Дина Лампитт - Солдат удачи

— Пешт? Это на Дунае, рядом с Будой?

— Да, сир.

Император пришел в полный восторг, словно ему поставили высший балл на экзамене по географии.

— Вот видишь, я знаю больше, чем они думают! — воскликнул он.

— Да, сир.

— Ты мне напомнил моих оловянных солдатиков. Ты же знаешь, как я люблю моих английских солдат. Ты придешь поиграть со мной в войну?

Джон Джозеф заглянул в добрые голубые глаза этого дурачка. Он вспомнил свои собственные отряды игрушечных солдатиков, с которыми он играл в старом замке Саттон. Он подумал о Джекдо и о своей сестренке Мэри, с которой вел бесконечные битвы и побеждал Бонапарта.

— С удовольствием, Ваше Величество.

— Правда? Ты говоришь правду? — лицо императора печально вытянулось. — Но я думаю, что они тебя не пустят. Ты ведь не будешь обращать на них внимания?

— Я их не послушаюсь, — ответил капитан. — Если вы позволите, я приду, сир.

— Тогда сегодня вечером. После праздничного бала. Договорились?

— Договорились, — ответил Джон Джозеф и, повинуясь внезапному душевному порыву, поцеловал теплую сморщенную ручку императора.

— За это я посвящу тебя в рыцари.

И с этими словами безумный император Австрии и Венгрии взмахнул мечом, глубоко вздохнул, коснулся острием плеч Джона Джозефа и произнес:

— Поднимись, рыцарь Мальты, мой английский солдатик.

Фердинанд очаровательно улыбнулся и подмигнул Джону Джозефу.

Время летело. Прошло пять лет быстрых, стремительных лет — с их неизменными Рождеством, Пасхой, Новым годом, с нескончаемой вереницей однообразных дней. Этот промежуток времени был частью таинственной истории, но прожит он был каждым по-своему. Для одних жизнь стремительно мчалась вперед, другие ощущали лишь ее ежедневную, бесконечно длящуюся однообразность.

Что касается двух поместий, связавших между собой семьи Уэбб Уэстонов, Уолдгрейвов и Уордлоу, — то здесь перемены наступали постепенно. Саттон, такой прекрасный и величавый в те времена, когда Ричард Уэстон расстелил огромный ковер у ног Генриха VIII, — постепенно, с каждым выпадающим кирпичом, приходил в упадок. В это же время Строберри Хилл — маленькое сокровище Горация Уолпола — стремительно становился все более заброшенным и опустошенным. «Более нестоящего места не существует» — таково было мнение писателя, путешествовавшего по Темзе в 1845 году.

А что же наши герои? Те, чьи жизни оказались соединенными судьбой? Как они прожили эти пять лет? Приблизились ли они к тем местам, которые им предстоит занять перед Эндшпилем?

У Уэбб Уэстонов мало что изменилось. Джон Джозеф верой и правдой служил в армии избранной им страны, не ставя перед собой слишком высоких целей, выполняя приказы, превратив свой мозг в машину и не спрашивая свою душу, какое право он имеет отбирать жизнь у других людей. Что же касается девочек — Мэри, Матильды, Кэролайн, — только дети, дети, дети… И все же Мэри была слишком властной, Матильда — слишком чувствительной, а Кэролайн — умной, чтобы превратиться в простые машины для воспроизведения себе подобных.

А что происходило в семействе Уордлоу? Хелен и генерал, почувствовав надвигающуюся старость, начали сближаться друг с другом по-настоящему. Хелен, которая всегда пользовалась успехом у поклонников, самостоятельная и прекрасная, наконец смогла разглядеть как следует своего мужа, который прежде казался ей скучным и чересчур обыкновенным; она поняла, что этот добрый, заботливый человек готов отдать за нее жизнь. Ее сердце наконец растаяло. Теперь она любила генерала всей душой. И он наконец был вознагражден за долгие годы служения своей возлюбленной и ощутил, что она полностью отвечает на его чувства. Дети разъехались кто куда, генерал с супругой остались одни и долгими вечерами любовались закатными морскими пейзажами из окна дома номер 5 по Пелхам Крескент.

А Роб, Джекдо, Виолетта? Старший сын Уордлоу продвинулся еще выше по ступенькам иерархии британской армии, обзавелся семьей и познал радости мирной, спокойной жизни. Что касается Джекдо, чудо просветления успокоило мятежные бури в его сердце. Он терпеливо ждал долгих пять лет, хотя так и не встретил на своем пути ничего подобного той изысканной красоте, тому умопомрачительному счастью, которое могла принести ему лишь Горация Уолдгрейв. А малышка Виолетта стала матерью, все ее счастье заключалось теперь в крошечных розовых тельцах детей, ночниках в детской, ожидании мужа.

И, наконец, что же сталось с Уолдгрейвами, графами из Строберри Хилл, которые предпочли пренебречь общественным мнением и прожить жизнь так полно, как это только было возможно? Куда привели их пути судьбы?

Вдовствующая графиня Энн и мистер Хикс наслаждались супружеским счастьем. Элджернон, которому не надо было от жизни ничего, кроме хорошей прогулки и ласкового внимания близких, чувствовал себя прекрасно в обществе хрупкой маленькой леди Энн, которой довелось пережить рождение внебрачного сына, скоропалительную свадьбу, привередливого мужа, смерть двух новорожденных детей, смерть двух взрослых сыновей, — ибо Джордж тоже недавно умер, снова оставив Фрэнсис вдовой, — и разорение дома, который она некогда любила всем сердцем.

А как же ее очаровательные дочери? Аннетта с удовольствием дарила детей Арчибальду Мани, с удовольствием принимала свое положение жены полковника, с удовольствием забыла безумные дни своей ранней юности и уютно устроилась в аккуратном домике.

А прекрасная Горация, жемчужина целого поколения Уолдгрейвов? Вышла ли она замуж, повинуясь благоразумию и презрев веление своего сердца? Нет, конечно, нет. Она предпочла дожидаться того мгновения, когда к ней придет ее великая любовь или когда она забудет о нем и полюбит другого.

Так обстояли дела у наших героев, когда вновь повернулось колесо фортуны, открыв перед ними новые пути.

Первым событием стало возвращение Джона Джозефа, который не приезжал в Англию целых пять лет — так плохо обстояли дела в Австро-Венгрии. Вторым — то, что Фрэнсис, милая еврейка-полукровка, прошлась по коридорам и залам разоренного Строберри Хилл и подумала: «Нет, я не должна допустить, чтобы этот дом погиб». Третьим — то, что Горация в который раз отклонила предложение руки и сердца очередного поклонника. Итак, все были накануне новых событий.

И снова первым на сцену вышел Джон Джозеф. Он сел на поезд, доставивший его из Дувра в Лондон, а затем пересел на другой поезд, довезший его до Уокинга. Стояло воскресное утро, и Джон Джозеф, даже не потрудившись оставить свой багаж в ближайшей гостинице, нанял кэб и отправился к церкви Св. Иоанна. Там он сел в заднем ряду и принялся ждать появления леди Дэйви.

Кловерелла, которая была предупреждена в письме о его возвращении, этим утром выдернула последний волосок из сердца восковой фигурки и тоже сидела в церкви, наблюдая за происходящим; у ее ног играл Джей.

В то же утро Горация поднялась довольно рано, позавтракала на скорую руку и отправилась с Идой Энн (чьи глаза с каждым годом становились все мрачнее) прогуляться среди роскошной зелени парка Сент-Джеймс. Через некоторое время сестры, чинно прохаживавшиеся в широкополых шляпах, столкнулись с вышедшими на прогулку матерью и отчимом. Все четверо неторопливо двинулись дальше (до ланча оставалось еще много времени), к дому Кэролайн и Фрэнсиса Хиксов. День был ясным и безоблачным. Стоял теплый апрель 1847 года. Молодая королева — теперь счастливая супруга и мать пятерых детей — умело правила Британией, которая за всю свою долгую историю никогда не знала такой славы, мощи и величия, как в эти дни. Наши герои чувствовали себя как в раю, — если не считать того, что на душе у Горации почему-то скребли кошки.

После ланча Кэролайн сказала:

— Знаешь, он вернулся. Мой брат, Джон Джозеф. Через пять лет верной службы императору. Сколько времени прошло!

Энн спросила:

— Теперь он останется здесь?

Кэролайн ответила:

— Нет, он не представляет себе другого будущего, кроме службы в австрийской армии. Бедный Джон Джозеф, он так старается извлечь хоть какую-то пользу из нашей фамильной собственности!

И в этот момент мистер Хикс ляпнул:

— Я так люблю Саттон! Честное слово. Знаете, я ужасно хотел бы там жить.

Наступила странная, леденящая тишина. Потом Фрэнсис медленно произнес:

— Почему бы и нет? Думаю, сейчас он свободен. Это превосходная идея!

Элджи запыхтел и сказал:

— Как ты на это смотришь, Энн?

К его удивлению, Энн ответила:

— Мне надоел Лондон. Почему бы не попробовать, дорогой?

Так завертелось еще одно колесико необъятных механизмов рока.

И в этот же самый момент (служба в церкви Св. Иоанна задерживалась) Джон Джозеф увидел Маргарет Дэйви — женщину, которой он, казалось, был одержим всю жизнь. Маргарет садилась на свою любимую скамью. Она снова стала вдовой; с головы до ног она была облачена в черную тафту, голову украшала черная шляпка с перьями. Эта женщина оставалась такой же прекрасной, как всегда, хотя время оставило следы на ее щеках и в уголках глаз. Рядом с ней сидел мальчик лет десяти-одиннадцати, юный лорд Дэйви. Если верить сплетням, которые Джон Джозеф услышал в свое время от Мэри, отцом этого мальчика был кучер. Но если отец его и был низкого происхождения, то по ребенку это было совершенно незаметно. Мальчик гордо держал спину, смотрел прямо перед собой; шляпа его покоилась у него на коленях. Каждая черточка в нем так и дышала аристократизмом и отличным воспитанием. Это был восхитительный ребенок.

Джон Джозеф застыл, глядя на эту пару — свою бывшую любовницу и ее светловолосого сына. В этот момент он внезапно понял, ощутив ужасный холодный спазм в желудке, что все это время заблуждался. Он понял, что потратил двенадцать лет своей жизни на пустую грезу, что Маргарет для него ничего не значит — и никогда не значила. Похоть когда-то ослепила его, но он — дурак, болван, упрямец! — он никогда не любил се.