Начало новой эры — великий шаг, который предстояло совершить Британии от Века Изящества к Веку Империи, — протекало достаточно спокойно.

Премьер-министр лорд Мельбурн в часы, последовавшие за восходом солнца, ехал в закрытой карете в Кенсингтонский дворец, где девушка всего пяти футов ростом, месяц назад встретившая свой восемнадцатый день рождения, только что пробудилась ото сна. Накинув шаль поверх ночной сорочки, она встретила премьер-министра в приемной. Лорд Мельбурн упал перед ней на колени и поцеловал ей руку.

— Король умер, — произнес он. — Да здравствует королева!

Она попыталась сохранить величественное достоинство, но не смогла сдержать радостной улыбки. Итак, дни ее уединенного заключения подошли к концу. Старшие больше не посмеют тиранить ее. И несколько минут спустя, когда графиня Кентская, ее мать, окликнула девочку своим гортанным голосом с немецким акцентом: «Викки, возвращайся в постель», она сказала в ответ:

— Нет, мама. Я хочу встретить это утро. Началось царствование Ее Величества королевы Виктории.

В это же утро по всей стране подданные Ее Величества, еще ничего не знающие о произошедшей ночью перемене, поднимались с постелей и приступали к самым разнообразным делам.

Энн, графиня Уолдгрейв, взглянула из окна на зеленые лужайки Строберри Хилл и вздохнула. Новый день предвещал ей очередную ссору с Джорджем, который втянул семью в ужасные долги своей расточительностью и необузданностью; новый день означал отчаянную тоску по безвременно скончавшемуся графу; новый день нее с собой напрасные безуспешные хлопоты, связанные с тем, как выдать замуж Аннетту — ей уже исполнилось девятнадцать — без достойного приданого.

Этот новый день снова услышит упреки графини, обращенные к сыну. И снова Джордж лишь улыбнется в ответ и скажет:

— Не волнуйся, мама. Они такие хорошенькие. Ты же знаешь, что в крайнем случае они всегда могут пойти в театр.

— Не понимаю, как у тебя поворачивается язык так говорить, — ответит мать. — Они ведь твои сестры, а не чужие девицы!

Джордж раскатисто захохочет и скажет:

— В тот день, когда сестра графа Уолдгрейва станет чопорной светской дамой, я пойму, что начал стареть.

И тогда Энн вскочит с места и в ярости выбежит из комнаты — точь-в-точь, как когда-то в спорах с отцом Джорджа. Она считала, что нет на свете ничего ужаснее, чем оказаться молодой вдовой с тремя незамужними дочерьми на руках и двумя безответственными сыновьями.

А в Доме Помоны, — несмотря на то, что вдовьи печати и горести не посещали этот дом, ибо мистер Уэбб Уэстон («Как здоровье? Превосходно! Дневная прогулка. Вот так-то!») пребывал в отличном здравии, — миссис Уэбб Уэстон одолевали похожие заботы. Даже если бы Матильде или Кэролайн кто-нибудь сделал предложение, мать ни за что не смогла бы найти денег на свадебные платья и званый обед, не говоря уж о приданом. С тех пор как миссис Тревельян покинула Саттон, Уэбб Уэстоны смогли найти только одного арендатора, и то ненадолго, и теперь замок пустовал, и не было даже месячной ренты. Дела шли из рук вон плохо. Миссис Уэбб Уэстон глубоко вздохнула.

Но, с другой стороны, было по крайней мере два радостных лучика в этой почти беспросветной жизни. Мэри, благодарение Богу, избавила их от расходов на свадьбу, выйдя замуж во Франции. Мистер Роберт Энтони, наниматель Мэри, оказался тридцатипятилетним вдовцом, и через полгода Мэри позабыла о своем девическом увлечении Джекдо и с радостью надела на палец обручальное кольцо.

А что касается Джона Джозефа… о, это настоящий триумф! Его приняли в армию с распростертыми объятиями, словно он от рождения был предназначен именно для этого.

«Что ж, — подумала миссис Уэбб Уэстон, — быть может, так оно и было».

Несмотря на то, что на руках у него не было назначения, его взяли в третий императорский отряд легкой кавалерии, и за два года он дослужился до капитана. Так он с лихвой компенсировал то время, что без дела провел в поместье. Через месяц ему исполнялось двадцать четыре года, и он был уже прославленным офицером и джентльменом с положением. Джон Джозеф стал наемником, солдатом удачи, и удача не отвернулась от него.

А Хелен Уордлоу в Гастингсе размышляла примерно о том же, что и графиня Уолдгрейв и миссис Уэбб Уэстон. Не то чтобы ее беспокоили деньги, — жалованья генерала было более чем достаточно для безбедной жизни, а Роберт и Джекдо сами могли себя обеспечить. Нет, ее, скорее, заботило то, какими растут ее дети. Вернее, если говорить совсем откровенно, — то, в каком направлении развивается Джекдо. Когда он был ребенком, они были с ним очень близки, но с тех пор, как Джекдо ушел в армию, он стал очень замкнутым и словно бы отошел от матери.

Он был непохож на других молодых людей. У него никогда не было возлюбленной, — хотя Хелен подозревала, что девушки, следовавшие за полком, не обходили Джекдо своей благосклонностью, — и со временем он все больше и больше уходил в себя. У него была какая-то своя тайна, и Хелен часто думала, что же он ищет. Она вспоминала о девочке, которую Джекдо упоминал в детстве, — ее он видел в одном из своих видений еще новорожденной. Ее, кажется, звали Полли или как-то в этом роде. Быть может, он до сих пор думает о ней?

Хелен поднялась со стула и пошла вниз, в комнату Виолетты, где та сидела за фортепиано и играла упражнения. Присев на стул рядом с дочерью, Хелен сказала:

— Ты не получала письма от Джекдо, моя милая? Этот негодник не пишет мне уже целый месяц.

— Получала, мама. Он написал из Португалии, что отбывает по секретному поручению и не может даже намекнуть, куда именно. Разве я тебе не говорила?

— Нет. Что ж, поскольку Роберта перевели в бенгальскую кавалерию, то очень может быть, что в этом году мы их не увидим.

— Бедная мама. Ты скучаешь по своим мальчикам?

— Конечно, — Хелен крепко обняла свою темноволосую малышку. — Но ты для меня — самое лучшее утешение.

Виолетта поцеловала мать в щеку и сказала:

— Но ведь ты все равно волнуешься из-за Джекдо, правда?

— О Небо! — воскликнула Мэри. — Я за всю свою жизнь не видела такого великолепия! Джон Джозеф, ты такой красивый, что женщины при виде тебя должны падать в обморок.

Она принялась поворачивать брата в разные стороны, чтобы получше рассмотреть его. На нем был голубой мундир с золотым шитьем на груди и воротником, манжетами и каймой из черного меха. Как это принято у драгун и гусар, мундир был накинут на одно плечо, второй рукав был свободным, а рука Джона Джозефа покоилась на эфесе шпаги. В другой руке он держал кивер, — Мэри восхитилась этим прелестным головным убором, — пышно украшенный золотыми аксельбантами, цепочками и плюмажем из черных перьев.

— Что за чудо! — ахнула она.

Джон Джозеф щелкнул каблуками и поклонился по-военному четко. Он не видел сестру уже два года — с тех пор, как препроводил ее в дом Роберта Энтони. И теперь ему все казалось странным: и то, что она беременна, и то, что к ней вернулась ее прежняя привычка командовать, еще усилившаяся благодаря тому, что теперь она стала полноправной хозяйкой дома, своего мужа и двух падчериц, не говоря уже о многочисленной прислуге.

— Я рад, что тебе нравится.

— Ты стал выглядеть намного лучше.

Джон Джозеф избавился от затравленного выражения, не сходившего с его лица в период романа с Маргарет Тревельян. Теперь он держался прямо и смотрел на мир веселым взглядом голубых глаз, кожа го стала не такой бледной и слегка загрубела. Он продолжал носить усы, которые теперь очень шли ему, потому что он стал старше и научился с ними как следует обращаться.

— Вот погоди, доберешься до Англии, и мама при виде тебя упадет в обморок, а папа скажет: «Неплохо. Настоящий мужчина. Сердце разрывается. Сейчас заплачу».

Оба рассмеялись, и Джон Джозеф сказал:

— Как они там поживают? Они так редко писали, и я почти ничего не знаю. Что происходит в Саттоне?

— Насколько я знаю, там был всего один арендатор после миссис Тревельян, а она родила ребенка — в ее-то возрасте! — и все говорят, что этот ребенок не может быть от лорда Дэйви. — Джон Джозеф стиснул зубы и ничего не ответил, а Мэри продолжала: — Кэролайн пишет, что все думают, что этот ребенок — от ее кучера, такого здорового детины, который в состоянии обрюхатить целый гарем, но лорд Дэйви ходит довольный и гордый, как индюк, и зовет этого младенца «папино чудо».

Джон Джозеф почувствовал себя не в своей тарелке, и Мэри, сообразив, насколько бестактно повела себя, сменила тему:

— Но Саттон снова опустел и, судя по всему, находится в ужасном состоянии.

— А что слышно о Кловерелле?

— После того, как ты уехал, она тоже ушла из замка, ни с кем не попрощавшись. Просто собрата свои вещи и пустилась в странствия. Старик Блэнчард думает, что она могла отправиться обратно в Уилтшир к родственникам матери. Но наверняка ничего не известно.

— Как странно.

— Мама предположила, что она ждала ребенка. Джон Джозеф, ты можешь быть со мной откровенным? Скажи мне, это возможно?

— Ты хочешь спросить, могу ли я быть отцом?

— Прошу тебя, скажи правду.

— Тогда я отвечу тебе: да, Мэри. Все то время, что я оставался в замке, когда Маргарет отказывалась принять меня, я развлекался с Кловереллой…

— Джон Джозеф!

— Не надо так пугаться. Если тебя это действительно интересует, то я потерял девственность именно с ней, много лет назад.

— Ну, я не думаю, что это меня действительно интересует. Нужно ведь оставить пищу для воображения.

Внезапно ребенок заворочался у нее в животе, и она напряглась. Джон Джозеф погладил сестру по животу и спросил:

— А это, кажется, заразно?

Оба прыснули от смеха — точь-в-точь как когда-то в детской Замка, — и тут в комнату вошел Роберт Энтони, толком не понимающий, как себя держать с братом жены.