Барбара Картленд - Сокровище любви

Путешественникам пришлось прокладывать себе дорогу через разросшиеся заросли кустов, пока наконец, завернув за поворот тропинки, бывшей некогда подъездной аллеей, они не увидели дом, стоявший к ним фасадом.

В письмах дядя с необыкновенной гордостью описывал свое жилище. Это действительно было прекрасное, внушительное здание с белыми оштукатуренными стенами, архитектура которого удивительно гармонировала с окружающим пейзажем.

Постройка была двухэтажной; весь первый этаж опоясывал широкий балкон, на который снизу вела выгнутая подковой пологая лестница; теперь балкон был разрушен, во многих местах зияли дыры.

За долгие годы черепица с крыши кое-где обвалилась; бурные, иногда задувавшие здесь ветры, сорвав ее, разбросали перед домом. Весь фасад тоже был испещрен дырами и проломами — без сомнения, дело рук некогда хозяйничавших тут варваров.

Входная дверь была сорвана с петель; все вокруг поросло лишайниками; переплетающиеся стебли вьющихся растений гирляндами свисали, обвиваясь вокруг колонн и остатков балкона, занавешивали окна, не давая солнечным лучам проникать через них.

Все здесь было до такой степени ветхим, разваливающимся, заброшенным, что один только вид этого места вызывал в душе чувство гнетущей тоски и подавленности.

Всадники спешились, и Андре прошел в дом, стараясь как можно осторожнее ступать по полусгнившему настилу пола.

Он нисколько не удивился, обнаружив, что комнаты совершенно пусты, если не считать осыпавшейся с потолка штукатурки да разбитых деревянных ставней; все, что можно было унести, было разграблено и похищено.

Часть дома в свое время горела — здесь стены были почерневшие, обугленные. Полы везде были покрыты толстым слоем пыли, со стен и потолков свисала паутина, — в общем, дом являл собой грустное зрелище полного разорения и запустения.

— Для нас здесь, очевидно, ничего не оставили, — заметил Андре, обращаясь к Тома.

Это были первые слова, произнесенные им с того момента, как они подъехали к дому.

Андре рад был снова выйти на воздух, в заросший вьющимися растениями цветущий сад.

— Никто не приходит сюда, — сказал Тома. — Плохо! Злые чары!

— Чары? При чем здесь это? — удивился Андре.

Вместо ответа негр повернулся и указал куда-то в сторону.

Андре проследил за направлением его руки.

— Что это? Что ты мне показываешь? Затем он увидел, что на одной из колонн, у подножия лестницы, лежит что-то похожее на согнутую ветку или обрывок веревки.

— Что это такое? — удивленно воскликнул Андре.

— «Оуанга» Педро — черная магия — зло! — ответил Тома.

— Чепуха! — возразил Андре. — Я не верю во все эти выдумки. Для тебя это, может быть, что-то и значит, но не для меня! — Он проговорил все это очень резко. Потом, заметив, какое огорченное лицо стало у негра, быстро сказал:

— Прости меня, Тома. Я не хотел расстраивать тебя, возможно, это вырвалось у меня от страха. На меня все это тоже подействовало. В этой стране запросто можно поверить во что угодно, в любую магию — черную или белую.

— Идите сюда, посмотрите, мосье, — позвал его Тома.

Они подошли к колонне, и Андре разглядел наконец предмет, увиденный им издалека. Это и в самом деле была веревка.

Она была толстая — примерно с руку мужчины в запястье, — бледно-зеленая, длиной около двух футов; концы ее были связаны вместе цветными шерстяными нитками, а в узлы были воткнуты перья — обыкновенные куриные перья, наполовину белые, наполовину красные.

Часть веревки была присыпана каким-то белым порошком, который начал шелушиться и осыпаться, как только Андре дотронулся до него. Другую часть покрывало нечто застывшее, высохшее и почерневшее. Андре был уверен, что это кровь.

— Что это? — спросил он опять.

— Говорю вам, мосье, зеленая змея-»оуанга» Педро. Это сильное волшебство — Magie Noir!6.

— Но зачем это здесь?

— Не знаю, мосье. Просто кому-то известно, что вы приезжаете.

— Я? Приезжаю сюда? Как может кто-нибудь знать об этом? — не поверил Андре.

Тома обратил свой взгляд в сторону гор, потом ответил:

— Всем известно все. Барабаны говорят.

— То есть ты хочешь сказать, — начал медленно и терпеливо выяснять Андре, — что о моем прибытии сюда, на эту пустынную и заброшенную плантацию, может быть уже известно кому-либо из тех, кто занимается колдовством и может вызывать богов воду?

Тома кивнул.

— Знаешь, мне невероятно трудно поверить во все, что ты говоришь мне, — признался Андре.

Он взглянул на обрывок веревки и обнаружил, что она, по всей видимости, лежит здесь совсем недолго.

Андре коснулся пальцами ее темного конца, того, который, как ему показалось, был измазан кровью; он был мягкий и влажный на ощупь. Это на самом деле была кровь!

Он заметил также, что колонна, на которой лежала «оуанга», была очищена от кустарников, в то время как другая, с противоположной стороны, совершенно скрывалась в их зарослях.

Без сомнения, веревку, изображавшую змею, положили сюда недавно, возможно даже только сегодня утром или прошлой ночью.

— Я ничего не понимаю в этом, Тома, — сказал Андре, — знаю только одно — все это мне очень не нравится.

— Не беспокойтесь, мосье, — ответил Тома. — Найду хорошего папалои, все будет хорошо.

— Что это? — спросил Андре.

— Это человек, мосье.

— Да, но что за человек, кто он?

— Тот, кого вы называете священником; священник воду.

Андре потер рукой лоб.

— Должен ли я понимать это так, что, для того чтобы уничтожить силу заклятия, которое несет мне это изображение змеи, мы должны найти жреца воду, посвященного в тайны белой магии?

— Именно так, мосье.

— Это кажется мне самым невероят… — Андре прикусил язык, оборвав фразу на полуслове.

Внезапно он вспомнил, как Жак говорил о том, что если он хочет, чтобы его принимали за мулата, то он должен не только выглядеть, но и думать, как мулат.

Мулаты верят в воду так же, как и негры. Ну что ж, отлично, — как говорится, надо испить чашу до дна! Каким бы странным и необычным ни казалось ему все происходящее, он будет отныне вести себя как настоящий гаитянин, и если для этого понадобится участвовать в борьбе белой и черной магии, то он и на это согласен.

— Где ты думаешь найти жреца — этого самого папалои? — спросил он у негра.

— Я найду, мосье.

— Ладно, согласен, — не стал настаивать Андре. — А пока что давай-ка избавимся от этого хлама!

Он сдернул веревку с колонны и, размахнувшись, изо всех сил зашвырнул ее в густые, непролазные заросли кустов, покрывавшие все пространство около дома.

— Слава Богу, она хоть не взорвалась! — улыбнулся Андре, но Тома смотрел на него без улыбки.

— Проклятие все еще здесь, пока папалои не снимет его.

Андре, снова придя в хорошее настроение, хлопнул негра по плечу.

— Ну так найди мне этого твоего папалои, — воскликнул он, — а заодно и какое-нибудь местечко в доме, где бы я мог проспать эту ночь, не опасаясь, что крыша обрушится мне на голову или пол подо мною провалится. — Взглянув на дом, он добавил печально:. — По крайней мере, во сне я смогу почувствовать себя хозяином плантации де Вийяре, который спит спокойно в своем собственном доме, принадлежащем ему по закону, хотя никто, пожалуй, и не поверит этому, кроме тебя.

С минуту Тома ничего не отвечал; потом сказал так тихо, что Андре едва мог расслышать его:

— Дамбаллах откроет, мосье, где спрятано сокровище.

Подробный осмотр местности Андре решил оставить на завтра, когда он отдохнет и придет в себя.

Сегодня они проделали слишком большой путь верхом, а прошлой ночью ему почти не удалось поспать, так как Тома не терпелось поскорее выехать из леса.

Еще днем, проезжая через одну деревню, они купили двух цыплят, и, глядя, как они покачиваются, привязанные к седлу Тома, Андре размышлял, хорошим ли поваром окажется негр, сумеет ли он их прилично приготовить.

Он мог бы, однако, и догадаться, как понимал это теперь, что Жак, с его дотошной предусмотрительностью, нашел ему слугу, который не только мог проводить его до места, но был также необыкновенно опытен и искусен во всяких других вещах.

Как только Тома узнал, что Андре собирается остановиться в этом доме, он тут же соорудил из прутьев веники и щетки и принялся подметать полы, освобождая их от толстого слоя пыли, и сметать паутину, покрывавшую стены и потолки.

Он работал не покладая рук, стараясь привести в порядок комнату, — Андре полагал, что в прежние времена это была маленькая гостиная, — а затем отправился на кухню.

Вскоре до Андре, который находился на балконе и чистил апельсин, сорванный с одного из деревьев в саду, донесся удивительно аппетитный запах.

Андре сидел на балконе, представляя себе, как мог выглядеть дом дяди в прежние времена, когда были живы его хозяева, какими уютными, должно быть, были комнаты, обставленные по вкусу его тетушки, насколько он помнил, изящной, очаровательной женщины; как истинная француженка, она очень умело вела хозяйство.

В доме, вероятно, было много слуг; дядя был богатым человеком, и Андре не сомневался, что семья его жила в имении де Вийяре с той роскошью и комфортом, какие только возможны в чужой стране.

«Интересно, — думал Андре, — мог бы я жить на Гаити?» Но он знал, что душа его всегда страстно рвалась во Францию, несмотря на внешний налет английских привычек и английский образ жизни.

Прежде чем семья его вынуждена была бежать в Англию, спасаясь от ужасов французской революции, Андре успел ощутить пышность и великолепие, а также оценить власть и авторитет, которыми пользовался его дед — знатный вельможа, обладавший обширными поместьями с сотнями подчиненных его воле людей.

Да, так оно и было: дед Андре наслаждался всеми почестями, какие соответствовали его высокому положению, а дядя был богат и могуществен.