Так оно и произошло.

— Телеграмма, — сказала миссис Уэбб Уэстон — и упала в обморок.

Она упала головой на стол, едва не угодив в суповую миску. Поднялась суматоха, и конверт распечатали не сразу. Но когда телеграмму наконец извлекли и вручили Джону Джозефу, тот улыбнулся и прочел: «Опоздал на поезд из-за перевернутой телеги тчк завтра прямиком Саттон тчк не начинайте без меня тчк подпись Джекдо».

— Он опоздал на поезд, — сказал Джон Джозеф вслух. — Он присоединится к нам завтра.

Миссис Уэбб Уэстон слегка застонала и спросила, не открывая глаз:

— Кто умер?

— Джекдо опоздал на поезд, вот и все, мама.

— Его переехало? — спросила несчастная вдова и снова лишилась чувств.

После этого ее пришлось нести домой, и обед прекратился несколько раньше, чем предполагалось.

И случилось так, как уже много раз бывало прежде, хотя никто об этом не догадывался: Джону Джозефу, Горации и Джекдо в одну и ту же ночь приснился сон.

Первым увидел сон Джекдо, улегшийся в постель раньше всех. Вначале ему приснилось, что он проснулся. В серебристом лунном свете, прямо в гостиничном номере, перед ним стояли три колдуна из дома Фитцховардов. Они смотрели на него, не говоря ни слова. Он встал с постели, подошел к ним и низко поклонился. Он заметил, что все они в черном, и у каждого из них на указательном пальце черное траурное кольцо.

Пернел поймала его взгляд и сказала:

— В этой жизни ты нас больше не увидишь, Джекдо. Пришла пора… и ни одному из нас не суждено пережить остальных больше, чем на месяц. Ты, в отличие от многих других, можешь понять, какое это счастье.

Джекдо кивнул, и тогда заговорил его дед:

— Джекдо, скоро начнется твое самое тяжелое испытание. Не утрать веру.

Джекдо спросил:

— Я наконец увижусь с ней?

— Ты найдешь ее и потеряешь все, но в этой потере — твоя победа. Ты понимаешь?

— Да.

— Ты не должен делать ничего такого, что нарушило бы закон судьбы.

— Я понимаю.

— Вот, — сказал дядя Джеймс, — это подарок для тебя. Ты помнишь эту вещь?

Он протянул руку, и кольцо из черного янтаря на его пальце сверкнуло в лунном свете миллионом искр. Придвинувшись ближе, Джекдо увидел, что ни на одном из трех магов нет ни единого цветного пятна — только черные тени и белый свет.

— Что это?

— Смотри. Смотри внимательно.

Бледная рука разжалась, и Джекдо увидел, что на ладони дяди Джеймса лежит маленький зеленый шарик.

— Мой шарик! — воскликнул Джекдо. — Мой милый старый шарик. Однажды он помог мне пройти сквозь время. Где вы его нашли?

— Это не суть важно. Важно то, что ты больше не должен его терять. Он поможет тебе понять даже больше, чем ты понимаешь сейчас.

Чудесная троица начала таять в воздухе.

— Не уходите! Благословите меня сперва!

— Ступай с миром, Джекдо. Расти в мудрости. Это — наше последнее пожелание.

— Да благословит Господь ваши души, — ответил он.

Маги пропали. Остался лишь неуютный гостиничный номер, узкая жесткая кровать — и мерцающий зеленый шарик на ладони.

Когда Джекдо уже был близок к пробуждению, Горация в своем сновидении гуляла по длинному песчаному пляжу. Однажды она уже была здесь во сне, но до сих пор не знала, где находится это место. У нее над головой, чуть правее, стояли дома, расположенные полумесяцем на склоне холма. Среди домов возвышалась часовня с колоннадой, где звонили свадебные колокола.

Рядом с Горацией по пляжу шли два молодых человека, она не видела их лиц, но чувствовала, что держит обоих за руки.

— Мы идем на свадьбу? — спросила она.

— Это могут сделать только двое из нас, — ответил один из ее спутников.

— Кто эти двое? Мне будет позволено узнать?

— Тебе будет позволено узнать это в любом случае, потому что ты невеста.

Она засмеялась, но тут другой спутник сказал:

— Это правда. Ты будешь любима, Горация Уолдгрейв.

И с этими словами мужчина, державший ее за левую руку, бросился бежать к морю. Она могла лишь беспомощно смотреть, как он прыгнул в воду и поплыл куда-то вдаль, скрывшись за горизонтом.

— Он вернется? — спросила она.

Но тут, к ее ужасу, второй спутник тоже отстранился от нее и удалился быстрым шагом. Она осталась одна. Она вспомнила, что в другом сне тоже было так: широкая, полноводная река с быстрым течением — и чувство полного одиночества. Она испытала то же чувство ужаса и отчаяния, прежде чем скользнула в более глубокий и мирный сон.

А Джон Джозеф, заночевавший в замке в комнате сэра Джона Роджерса, в это мгновение застыл от ужаса: ему снилось, что в часовне, бывшей некогда Длинной Галереей, расхаживает шут Жиль. Во сне он слышал, как Жиль постукивает своим посохом и рыдает от бессильной злобы. И когда Джон Джозеф проснулся, он понял, что это не было сном: действительно в часовне кто-то был.

Он резко вскочил с постели, уверенный в том, что это проделки Джея. Но когда он прошел через Большой Зал, то ощутил в позвоночнике странное покалывание. Воздух так и дышал ужасом, и Джон Джозеф понял, что маленькому ребенку ни за что не выдержать такого напряжения.

Несмотря на это, он окликнул мальчика, подходя к Большой Лестнице. Никто не отвечал, в самом сердце замка повисло тягостное, глубокое молчание.

— Джей? — снова позвал он.

И тут рядом с ним миллион тихих голосов и миллион теней слились воедино.

— Жиль, черт тебя побери! — воскликнул Джон Джозеф, охваченный внезапной яростью. — Почему ты плачешь? Ты что, не можешь ничему порадоваться? Я завтра женюсь… уже сегодня. В Саттон снова вернется счастье. Что с тобой происходит?

На стенах бешено заплясали тени, когда хозяин саттонского замка подался вперед в поисках давно погибшего шута Жиля, который служил сэру Ричарду и умер от рака. Потом Джон Джозеф заметил что-то на стене. Он подошел ближе и увидел, что это маленькая, грубо написанная картина. На ней был изображен Иоанн Креститель со спутанными волосами, безумными глазами, наполовину нагой и погруженный до пояса в серо-зеленые воды реки. Рядом с ним стоял Христос, изображенный в нетрадиционной манере: черноволосый, черноглазый юный проповедник.

Но Джона Джозефа поразила вовсе не чересчур реалистичная манера художника. Нет, его внимание приковали к себе два пятна на картине, там, где облупилась краска. Джон Джозеф вспомнил, что произошло двенадцать лет назад. Он сидел в библиотеке замка и услышал голос, заговоривший с ним из темноты: «Ты знаешь легенду о портрете сэра Ричарда Уэстона?». Он ответил, что не знает, и тогда голос сказал: «Он висит в Длинной Галерее. На нем изображен Иоанн, крестящий Христа».

Сердце Джона Джозефа бешено заколотилось. Он оторвал кусок плитки от алтаря и набросился на полуистлевший холст. Краска отваливалась крупными сырыми хлопьями. За слоем краски Джон Джозеф различил черный фон. Он начал скрести сильнее, подняв канделябр высоко над головой. И вот наконец он увидел его — портрет человека в черном, с гривой седых волос, с широко расставленными глазами.

И тут, к своему ужасу, он заметил, что из этих глаз катятся слезы. Он потрогал портрет пальцем, лизнул его и ощутил вкус соли на языке.

— Господи! — воскликнул Джон Джозеф. — Господи! Что это?!

Он забился в угол, прижав, колени к подбородку и дико вытаращив глаза. Он пытался вспомнить продолжение того жуткого разговора, после которого смерть обернулась птицей, как и положено в сказках.

И он вспомнил: дата. 17 мая — это и есть тот день, когда плачет портрет сэра Ричарда Уэстона. По ужасному совпадению, Джон Джозеф выбрал для своей свадьбы с Горацией Уолдгрейв самый черный день в истории замка Саттон. Джон Джозеф привалился спиной к стене и зарыдал. Начинался день его свадьбы.

Джекдо проснулся внезапно, как только первый луч солнца коснулся серых лондонских небес. Сначала он не мог понять, где находится. Потом все вспомнил.

Телега, опрокинувшаяся у него перед носом на дороге к вокзалу Ватерлоо; бочки, рассыпавшиеся в грязи; опоздание на поезд.

Но яснее всего ему вспомнился сон, который он видел этой ночью: прощание с чародеями из рода Гейджа, потомками Гарнета, так и не познавшего магии, но породившего дочь и сыновей-близнецов, осенявших мир своей мудростью в течение почти целого столетия.

Джекдо пошарил под подушкой. Как он и ожидал, зеленый шарик лежал там. Сон был слишком реальным, слишком ощутимым, чтобы оказаться простой грезой. Джекдо улыбнулся, встал с постели и положил шарик в сумку. Поместить его в футляр рядом с кисточкой для бритья вовсе не казалось кощунством: так бесценный подарок будет покоиться в надежном месте.

Умывшись и соскоблив с подбородка щетину, Джекдо натянул мундир и, оплатив гостиничный счет, поспешил на станцию. Поезд на Уокинг уже вовсю пыхтел и шипел у платформы, как огнедышащий Элджернон Хикс. Джекдо вскочил на подножку, и через несколько минут поезд уже ехал за пределами Лондона. Дальше все было просто. Кэб доставил его из Уокинга прямиком к воротам замка Саттон.

Когда ворота распахнулись перед экипажем, было еще только полдевятого утра. Небо грозило разразиться дождем, но пока еще сдерживало свои намерения.

И, как всегда после долгой разлуки, замок Саттон застал Джекдо врасплох. Сегодня Саттон выглядел свежим и умытым, словно его построили всего лет пятьдесят назад. На камнях над дверью, омытых вчерашним ливнем, сверкали инициалы Ричарда Уэстона, а рядом с ними — бочка, символ рода Уэстонов.

Когда старик Блэнчард, некогда служивший форейтором у мистера Уэбб Уэстона-старшего, распахнул двери Центрального Входа, Джекдо бросилась в глаза перемена, произошедшая с Большим Залом. Это унылое место, столько лет остававшееся заброшенным и забытым, теперь словно расцвело. Три больших стола, установленных на помосты для свадебного пира, украшали букеты цветов. Незабудки, васильки и какие-то другие синие цветы, названия которых Джекдо не знал, оплетали свежие побеги плюща. Кто-то приложил много сил, чтобы сделать обеденную залу сэра Ричарда Уэстона такой же прекрасной, какой она была в те дни, когда Фрэнсис, первый наследник саттонского поместья, играл свадьбу со своей возлюбленной.