— Князь Всеслав имеет право на смоленскую землю, потому что жена его — дочь Станислава Смоленского, — сказал Радога. — И сын их — полноправный наследник рода князей смоленских.

— И он хочет все это не просто в обмен за возвращение меня, — добавила Елисава. — Ивар, расскажи…

Ярослав понимал северный язык, поэтому дальнейшая беседа велась по-варяжски. Когда князь услышал обтекаемые намеки на то, что Всеслав готов навсегда избавить Киев и Норвегию от буйного византийского викинга, его лицо стало очень серьезным, но он ничего не сказал. А у Елисавы снова упало сердце. Теперь, когда об этом повели речь с Ярославом, замысел начал стремительно обрастать плотью. Решалась судьба Харальда: жить ему или умереть. Решение зависело от Ярослава Киевского. Посчитает ли он эту смерть достаточно выгодной для себя, чтобы взамен поделиться с полоцкой родней своими землями и золотом Харальда?

В душе шевельнулось какое-то неудобное, болезненное чувство. Это уже не болтовня, это почти приговор! Харальд должен умереть… Однако Елисава вспомнила, какое оскорбление он нанес, пытаясь приворожить ее, обольстить, а потом получить силой и обманом, и жалость исчезла. Этот Харальд Свинович вообразил, будто имеет право распоряжаться ее судьбой! Видно, позабыл, что речь идет не о какой-то там арии из Царьграда, а о внучке Владимира Киевского и Олава Шведского, дочери Ярослава и Ингигерды!

— Долго думать некогда, не могу я войско на одном месте держать, — наконец вымолвил Ярослав. — Но и двумя словами такое дело не решишь. Завтра рано поутру приходите, я вам свое решение объявлю. А пока ступайте.

Норвежцы ушли к варяжской дружине; полочанам нашли место в дружинном доме Любеча — Ярослав на всякий случай не хотел отпускать их с глаз. Елисава осталась в горницах, легла спать на той самой лежанке, где уже не раз ночевала вместе с Предславой.

— За матерью хочешь послать? — спросил у нее вечером Ярослав.

— Посоветоваться?

— Повидаться. Что она думает об этом, я и так знаю.

— И что?

— С одним конунгом Норвегия будет жить гораздо спокойнее. А то, что Харальд учудил в Ладоге, Магнусу обещает мало покоя в будущем. Если ты станешь женой Магнуса, а Харальд останется жив, он не успокоится, что его так провели, пока все по-своему не сделает. Она об этом знает. Память Олава для нее много значит… но твое спокойствие дороже.

И Елисава поняла, что мать одобрила бы решение отца, если бы смерть Харальда принесла желанный покой Норвегии, Магнусу и ее старшей дочери. Теперь уже Харальд казался ей каким-то зверем или скорее даже некой стихийной силой, чем-то вроде ураганного вихря, который всем причиняет одну беду и беспокойство и от которого надо избавить белый свет.

Спала она плохо, несмотря на усталость. В дверную щель пробивалась маленькая полоска тусклого света, а из соседней горницы чуть ли не до рассвета доносился знакомый звук отцовских шагов и постукивание посоха. Князь Ярослав тоже не мог уснуть, размышляя о прошлом и будущем. А Елисава, ворочаясь без сна, не могла больше ничего придумать и только молилась за него. Не зря христианские учителя наставляют избегать власти: даже невинных душой она заставляет грешить, налагает обязанности, зачастую несовместимые с добродетельной жизнью. И что делать тому, кто рожден для власти? Удалиться в монастырь? Но откуда тогда браться правителям? Видно, власть и неизбежные при ней прегрешения — часть испытания, налагаемого Богом, и остается только покориться своей участи и надеяться на милосердие Господне. Ведь говорят, что свыше сил Он ни на кого креста не налагает.

Утром Елисава поднялась при первых проблесках зари, разбудила Кресавку и послала за водой для умывания. Будениха стала ее причесывать и заплетала заново косу, когда Кресавка вернулась.

— Князь уже не спит, — шепнула девка. — Сидит у стола. Просил тебя к нему, как готова будешь.

Выйдя в переднюю горницу, Елисава убедилась, что отец не только «уже не спит», но и, похоже, вообще не спал.

— Что же ты, батюшка, так мучишь себя! — невольно воскликнула она и поцеловала его, что делала обычно только по церковным праздникам. — Ты уже не такой молодой, чтобы ночами гулять, да поход еще этот — отдохнул бы!

— В могиле я отдохну, если Господь смилуется, — вздохнул Ярослав. — Задала ты мне задачу — прямо как в кощуне. Поди за тридевять земель, в Золотое царство… Значит, так! — Он слегка хлопнул ладонью по столу, словно отсекая басни и кощуны. — Садись, лебедь белая. Вот что я решил. Новгорода со Смоленском Весю Брячиславичу много будет, пока Достанет с него и Лук. Он ведь их и хотел, а про Новгород так только, пугал меня. И батька его, братанич мой Брянко, на Новгород ходил, да пограбил только и тронулся восвояси — знал, что взять возьмет, а удержать не удержит. И сын его не дурак, хоть и притворяется. Оставлю пока за ним Луки. Их в суму не положишь и с Ловати не унесешь, будет случай — воротим. А вот если все Харальдово золото Всеслав заберет, ни единой гривны мы не увидим и все против нас Же и повернется. Поэтому деньги все нам. А в Смоленск пока не буду Всевушку сажать, как думал, погожу, и Всеславу намекну, что признаю, может, за его сыном смоленские земли.

Что до Харальда, то от него надо избавляться сейчас. И если уж Всеслав вызвался помогать, пусть помогает — ему, нехристю, лишний грех спину не переломит. Только вот что…

Ярослав в упор посмотрел на Елисаву, и она содрогнулась в душе. На нее был устремлен острый, цепкий, решительный взгляд — взгляд человека, который четко видит свою цель и ради ее достижения не остановится ни перед чем, не пожалеет никого. А князь продолжал:

— Если Харальд сейчас в нашей земле погибнет, то наследником его кто будет? Правильно, Магнус! И к золоту Харальда он первый ручонки потянет! Ему царьградские варяги уж таких песен напели, таких саг наплели про Харальдово золото, какое он за десять лет нагреб… Он, конечно, много нагреб, но у этих кощунников дружинных каждая белка лысая в соболя превращается. Их послушать, так каждый из Царь-града и с Руси богаче царя возвращается, а что на самом деле всех сокровищ — пряжка железная, так это морок! — Ярослав усмехнулся. — Так я к чему говорю. Харальд умрет. Отчего умрет — я не ведаю, меня там близко не было, и знать я ничего не знаю. Но наследник у него будет. Это ты. Ты с ним обвенчаешься, и все, что у него есть, он тебе передаст. Докончание такое напишем и утвердим. Сами Магнусовы послы послухами будут, и мы от себя надежных людей найдем. А дальше выходи за Магнуса, приданое твое увеличим, но сокровища Харальда ты оставишь здесь. Тут сохраннее будет.

Елисава смотрела на него, глупо хлопая глазами. Но не судьба сокровищ Харальда ее так взволновала. Княжна не могла поверить своим ушам. Отец сказал, что она сначала должна… обвенчаться с Харальдом?

— Я должна… с ним обвенчаться? — выговорила она наконец. — Перед тем, как он… умрет?

— Да. И все его деньги, считай, пойдут тебе в свадебный дар. Ты, дочь киевского князя, этого стоишь. Ты будешь самой богатой невестой, какая только на свете жила, во все басни и кощуны попадешь.

— Я не хочу в басни… Но это значит, что мне еще придется с ним увидеться…

— Без тебя он на свадьбу не согласится. — Ярослав усмехнулся, а потом положил ладонь ей на затылок. — Тяжело? — с пониманием спросил он, но это так покоробило Елисаву, что она от стыда опустила глаза. — А ты как думала? Думала, это легко? Что батюшка родной и други верные будут в грязи возиться, а ты, словно царевна царьградская, на золотой подушке сидеть? Есть у нас золотые подушки, но и без грязи нам никак. Думаешь, другим легче? Твоей прабабке Малке было легче, когда ее сын на ее же брата родного руку поднял? Или бабке Рогнеде — жить с убийцей отца и двоих братьев? Тебе и то легче. Только повенчаешься, а остальное мужики сами сделают. Сейчас поп придет, договор напишем. Олексу-то я в Киеве оставил, кто же знал, что мне в походе ларник понадобится…

Елисава сидела, не поднимая глаз. Она всегда хотела быть королевой. Неужели нельзя… без этого? Своими руками отправить на смерть того, кто должен стать ее мужем. Она обвенчается с ним для того, чтобы он умер. Станет его валькирией… Мать рассказывала ей старинные предания Севера. В них это бывало часто: конунг встречает прекрасную деву-валькирию, она соглашается стать его женой и тем самым обрекает героя на смерть, потому что она — существо с Того Света и с нею конунг берет в жены собственную смерть, отдается в ее руки. И не Ингигерда, и даже не Малфрида Мстиславна придумали такой порядок…

Княжна закрыла лицо руками, будто не хотела видеть белый свет, но возражать не посмела. Это — ее судьба, и она больше, чем судьба старшей дочери Ярослава Киевского и Ингигерды Шведской. Это — судьба королевы, супруги и валькирии каждого короля… Она — прирожденная жертва власти. И старые боги, и Бог христиан обрекли ее ходить по крови, но и обязали стойко принимать каждое испытание. Удивительно, но в этом старая вера и новая были согласны между собой.

Норвежцам и Радоге, вскоре позванным в горницы, князь Ярослав сказал примерно то же самое. По его замыслу, Радоге надлежало снова везти Елисаву к Всеславу. Далее Всеслав пошлет гонца к Харальду и предложит ему самому забрать невесту из-за якобы существующей опасности, что родичи ее отобьют. Харальд приедет в указанное место — какой-нибудь из городков на пограничье смоленской, полотеской и новгородской землях, — думая, что его уговор с Всеславом еще в силе и тот исполняет свои обязательства. Там же Харальд получит Елисаву и немедленно обвенчается с ней. И вслед за этим Всеслав убьет его, а Елисаву и сокровища Харальда передаст людям Ярослава, которые будут тайно ждать в ближайшем соседстве. Из захваченных сокровищ Всеславу через Радогу были обещаны достойные дары, а кроме того, Ярослав оставлял за ним Луки и воздерживался пока от того, чтобы посадить в Смоленск подросшего сына Всеволода, уступая место маленькому Всеславичу. Таков был мир между Киевом и Полотеском, устроенный руками Елисавы. Судя по довольному виду отца и скупым словам одобрения, она могла гордиться собой. Но почему-то на душе у нее, когда она через день пускалась уже во вторую свою свадебную поездку, было нехорошо — и чем дальше, тем делалось хуже.