— Да, она по-прежнему у моей сестры, но…

— Там она только портит себе кровь, потому что в ней никто не нуждается, даже госпожа виконтесса при всей своей доброте, — вступила в разговор Кателла. Вымыв посуду, она дремала у камина, но имя сестры разбудило ее. — Не сомневайтесь, мой мальчик, если вы ее позовете, она пойдет за вами хоть на край света, хоть в ад.

— Кателла! — возмутился аббат. — Попридержите язык и, потом, перестаньте называть шевалье мальчиком…

— Нет, нет! — воскликнул Жиль. — В тот день, когда Кателла назовет меня господином шевалье, я перестану с ней разговаривать. Итак, решено: завтра я еду в Лесле повидать Розенну.

— И хорошо сделаете! Святая Дева! Розенна будет счастлива увидеть вас живым и здоровым и поедет куда вам угодно…

Кателла вернулась в свой уголок и, чтобы подчеркнуть охватившую ее радость, вынула из корзинки вязание и принялась усердно работать спицами.

Аббат молча смотрел на своего крестника, который, спросив предварительно разрешения, вынул из кармана трубку и набил ее табаком.

— Скажи мне. Жиль, — внезапно спросил Талюэ, — ты хочешь увезти в Америку Розенну, Анну Готье и ее дочь?

— Да.

— Только их? Должен ли я тебе напомнить, что у тебя есть жена, она тоже должна уехать.

При упоминании имени Жюдит лицо Турнемина омрачилось.

— Я уже рассказывал вам, сударь, как обстоят дела с моим браком. Жюдит признает мужем только Керноа.

— Ты сам в это не веришь, как не верю и я. Человек, которого ты с ней видел, не может быть достойным бескорыстным врачом.

— Почему? — возразил Жиль с горькой усмешкой. — Из-за своих диких привычек? Но, может быть, он был моряком, а на кораблях Его Величества, равно как и на торговых судах, люди живут скученно и по многу месяцев не бывают на суше. Неудивительно, что у них появляются такие склонности…

— Это действительно возможно, но я сомневаюсь… Ты говорил, что собирался провести розыски в Ванне?

— Правда. Я думал разузнать поподробнее об этом Керноа, но теперь не хочу. Да и почему ему не быть настоящим врачом из Ванна, первым мужем Жюдит? Я победил свою любовь, конечно, мне было тяжело смотреть, как сердце, которое я всегда считал своим, ускользает от меня…

Господин де Талюэ вскочил так резко, что стол накренился и одна тарелка упала на пол и разбилась. Его лицо, обычно такое спокойное, стало вдруг суровым.

— Я отлично знаю все твои недостатки. Жиль Гоэло, но ты никогда не был лжецом. Может, вместе с титулом ты унаследовал и чудовищные пороки Турнеминов? Или на службе у короля ты так изменился?!

Жиль, в свою очередь, тоже встал, ошеломленный неожиданным нападением.

— Сударь?! Но почему? В чем я солгал вам?

— Не мне, не мне! Ты себе лжешь, мой мальчик!

— Себе? Но…

— Да, себе! Ты хочешь считать себя свободным от этого союза, который теперь тебе нравится меньше, чем прежде. Тебя бы вполне устроило, чтобы Керноа оказался тем, за кого себя выдает, ведь тогда ваш брак недействителен…

— Зачем мне считать себя свободным? — в свою очередь резко спросил шевалье.

— Я отвечу тебе вопросом на вопрос: как выглядит эта юная Мадалена, о которой ты только что говорил с подозрительным волнением? Бедная девочка? Дурнушка? Ну же, отвечай! Что, и мне солжешь?!

— Нет, вам я не солгу. Она бесподобно красива.

— Ну вот. И ты думаешь, что, оказавшись на краю света, сможешь сделать ее своей женой? Как хорошо и просто: в Америке нет никаких сословных предрассудков, Жюдит замужем за другим…

— Клянусь, я ничего подобного не думал…

— Сознательно — да, могу поверить. А бессознательно?..

На этот раз Жиль не ответил и отвел глаза.

Как этот старый человек его понимал! Он умел читать в его душе лучше, чем сам Жиль… Верно, у него было намерение предоставить Жюдит ее судьбе и начать новую страницу жизни, такую же белую и незапятнанную, как душа Мадалены.

— Ты молчишь? Значит, я прав. Но, Жиль, ты же прекрасно знаешь, что Бога нельзя обмануть, и если тот человек самозванец, то Жюдит остается твоей женой и только смерть вас может разлучить. Это божественный закон, человек не должен его нарушать.

Побежденный Жиль склонил голову.

— Я знаю и всегда это знал… Не бойтесь, я вас не огорчу и поеду в Ванн.

— Нет, туда поеду я. Меня там знают, будет очень странно, если я не узнаю правды. А ты поезжай к Розенне, потом возвращайся в Лорьян. Я тебе туда пришлю новости. Но скажи мне… король?

— Что король?

— Ты получил отставку? Каким бы плохим не было твое положение при дворе, я имею в виду принца и его окружение, не слагай с себя обязательств по отношению к нашему государю. Ты его видел?

— Нет, это теперь невозможно. Когда я вернулся в Париж, Бомарше, с которым у меня еще и деловые отношения, передал мне приказ короля, а потом меня принял господин де Верженн.

Он очень болен, и боюсь, что скоро Франция потеряет своего лучшего министра, но он нашел в себе силы принять меня и сообщил, что и на земле Америки я смогу служить своему королю. Я должен увидеться с генералом Вашингтоном и добиться, чтобы Конгресс признал огромный долг, который по контракту повстанцы должны были выплатить Франции.

— Вот ты и посланник?

— Нет, скорей курьер. Но курьер с широкими полномочиями, ведь Аннаполис становится тугим на ухо, когда речь заходит о деньгах, а Томас Джефферсон занимается только портом Онфлер и старается превратить его в порто-франко для американских торговцев.

Аббат рассмеялся.

— Признательность — это тяжкий груз, сын мой. Конечно, я восхищаюсь мужеством американцев, но боюсь, что король скоро порвет с ними все отношения. Ведь он, в некотором роде, впустит волка в свою овчарню. Во Франции как-то забыли, кто сражался на стороне Англии за то, чтобы отнять у нас Канаду. Поэтому я желаю тебе успешно выполнить свою деликатную миссию и найти счастье по другую сторону Атлантики, но сожалею, что ты не остаешься в Бретани. Если не Лаюнондэ, то, может, купишь какое-нибудь другое имение?

— Я подумаю об этом, когда окончательно потеряю надежду на Лаюнондэ. А сейчас я предпочитаю смотреть на запад… Каким бы огромным ни было мое состояние, оно может растаять, если его не пополнять. И потом, зачем отказываться от щедрого подарка господина Вашингтона?

Аббат де Талюэ поднялся, улыбнулся и оперся на руку крестника, собираясь вернуться наверх з комнаты.

— Возможно, ты прав. Будущее покажет, но я, признаюсь, боюсь потерять тебя снова, особенно после того, как ты столь таинственно возвратился.

— Вы меня не потеряете! — запротестовал Жиль. — Мне невыносимо думать, что я никогда сюда не вернусь. И потом, я могу понадобиться королю…

— Будем надеяться, что этого не произойдет.

Когда ты думаешь отплыть?

Жиль почувствовал, что краснеет.

— Мой корабль почти готов. Я хотел поднять паруса уже через пару недель, но…

— ..но сначала надо выяснить, кто прячется под именем мужа Жюдит, — сказал аббат серьезно. — Не стоит спешить: море в январе неприветливо, женщинам будет очень тяжело.

Аббат де Талюэ оказался прав, на следующий день разразилась сильная буря, яростный ветер препятствовал любой навигации. Огромные волны разбивались о мол Лорьяна и цитадели Порт-Луи, двух соседних городков — старого порта Бобан и нового, созданного Индийской компанией, — контролировавших эстуарий.

Было уже почти темно, когда Жиль ушел с верфи, находившейся за городом, в устье реки Скорф.

Он спешил на свидание с господином Бесне, одним из самых крупных негоциантов Лорьяна, чтобы обсудить с ним условия контракта и возможность участия в вооружении большого трехмачтового судна «Президент», которое весной должно было отплыть в Великую Индию.

Его собственный корабль «Кречет» был практически готов после ремонта, и Турнемин, счастливый, как ребенок, оттого, что стал обладателем такого замечательного морского коня, задержался дольше, чем думал, любуясь красивым коричневым корпусом и носом корабля, украшенным золотой фигурой хищной птицы. Он забыл о времени и теперь досадовал на себя, так как еще до свидания с Бесне собирался навестить семейство Готье. В ожидании погрузки он поселил их в маленьком домике на площади Арм. Так, благодаря его стараниям Анна, а в особенности Мадалена были избавлены от приставаний и любопытства завсегдатаев харчевен. С ними жила и Розенна, но теперь…

Сила ветра удивила Жиля. С тех пор, как два года назад министр финансов Калонн воскресил покойную компанию, ее пакгаузы и строительные площадки считались особенно надежными, так как благодаря удачному расположению были надежно укрыты от непогоды. Борясь с бешеным ветром, Мерлин спотыкался, шел медленно и неохотно, вот почему, когда Жиль прибыл наконец в «Королевскую шпагу», господин Бесне уже оттуда ушел. Правда, он оставил записку, в которой было сказано, что он, Бесне, до девяти часов будет проверять срочные счета на своем складе и Турнемин может прийти к нему туда.

Зная любовь своего нового компаньона к хорошему бургундскому вину, Жиль прихватил две бутылки и уже пешком направился в порт.

Несмотря на позднее время и непогоду, жизнь в порту не затихала ни на минуту. Перед частоколом мачт и бушпритов, казавшихся усиками чудовищных насекомых, тянулись бесконечные ряды таверн и кабаков, откуда слышались песни, смех, крики и проклятья. По набережной бродили пьяные матросы, не обращая никакого внимания на тяжело груженные повозки, с грохотом проезжавшие мимо них. Груды бочек и тюков, сваленные тут же, ждали погрузки на корабли или перевозки на склады.

Возрождение Лорьяна стало настоящим чудом. Всего за два года этот красивый, немного сонный городок, с хорошо спланированными, веером разбегающимися от главного порта улицами, превратился в центр морской торговли.

Смерть компании усыпила Лорьян, и он проснулся, как спящая красавица, когда флаг новой Индийской компании поднялся на флагштоке заново отремонтированной резиденции.