Евреи воевали с Филистимлянами, это вроде наших чехов. У евреев командиром был Саул, а Давид служил в роте материального обеспечения — пас овец. У него было два брата, те в пехоте служили, на передке. Давид к ним часто ходил, то поесть притащит, то курево. А там, где братья на блоке стояли, был у филистимлян боевик Голиаф, типа Басаева. Он ездил перед блоком на «бешке» и позорил евреев, а снять его никто не мог. Давид увидел это и пошел к Саулу, так, мол, и так я Голиафа завалю. Саул не поверил, но решил, ладно уж пусть попробует. Давид был не слишком здоровым, поэтому «броник» и каску как одел, так и упал. Решил без них идти. Взял одну «муху» и вылез из окопа. Тут Голиаф на «бешке» едет и материт евреев. Увидал Давида с «мухой» и говорит: "Я что, собака, что ты вышел на меня с палкой". «Муху» то он не увидел. А Давид тем временем прицелился и в лоб ему из «мухи» как всадил. Голиаф как сидел на башне, так и улетел.

Командир, с интересом прослушав историю, заметил: "А что он в лоб то стрелял, надо было бы в «бешку». Вот подобными историями я и развлекал командира.

Добрались до штабного блокпоста мы без происшествий. Дорога, конечно, ужасная, в одном месте там лежит остов сгоревшего танка и возле него большая яма, в которой машина постоянно прыгала и кого-нибудь обязательно роняла. В этот раз никого не уронила и мы благополучно приехали. Конечная наша остановка имела вид пустыря на окраине фермы Саида. Слева был одинокий холм, где стояла КШМ связи. Остальную площадь пустыря занимали зарытые в землю в хаотичном порядке танки, БМП и прочая техника. Также хаотично были расставлены палатки и вырыты блиндажи. Командир батальона жил в КУНГе, что стоял в середине этого табора. На окраине лагеря

находилась площадка, куда должен был сесть вертолет с генералом. К нашему приезду напротив КУНГа, метрах в десяти стояла БМП Уральского полка, ее 30 миллиметровая пушка смотрела прямо на стенку офиса комбата. Наш командир спешился и вошел туда. По «бешке» Уральцев лазил их механник-водитель, открывая и закрывая люки, он производил впечатление вокруг машины. Ждали прилета генерала, и как это бывает, строили разные версии визита и нашего будущего (как правило, фантастические). Я встретил Кольку — второго огнеметчика — и от него узнал про ночной обстрел. Стреляли из пулемета с края заброшенного коровника. Убитых и раненых к счастью не было. На Николая события ночи произвели шоковое воздействие: его трясло, он моргал глазами, в общем, был в ужасе. Оно и не мудрено, свист пуль, которые предназначены именно тебе, мало кого обрадует. Пусть читатель не подумает, что коллега мой был трусом. Ничего подобного, во время обстрела он в одиночку с автомата прикрывал экипаж танка, пока те забирались на броню и занимали свои места. Бояться не стыдно, стыдно трусить, а он не струсил. Я как мог, успокоил его, сказав, что свою пулю все равно не слышно.

В это время из командирского КУНГа начали выходить офицеры. «БАХ», раздался оглушающий хлопок. Офицеры попадали на землю. КУНГ подпрыгнул и перекособочился как избушка на курьих ножках. Да что за черт?!

— Сюда, быстрее! — кричали вокруг.

БМП Уральцев дернулась, пытаясь завестись, но вот на нее вскакивают люди и из люка водителя вытаскивают трясущегося молодого парня. Парень ошалелыми глазами смотрит в никуда. Вокруг толпились офицеры, медики несли носилки. Нас с Колькой сразу же озадачили бежать в другой конец маленького лагеря. Зачем именно, я сейчас, спустя столько лет и не вспомню. Когда мы вернулись, перед КУНГом лежало три тела, завернутых в плащ-палатки. Судя по форме свертков, их сильно изувечило, кровь, которой пропитался брезент, говорила об этом же. Четвертым, на носилках, лежал незнакомый мне прапорщик. Его левый глаз свисал на нити из кровавой, пустой глазницы. Куртка была залита кровью, левая рука представляла из себя месиво ткани, костей и мяса. По всей видимости, ему вкололи лошадиную дозу прамидола, и он был в сознании, попросил закурить. Наш командир батальона дал ему зажженную сигарету с фильтром. Прапорщик произнеся: "Мне, наверное, не выкарабкаться", жадно затянулся. Он был прав. После трех-четырех затяжек сигарета выпала из его губ. Он умер. Прапорщик был наш, он только вернулся из отпуска по ранению. Дома у него была грудная дочь. Трех погибших офицеров я не знал, они были с Уральского полка.

Внутри КУНГа царил полный разгром. Это видно было через открытую дверь, болтавшуюся на одной петле. Снаряд БМП прошил фургончик насквозь.

Водитель БМП сидел на земле рядом со своей машиной и, держась руками за голову, тупо уставился в землю. Его охраняло двое автоматчиков. От них мы и узнали, что водитель залез в башню для каких-то своих дел и зацепил спуск орудия. Снаряд находился в стволе и не замедлил оттуда вылететь. Итог всем известен. В горячке

механник-водитель, молодой еще парень, попытался завести машину и сбежать, хотя куда ему тут было бежать, ясно, что некуда.

Не знаю как остальным, но мне лично было жалко несчастного убийцу. Что ждет его дальше? Ясно, что ничего хорошего: следствие, суд и колония. Думаю, мое мнение разделяли и остальные, потому что ничего в адрес убийцы агрессивного не высказывалось.

Раздался рев двигателя и шелест винтов, в суматохе никто даже не заметил прилета генерала. Генералу видимо доложили еще в полете о происшедшем, потому что, не выходя на землю, он распорядился забрать трупы и вертолет тут же улетел.

В полном молчании вернулись мы обратно на блокпост. Однако уже через час после возвращения эта печальная история перестала быть темой для обсуждения, и жизнь вошла в обычное русло. Еще через три дня нашу группу убрали обратно в бригаду за ненадобностью.

РЕМБО

Часто видя, американские боевики я со скукой отворачивался во время сцен драк, где положительный герой в одиночку и без оружия раскидывает толпу вооруженных до зубов негодяев. Нижеприведенная история заставила усомниться меня в правильности поговорки "один в поле не воин" и мене скептически смотреть Штатовские фильмы с участием Шварцнегера и Сталонне.

Это было в начале февраля месяца 1996 года. Наша колонна, пройдя маршем трое суток, остановилась между селами Курчалой и Белоречье, где разделилась на две части. Большая часть во главе с командирами поехала куда-то в сторону разбитой фермы. А мы остались здесь, в поле, на котором находился холм в форме замкнутого кольца с замерзшей лужей в центре. Это земляное кольцо как нельзя лучше подходило под укрепление. Наша группа в составе трех танков, трех БМП, миномета и человек сорока солдат стала интенсивно оборудовать место для жизни.

Время было утреннее и мы со рвением взялись за работу, чтобы к вечеру согреться и просушиться в палатках. Энтузиазм вполне объяснимый тремя сутками пути по заснеженным полям и лесам, ночевкам в снегу без костров, когда мы потеряли одного убитым и одного обмороженным. Каждый и стар и млад, вырывая друг у друга лопату усиленно копал ямы под палатки. Нас не надо было подгонять и понукать, рабочих рук было в избытке, на всех не хватало инструмента. Командовавший нашей группой молодой лейтенант — двухгодичник не нарадовался на нас. Одно из БМП уже поехало в сторону леса за дровами. Быт начал потихоньку устраиваться. Жить здесь предстояло, видимо долго.

Группу собирали и готовили загодя. Дня три нас мучили различными строевыми смотрами. День отправки каждый раз переносился. За всеми построениями с оружием и снаряжением, проверками содержимого вещмешков мы потихоньку забыли зачем нас вообще собрали. Задача была перекрыть отступление из Новогрозненска банде Радуева и блокировать дорогу на Курчалой до подхода наших основных сил. Наконец долгожданная отправка состоялась. Провожал группу генерал — кто-то из заместителей командующего Группировки. На нашу экипировку и внешний вид, который так усиленно проверялся командирами он и не глянул. Генерал жал всем руку, из чего я сделал малоутешительный вывод, что хорошего тут ничего не жди. Он говорил, что там, куда мы приедем, нет мирных жителей и стрелять надо в каждого кто появится на дороге. Слова же о том, что нам помогут всем, чем смогут и по окончании операции наградят, повергли меня в полное уныние. Можно было бы конечно отмазаться, как делали многие профессиональные герои, но было просто противно и стыдно перед самим собой. В конце-то концов, чем же так ценна своя жизнь, чтобы прикрывать ее чужою, тем что своя что ли?

Одним словом, мы прибыли на место и обустроились. Зажгли печку, и такое блаженство наступило от тепла, которое подарили нам чугунные бока «буржуйки». Плохо было только то, что видимо такое же блаженство наступило и у вшей, во множестве водившихся в наших одеждах. Скинув форму, воины стали активно чесаться и вылавливать вредных насекомых, которые поболее боевиков доставали федеральных солдат.

Начинало вечереть. Дорога, которую мы должны были контролировать, была пуста. Связь приносила тревожные известия. Танк и разведка, сопровождавшие нас до места, попали в засаду и были обстреляны. Танк вообще наехал на мину и у него оторвало «яйца», и они огрели механника-водителя. Несколько разведчиков погибло. Маленькой колонне удалось прорваться, но стало ясно, что теперь наша группа отрезана ото всех и помощи ждать не откуда. Это известие повергло в уныние нашего молодого командира. Мы же отнеслись к нему двояко: с одной стороны, конечно плохо, тем более кончилась еда. Нет, остались, конечно, кое у кого небольшие запасы, но это самое большее на день. Но с другой стороны — ожидалась полная анархия, возможность менять и продавать все что угодно. Дорога то, вот она. Слева от нас, на склоне горы раскинулось какое-то небольшое село (как после узнали — Белоречье), а справа — районный центр Курчалой. Оба села, как было известно, крепко держались боевиками, особенно Курчалой. Такая обстановка не позволяла и отцам-командирам особенно задирать голову и козырять погонами. В общем жизнь обещала быть интересной и мы думали, чтобы еще обустроить в нашем нехитром быту.