – закричал Силантьев. – Сам видел, как вы на прошлой неделе к мадам Глафире ходили, на тот берег!

Мадам Глафира была известна тем, что составляла гороскопы и предсказывала судьбу по картам, к ней приезжали за советом даже из Москвы.

– Ну и что!

– А то, разлюбезная Мария Тимофеевна, что одно с другим несовместимо! Или бог, или ваши гороскопы!

– Подумаешь, грех небольшой…

– Ага, вы сами себя оправдываете! – захохотал Силантьев. – Вы, любезная, делаете все, что вам хочется, и полностью себя оправдываете… А еще я слышал, что вы порчу хотите наслать на свою бывшую подругу!

– Неправда! – побагровела Мура.

– …а дочь свою запугали до такой степени, что она из дома боится выйти! – с удовольствием продолжил Силантьев. – Между прочим, ваши разговоры по телефону на весь сад слышны… Дочке пятый десяток пошел, а она до сих пор у мамаши спрашивает, котлеты ей из говядины сделать или суп сварить!

Мура побагровела еще сильнее. Крашеные светлые волосы, уложенные на голове наподобие «плетенки», только усилили контраст. Казалось, что Муру вот-вот хватит удар.

– Ярослав Глебович, перестаньте! – с досадой сказала Оля. – Эти философские споры до добра не доведут.

– Вспомните о милосердии! – с добродушной улыбкой подхватил Иван.

– Убью… – вдруг выдохнула Мура, постепенно бледнея. – Держите меня, я за себя не ручаюсь!

Силантьев попятился назад, в кусты.

– Убью! – победно закричала Мура, бросаясь в погоню за ним. – Возьму грех на душу, не побоюсь…

– Догонит? – тревожно спросила Оля, глядя им вслед.

– Нет, не должна, – беспечно махнул рукой Иван. – Ярослав Глебович еще крепкий мужчина…

Они замолчали, прислушиваясь. Где-то высоко в небе гудел самолет.

– Мне тоже кажется, у каждого человека свой бог, то есть свой кодекс законов и правил, – задумчиво произнес Иван. – В чем-то наш художник прав… А иначе, например, как объяснить то, что можно совершать преступления и быть при этом религиозным человеком?.. Я в данном случае не о Муре говорю…

– Я читала об одном известном преступнике… – сказала Оля, глядя вверх – туда, где на небе остался белый след от самолета. – Не у нас, в Америке… Он убил кучу народа. Так вот, он в камере смертников, перед тем как сесть на электрический стул, написал мемуары. И в них он полностью оправдал себя, дескать, другие люди вынудили совершить его эти злодеяния.

– Да, а сам он белый и пушистый… – усмехнулся Иван. – Это правда, мало кто способен на раскаяние. Взять, например, моего любезного братца…

– Какого братца? – спросила Оля.

– Павла, кого же еще! Он мой двоюродный брат, если вы помните… Я не стану судить его за все те грехи, что он совершил, но то, как он поступил с Лерочкой…

Оля вздрогнула.

– Послушайте, Ваня, вы не обижайтесь… но ведь эту историю вы знаете только со слов своей бывшей жены?

– Да я сам видел все своими глазами! – с отчаянием произнес Иван. – Я видел, как из подъезда выскочила Лерочка, со ссадиной на колене и огромным синяком на лбу, в одной комбинации… рыдая, заламывая руки, и… Словом, я посадил ее в машину, отвез к себе. Больше мы никогда не расставались! Надеюсь, я стал для нее утешением… – он взволнованно утер платком вспотевшее лицо.

Оля закрыла глаза. «Кажется, правды я не узнаю никогда… – мелькнуло у нее в голове. – Ох, как мне надоели все эти тайны семейства Локотковых, как мне надоели разговоры о Павле! Уехать бы отсюда… Да, именно так – уехать, – заключила она. – Скорее бы кончилось лето, кончилась моя работа в санатории! Я никогда, никогда больше не вернусь сюда. Пусть Кеша, если хочет, навещает своего деда, а я – ни ногой…»

От принятого решения ей стало немного легче.

– Оленька, к вам пришли… – сказал Иван.

– Кто? – Она открыла глаза.

За кустами застенчиво прятался Олежек. Повязку с руки ему давно сняли, остался только небольшой рубец, щедро политый зеленкой.

– Привет! – помахала ему Оля. – Иди сюда!

Олежек просиял и помчался к ней.

– Тебя отпустили? – первым делом строго спросила Оля.

– Да… Идем играть?

Она потрепала его по светлым волосам.

– Идем… Ваня, не лежите на земле – гамак освободился.

– Ах, мне все равно… – Иван вытер платком лицо. – Такая жарища, что даже шевельнуться лень!

Оля с Олежеком ушли в дальний конец сада, там была огромная куча песка, привезенного для каких-то строительных целей. Поскольку никто ничего строить пока не собирался, Оля с Олежеком решили соорудить из песка замок.

– Я тоже хочу стать доктором, – сосредоточенно копая ямку, сообщил Олежек. – Как ты, теть Оль… Буду резать людей.

– Я никого не режу, – сказала Оля, возводя ограду у будущего замка. – Это хирург режет.

– Да-а? – разочарованно произнес Олежек. – А ты что делаешь?

– Так, провожу внешний осмотр, пишу направления всякие…

– Пишешь?

– Да, очень много писанины! Хотя после Нового года у нас обещают поставить в каждом кабинете компьютеры.

– Я тоже хочу компьютер.

– А мама что говорит?

– Ну, типа купит она его мне… тоже после Нового года, – важно сообщил Олежек. В этот момент целый пласт песка обрушился вниз.

– Ты слишком глубоко копаешь, – сказала Оля. – Да и песок суховат…

– Я окошки делал, – с огорчением произнес мальчик. – Как же без окон?..

– Делай их поменьше… И вообще в замках, кажется, нет окон – только бойницы. Или есть? – задумалась Оля. Она потерлась щекой о плечо, убирая прилипший к ней волос.

– Да какая разница!

– Ты прав, разницы никакой… – засмеялась Оля.

Они возились целый час и возвели нечто вроде вавилонской башни в миниатюре.

Когда Оля отряхивала с себя песок, то вдруг увидела Павла со свертком в руке – он стоял в стороне, на асфальтовой дорожке, и с мрачным видом разглядывал их строение.

– Ладно, Олежек, приходи завтра… – сказала Оля мальчику.

Тот убежал.

– Здравствуй, Оля, – Павел подошел к ней. – Я тебе кое-что привез.

– Что? – испытывая неловкость, спросила она.

Она развернула бумагу и увидела лист кувшинки с цветком, выкованные из металла.

– Так, сувенир, – пожал он плечами. – Я сначала хотел сделать это в виде пепельницы, а потом вспомнил, что ты не куришь.

– Красиво… – пробормотала она. – Но зачем?

Он пожал плечами.

– Я же сказал – сувенир… – буркнул он через плечо и поспешно скрылся за деревьями.

А Оля так и осталась стоять на месте. «Приехал, значит… – с тоской подумала она. – Вот уж не думала, что он так скоро вернется!»

Откуда у нее взялась эта тоска, она и сама не знала.


Павел расположился в библиотеке отца, взял в руки какую-то книгу.

Но не мог разобрать ни единого слова – перед глазами стояла она, Оля.

Невеста Викентия. Нет, конечно, не Дезире, но как похожа! Он и вернулся так скоро потому, что захотел снова ее увидеть. Убедиться еще раз в том, что это не она.

Или она?..

Битых полчаса он наблюдал за тем, как она с мальчишкой увлеченно возится в песке, но ни к какому определенному выводу не пришел.

А какое потрясение он испытал, когда в начале лета все-таки приехал к отцу и увидел этот портрет в саду! Было ясно, что картину только начали рисовать – небрежные мазки, зыбкие контуры… но в цветовых пятнах угадывалось нечто знакомое. Женское лицо – нежный овал, прозрачные глаза, светлые волосы…

Тогда он испытал нечто вроде мистического ужаса и всерьез подумал, что сходит с ума. Дезире, его пропавшая мечта, глядела на него со смутной улыбкой. (Это при всем при том, что он ни разу не видел, как Дезире улыбается или плачет!)

«Во сне и наяву, везде и во всем я вижу только тебя…»

Он то приближался к только что начатому наброску, то отходил назад, но чем дольше он всматривался в еще не высохшие мазки, тем меньше у него было уверенности. Да не может быть, чтобы это была она! Нелепо, глупо – он искал ее по всей Москве, а она вдруг появилась на даче у его отца…

Потом узнал – портрет рисовали с невесты Викентия. Увидел ее в первый раз на берегу реки и опять пришел в ужас – Дезире!

Снова долго приглядывался, видел сходство, поначалу бесспорное, но постепенно его уверенность в этом таяла. У Оленьки Журавлевой волосы были хоть и светлые, но абсолютно прямые, словно утюгом по ним прошли, черты лица более резкие, движения порывистые и какие-то суетливые… Голос? И голос другой – слишком отчетливо проговаривались слова, а у Дезире голос был глуховатый, мягкий, тающий, без интонаций… Он обволакивал, как утренний туман.

И вообще Оленька Журавлева выглядела в высшей степени нормальной женщиной, работала терапевтом, и невозможно было даже вообразить, что она в рваной, нищенской одежде просит милостыню возле Яузского бульвара! Да Эмма Петровна просто не допустила бы, чтобы у ее обожаемого сыночка была такая невеста – со странностями!