Она подняла свой стакан с портвейном, чудесным образом снова оказавшийся полным до краев, и произнесла:

— Я пью за вас, мой очаровательный капитан. Наблюдая, как вы играете со своими оловянными солдатиками, я уже знала наверняка, что вы станете военным. Адью, адью.

Она попыталась поцеловать его, но не смогла — для этого нужно было сделать чересчур большое усилие — и рухнула обратно на стул.

— До свидания, леди Ганн. Если все будет хорошо, увидимся через год.

Но этим словам, хотя они и были сказаны искренне, не суждено было оправдаться: как только Джон Джозеф вернулся в Вену, он получил приказ отправляться в Польшу.

Итак, когда через некоторое время Горация Уолдгрейв спросила: «Ты не получала каких-нибудь вестей от Джона Джозефа?» — его сестра Кэролайн ответила:

— Нет, его послали в Краков. Там же сейчас мятеж, ты понимаешь.

— Австро-Венгерская империя чересчур велика, чтобы все держать под контролем, — печально отозвалась Горри.

— Чересчур велика и неспокойна. В один прекрасный день там начнется страшная резня.

— Не говори так, — очень серьезно возразила Горация. — Мне не хотелось бы думать о том, что твой брат подвергает себя опасности. Мне от этого становится очень грустно.

Кэролайн рассмеялась:

— Ну, в день свадьбы Аннетты мы не должны позволить тебе грустить. Давай сменим тему и поговорим о том, как прекрасен твой сегодняшний наряд.

Бедная Аннетта, которой уже начало казаться, что она до конца своих дней так и останется лишь помолвленной, наконец достигла исполнения своего самого сокровенного желания: она выходила замуж за Арчибальда Мани, который уже дослужился до полковника и сделался слегка чванливым.

Церемония состоялась в Уэстминстере, в церкви Св. Джеймса, где собралась вся семья: Элджернон и вдовствующая герцогиня, а также Джордж с женой (ей было всего двадцать лет, но в прелестных глазах ее уже читались опыт и понимание), Кэролайн и Фрэнсис Хикс. Леди Горация и Ида Энн шли за невестой как подруги, на одной было голубое платье, на другой — розовое, а в их прически были вплетены цветы.

После церемонии семейство собралось на ступенях церкви, чтобы сделать дагерротипический снимок. Затем все отправились в отель Уэбб на Кингс-стрит, в Ковент-Гарден, где состоялся праздничный завтрак. Леди Горация и Кэролайн сидели друг напротив друга и беседовали.

— Аннетта хотела, чтобы мы обе надели розовые платья, но я отказалась, — Горри рассмеялась и встряхнула огненными кудрями, собранными в высокую прическу. Кэролайн поймала себя на мысли, что ее братец — круглый дурак, если не влюбился в Горацию. Она была совершенно уверена, что между Ними что-то произошло, несмотря на то, что ни Горация, ни Джон Джозеф ничего не рассказывали.

Кэролайн вздохнула. Почему Джон Джозеф такой замкнутый? Она надеялась, что Мэри ошиблась, и Джон Джозеф уже давно и думать забыл о проклятой леди Дэйви. И она спросила более откровенно, чем рассчитывала:

— Тебе нравится Джон Джозеф, Горация?

Горри покраснела:

— Да… но без взаимности. Он думает, что я — ребенок. Глупая маленькая девочка, которой еще нужна гувернантка.

— Но он всего на десять лет старше тебя!

— Ему кажется, что он старше меня на сто лет!

— Тогда на твоем месте я бы выбросила его из головы. На свете существует множество молодых людей, которые мечтают лишь о том, чтобы положить сердце к твоим ногам.

— Это так ужасно звучит! И страшно глупо!

Кэролайн засмеялась:

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты когда-нибудь встречалась с Джоном Уордлоу?

— С кем?

— Это наш дальний родственник, он живет в Гастингсе… то есть, тогда, когда он приезжает в отпуск из армии, где находится почти все время. Когда он увидел, как ты проезжаешь мимо в экипаже по берегу моря, он был настолько потрясен, что бросился бежать вдогонку и упал. Получился даже небольшой скандал. Ты помнишь?

Горация улыбнулась:

— Да, кажется, помню. Я услышала чьи-то крики, но толком не разглядела, кто это был. Мы все были ужасно смущены и гадали, кто же из нас заставил его погнаться за экипажем.

— Ну, так вот, это ты.

— Я польщена.

— Он сейчас в Индии… что-то вроде военного шпионажа.

— Как интересно! А когда он вернется?

— Надеюсь, рано или поздно вернется. Вот его брат вернулся, чтобы сыграть свадьбу. В общем, у Джекдо…

— Джекдо?

— Это его прозвище. Джон Уордлоу, по прозвищу Джекдо. Так вот, у Джекдо есть брат и сестра, и оба они женятся этой весной. В этом году, кажется, все решили играть свадьбы.

Горация сосчитала, загибая пальцы:

— Аннетта, брат и сестра Джекдо… а что, есть еще кто-то?

— Да, благодарение Богу. Моей сестричке Матильде наконец сделали предложение. Этим летом она выходит замуж за красавца-француза. Свадьба будет в Париже, и мы с Фрэнсисом туда поедем.

— А Джон Джозеф там будет?

— Если ему удастся получить отпуск. Но если нет, то в этом году он не сможет попасть в Англию.

Горация на мгновение опечалилась, но потом ее русалочьи глаза снова вспыхнули веселым блеском.

— Но все же рано или поздно он вернется, — сказала она.

— Да, — медленно ответила Кэролайн. — Рано или поздно хозяин Саттона должен вернуться в свой замок.

Каждое время года приносило в замок новые перемены; весной алебастр лепнины становился белым и хрустящим, а кирпич отливал розоватыми бликами.

То же происходило и со Строберри Хилл в жаркий весенний день, когда графа и графиню Уолдгрейв увозили в тюрьму. «Скандал Уолдгрейвов» наконец-то добрался до них.

Накануне свадьбы Джордж жестоко избил полисмена. Это произошло в неделю скачек в Дерби, когда Джордж со своим дружком Уотерфордом возвращался с Кингстонской ярмарки. Целый год газеты наперебой требовали правосудия, и наконец дело дошло до суда. Приговор, присуждавший виновного к шести месяцам тюремного заключения и штрафу в 200 фунтов, показался публике вполне удовлетворительным.

Однако все были удивлены тем, что Фрэнсис решила разделить заключение со своим супругом.

— Она, наверное, железная, — сказала Энн Элджернону, откладывая в сторону номер «Таймс». — Не могу понять, восхищаюсь я ею или нет.

— Ты должна ею восхищаться, — рассудительно ответил Элджи. — Она самая решительная женщина в нашем… да и в любом веке.

— Да… Но, Элджи, это ведь не значит, что я должна любить ее!

— Нет. А ты ее любишь?

— Определенно не люблю. Я думаю, что она решила пробраться в высший свет и делает это с помощью моих сыновей… обоих моих сыновей… Она использует их, как ступени лестницы. Бессовестная стерва.

— И тем не менее завтра мы должны навестить их. А потом, я думаю, мы могли бы сесть на поезд и отправиться за город.

— Куда именно?

— Думаю, лучше всего — в Уокинг. По Гилдфорденской дороге, — он с энтузиазмом ухватился за свою идею, словно взявшая след охотничья собака. — Там есть один, большой дом, который я хочу тебе показать. Он принадлежит этому молодому человеку, Джону Джозефу — брату Кэролайн. Когда я первый раз увидел его, я был потрясен.

Энн снова взяла в руки газету и ответила:

— Прекрасно, дорогой. А как он называется?

— Саттон. Я почти уверен, он тебе тоже понравится, Энн.

— Без сомнения, без сомнения, — пробормотала она, уже углубившись в колонки «Таймс».

Затем наступила тишина, и замок был временно забыт.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Никогда прежде мир не был столь прекрасен, Англия никогда не была столь прекрасна, Лондон не был столь прекрасен, как в тот день! И путешествие на поезде, шипящем, пыхтящем и выпускающем пар, как сказочный дракон, тоже никогда не было прежде столь волнующим. По крайней мере, именно так казалось майору Джону Уордлоу, словно сошедшему с картины в форме 9-го уланского полка: его недоверие к железной дороге совершенно пропало. Он вскочил на подножку вагона в Йоркбаунде с такой радостью, что при виде его хорошенькая пассажирка вся зарделась и долго не находила себе места, пока неотразимый, очаровательно прихрамывающий офицер устраивался напротив нес.

Но все ее надежды на то, что офицер завяжет с ней беседу, рухнули, когда он сперва достал последнюю книгу Чарльза Диккенса — «Лавка древностей», а потом, утомившись от чтения, принялся смотреть в окно с таким видом, словно никак не мог налюбоваться мелькающими пейзажами и весенним утром 1842 года.

— Вы приехали из-за границы? — рискнула обратиться к нему соседка.

— Да, я три года пробыл в Индии. И совсем забыл Англию. Забыл, как хороша бывает сельская местность.

— Она и вправду очень мила, — отозвалась девушка, глядя на усыпанные белыми цветами вишневые деревья под белоснежными облаками на голубом небе.

— Она великолепна, — сказал офицер. — Надеюсь, меня больше никогда не пошлют за границу.

— А вы далеко едете?

— До Йорка, а потом — в Скарборо. Повидаться с дедушкой.

На этом беседа оборвалась, и Джекдо снова принялся глядеть в окно, пожирая глазами сменяющиеся пейзажи и с каждым поворотом колес преисполняясь все большего восторга. Юная леди вздохнула, сдалась и обратилась к журналу.

Итак, под стук вагонных колес и свист паровоза, Джекдо углубился в свои мысли и принялся подводить итоги. Сидя в вагоне поезда, он оглядывался на прожитую жизнь и думал обо всем, что привело его сюда и сделало именно таким, каким он теперь был.

Прежде всего, он вспомнил детство; вспомнил, как боялся он разочаровать своего отца; вспомнил свою хромую ногу и лечебную обувь; и свой дар ясновидения.

Потом он подумал о школьных годах; о том, как ему хватало недели на то, чтобы уловить суть нового языка, и как он с жадностью набрасывался на чужие наречия; вспомнил о встрече с Джоном Джозефом, о своей братской любви к нему и о преклонении перед ним как перед героической личностью. Затем Джекдо вспомнил, как начиналась его зрелость, как он потерял невинность в объятиях мисс Фитц; вспомнил, как страстно влюблена была в него Мэри и как возненавидела его миссис Тревельян; вспомнил вкус губ цыганки Кловереллы.