Елисава оглянулась и увидела, как Грядислава, выходя из избушки последней, наклонилась в низеньком проеме, посмотрела по сторонам и закрыла за собой дверь с кривым березовым сучком вместо кольца. Княжна снова вздрогнула: перед ее глазами вдруг мелькнула волчица. Но вот Грядислава выпрямилась, обернулась — и Елисава, увидев человеческое лицо, почувствовала, что наваждение сгинуло.

Она перекрестилась, Грядислава бросила странный взгляд на ее руку, и Елисава вдруг сообразила: она ни разу не видела, чтобы сама Грядислава или ее мать крестились.

После этого она два дня не ходила за ягодами. Ей было жутко подумать о том, чтобы вновь войти в лесную глушь, и в то же время что-то влекло ее туда, словно сам лес неслышно звал ее, манил, тянул… Эта тяга была не к добру, и Елисава стала чаще молиться, крестилась на образ, который поставил в красный угол горницы, отведенной гостьям, отец Сионий. Прозоровна и Завиша обсуждали с княгиней Молиславой разные хозяйственные дела, Невея болтала с Нерядицей о том, кто к кому сватается, но и под их обыденную болтовню Елисава невольно вспоминала ельник, пень, избушку…

О Ладоге, Харальде, братьях Святославе и Владимире никаких новостей не приходило, княжич Всеслав тоже не появлялся. И княгиня, и Грядислава каждый день уверяли, что завтра он непременно приедет. Елисава уже почти жалела, что позволила Святше уехать без нее — с ним она, по крайней мере, знала бы, как дела. А здесь она словно в заколдованном царстве, как у лешего в гостях! Заберут ли ее отсюда хоть когда-нибудь? И не окажется ли, что за эти несколько дней во внешнем мире прошло сто лет?

На третий день она все-таки снова пошла со Грядиславой. Сегодня та ничего не рассказывала: вид у нее был замкнутый и немного озабоченный. В лесу Грядиша не столько собирала ягоды, сколько оглядывалась.

— Ты что, ищешь кого? — спросила Елисава.

— Нет. — Грядислава мотнула головой, и длинная темно-русая коса метнулась у нее за спиной, чем-то напомнив Елисаве давешнюю змею.

После этого Елисава невольно стала оглядываться чаще и велела Буденихе и Кресавке не отходить от нее, не теряться из виду. И вдруг заметила, как за деревьями мелькнуло что-то живое. Что-то довольно большое, серое, косматое… Елисава вздрогнула, в памяти мигом всплыло: «Ступай с Ярилой, куда тебе Ярила повелел!» Рядом ахнула Грядислава, но не испуганно, а скорее радостно, с облегчением. И Елисава увидела, что из-за сосен к ним приближается не волк, а человек.

Грядислава бросила корзину и почти бегом кинулась навстречу незнакомцу. Чего она так радуется, было непонятно: обычный молодой мужик, среднего роста, темноволосый, с небольшой темной бородкой, одетый в простые некрашеные порты и рубаху… с волчьей шкурой на плечах. При виде этой шкуры Елисава встрепенулась, в мыслях мелькнула какая-то догадка, а может, воспоминание, но тут же была вытеснена другой. Волчья шкура вместо накидки, такая же, как у Грядиславы! Это может быть только…

— Ну, здорово, брате! — Грядиша торопливо обняла мужика, потом выпустила, обернулась и махнула Елисаве: — Иди сюда, сестра! Вот он, брат мой, Всеслав Брячиславич!

Елисава опустила корзину на мох и пошла к ним, намереваясь поздороваться, раз уж долгожданная встреча, наконец, состоялась. Князь Всеслав улыбнулся ей, и эта улыбка вдруг показалась ей странно знакомой. Когда-то она уже видела это лицо, эти дымчато-серые глаза, словно налитые вечерним туманом, густые брови, немного нависающие над глазами, что придавало лицу угрюмый вид. И еще она запомнила странную улыбку, вроде бы добродушную и приветливую, но почему-то вызывающую ощущение, от которого становилось не по себе… Она уже видела это, но словно бы во сне…

«Гриммдаррейди хэйлагар трэннингар, гудс фёдир…» — само всплыло в памяти другое заклинание. Молитва святого Олава! Гроза и огненный змей над Бабиным Торжком! Трясущийся гроб с останками князей Олега и Ярополка, всеобщее смятение и страх… колдун, одиноко смеющийся посреди полной ужаса киевской толпы…

Елисава невольно вскрикнула и попятилась от дружелюбно протянутых навстречу рук. Тот самый колдун стоял перед ней с волчьей шкурой на плечах, и теперь у него появилось имя. Всеслав, сын Брячислава Полоцкого.

— Да что ты, стой! Елисава! Сестра! — Колдун шагнул вслед за ней, и его лицо выражало одновременно радость от встречи и недоумение по поводу столь странного приема. — Куда же ты бежишь от меня? Я не леший, не лиходей какой, я брат твой Всеслав. Вот и Грядишка подтвердит! — Он показал на стоявшую рядом младшую сестру, которая с довольным видом смотрела на него, и та с готовностью закивала. Но Елисаву не оставляло ощущение, что эти двое сговорились обманывать ее.

— Это ты… Нечистый дух… Сгинь! — Она торопливо перекрестилась. — Отче Наш, Сущий на небеси…

— Да какой же я нечистый дух? Что с тобой, сестра?

— Я тебя видела! В Киеве видела, когда… кости… князья Олег и… Ярополк… Огненный Змей… — Елисава едва владела собой и, отойдя от него как можно дальше, прижалась спиной к дереву. Княжна бросилась бы бежать, если бы было куда, но здесь она находилась в полной его власти. Вокруг был его лес, его земля. — Не подходи ко мне! Сила Господня меня защитит!

— Да от чего защищать-то? Я тебе ничего худого не сделаю! — Всеслав, похоже, был удивлен ее испугом. — Хочешь, перекрещусь?

Он и вправду перекрестился, но доверие к нему Елисавы нисколько от этого не возросло. Скорее она удивилась, как он сумел это сделать, ибо крест Господень не сжег и не развеял в прах порождение сатаны.

— Не смей, — пробормотала она. — Ты — оборотень! Дьявол!

— Да не оборотень я!

— Я знаю! Я видела! Я все видела! — Елисава вдруг поняла, что означали все сделанные ею наблюдения. — Я видела пень, а в нем нож! И в той избе лежала одежда… — Она окинула взглядом рубаху Всеслава и Ярилины знаки на вороте. У той, что лежала в лесной избушке, были такие же…

— Какой пень? — с искренним недоумением спросил Всеслав. — А в избушке рубаха лежит на смену, если в лесу на лову промокну или запачкаюсь сильно. Что же мне, чудом болотным в город идти, княжий сын все-таки, перед людьми стыдно.

— Откуда ты взялся здесь, в лесу? Не на волчьих лапах прибежал?

— На коне я приехал.

— И где твой конь?

— Да вон он. — Всеслав кивнул куда-то в сторону.

Елисава посмотрела туда и увидела гнедого коня, взнузданного и оседланного, привязанного к березе. Конь тряхнул гривой и тихонько заржал, словно подтверждая, что он и, правда, здесь. Но совсем недавно она уже смотрела в ту сторону и… не видела там никакого коня! Не мог он выйти из чащи и сам привязать себя к дереву!

— Торопился, батюшку хворого бросил, — с легким упреком заговорил Всеслав. — Скакал во всю мочь, хотел с сестрой скорее повидаться. Мы ведь с тобой родня, а друг друга сроду не видели. Я сам вот уже сколько лет на свете прожил, а не знал, какая у меня сестра есть красавица! И красавица, и умница, и смелая к тому же.

Его темные глаза смотрели на нее тепло и ласково, но в них таился сумрак дремучего леса, который заманит и не выпустит никогда, погубит, растворит во мхах и корнях, затянет в болото, где крику твоему ответит только скрип старых стволов. «Где солнце не светит, роса не ложится…» Перед ней было порождение дикого древнего сумрака, и Елисава никак не хотела признавать его за родню.

— Нехорошо свой род забывать, — укорил Всеслав, будто прочитав ее мысли. — Мы ведь с тобой одного деда внуки.

— Моего деда внуки колдовством черным не занимаются, — отрезала она. — Скажешь, не ты в Киеве пытался мертвые кости оживить?

— Не я, так и скажу! — подтвердил Всеслав. — Я их усмирить пытался. Оживил-то их кто-то другой.

— Кто же другой? — спросила Елисава, не веря ни одному его слову.

— А разве не было тогда в Киеве гостей чужеземных? А среди них — колдунов могучих?

— О ком ты говоришь? — Елисава забеспокоилась.

— А ты не знаешь? Знаешь, сестра. Кто из ваших гостей чужеземных перед тобой же своей силой колдовской похвалялся?

Те киевские события Елисава помнила очень хорошо и тут же сообразила, кого он имеет в виду. И сама обомлела от своей догадки. «Я подозревала нечто в этом роде… Догадывалась, что Харальд знается с колдовством! Иначе ему не добиться таких успехов…» — говорила ее мать. «Пристало ли это конунгу?» — спрашивала его сама Елисава, а он отвечал: «Конунгу пристало все, что помогает ему оставаться конунгом! И я не пренебрегу ничем, что укрепит мою силу».

Ее вдруг поразила простая мысль: так на чьей стороне был Харальд на самом деле? Он уверял, что защищает киевлян от колдуна, но так ли это было? И не он ли сам устроил этот переполох, напугав до полусмерти весь стольный город и княжескую семью, выступил спасителем, святым Георгием на белом коне, поразил змея золотым копьем… Надеялся получить в награду прекрасную деву Елисаву… Точь-в-точь, как в житии… И не случайно позже он взял себе за образец действия Владимира Крестителя в его походе на Корсунь. Самому Харальду не дает покоя слава его собственного святого брата, Олава конунга, вот он и пытается подражать могучим и знаменитым мужам прежних лет!

От волнения и досады Елисава даже забыла свой страх перед Всеславом. Очень похоже, что Харальд одурачил всех и из нее самой пытался сделать дуру! Как она могла сомневаться в этом после того, как он среди ночи явился к ней в опочивальню читать любовные стихи и склонять ее к греху любодеяния?

— Но если ты пытался мертвецов усмирить… — Елисава подняла глаза и посмотрела в лицо своего удивительного родича. — То почему ты… смеялся?

Всеслав встретил ее пристальный вопрошающий взгляд и снова улыбнулся.

— Бога на помощь призывал, — ответил он.

— Как это — Бога призывал? Смехом? — Елисава в недоумении подняла брови.

— Так и есть. Смехом человек с Богом разговаривает. И речь эта — древнейшая, древнее словесной.