— Ты? — переспросила она. — Не понимаю, как ты мог узнать?

— Не важно, главное, узнал. В результате супруга короля и его дети, — сказал Жиль, намеренно нажимая на притяжательные местоимения, — остались живы, а твои руки не обагрились кровью. Честь рода де Турнеминов не пострадала.

— А при чем здесь твоя честь?

— И ты еще спрашиваешь? Хоть ты называешь себя Жюдит де Лятур, де Керноа или еще как-то, ты все равно остаешься моей женой и носишь мое имя.

Она насмешливо улыбнулась и сказала почти ласково:

— Нет, Жиль, я не твоя жена, да и никогда ею не была. Наш брак недействителен, мы совершили большой грех, но это грех по неведенью.

— Что такое? Наш брак недействителен?

— Именно так!

— Чем ты можешь доказать это? Ты забыла…

— Я ничего не забыла. Что касается доказательства, то оно у меня есть: человек, за которого я вышла замуж, чтобы избежать брака, навязанного мне братьями, не умер. Он сумел выжить…

— Кто тебе это сказал? По крайней мере, не я, — прогремел Жиль. — Ты забываешь, что перед смертью Тюдаль, твой гнусный братец, уверил меня, что убил Керноа. Он проткнул его насквозь, словно «иголка шелковый лоскут». Это его собственные слова.

— Ну что ж, в жизни всякое бывает, случается, что человек, оставленный умирать, находит в себе силы выжить.

— Действительно, все зависит от серьезности раны, но я мало знаю людей, выживших после такого ранения. Кроме того, есть еще одна причина, заставляющая меня усомниться в столь внезапном воскрешении…

— Веришь ты или нет, значения не имеет.

Важно то, что Джоб жив и нашел меня. Я, конечно, очень сожалею, я обманула тебя, согласившись на брак. Но судьба, к счастью, вернула мне настоящего мужа…

Она говорила и говорила, словно отвечала заученный урок. Было в ней что-то автоматическое, безликое, это поражало Жиля и заставляло хмурить брови. Ему больше нравилась необузданная ярость прежней Жюдит, чем это странное спокойствие.

— Если я тебя правильно понял, — переспросил Жиль, — бедняга Керноа такое же привидение, как ты и я… Все в руках Всевышнего, и воскрешение и смерть, но в нашей истории есть еще одно непонятное место — это твое исчезновение из Сен-Дени. И правда, интересно узнать, как ты оттуда вырвалась? Настоятельница мать Тереза сказала мне, что королева, та самая королева, которую ты так ненавидишь, вызволила тебя с помощью своей подруги Дианы де Полиньяк. А мне она говорила, что будет держать тебя в монастыре достаточно долго, чтобы ты забыла о своих подвигах в Сен-Порте. Я еще расспрошу королеву, но сейчас я хочу услышать твои объяснения.

Жюдит весело рассмеялась, и этот смех, такой несвоевременный, заставил Жиля остановиться.

— Не вижу, что я сказал смешного?

— Сейчас объясню. Ты полагаешь, что королева помогла мне выйти из монастыря? Да будь ее воля, я бы сгнила в Сен-Дени, она не выпустила бы меня до самой старости! Впрочем, я думаю, в этом вы были заодно… Вам, конечно, понравилось, что принц спрятал меня в Сен-Дени.

Когда же, по приказанию твоей Мессалины, ко мне не пропустили даже графиню Прованскую, я доняла, что она мстит мне за твою смерть…

— Это все слова! Перейдем к фактам. Как ты вышла из монастыря?

— С помощью того, кто меня туда доставил… и благодаря подложному письму королевы.

— Принесенному, несомненно, мнимой графиней де Полиньяк? — продолжил за нее Жиль, недоверчиво улыбаясь.

— Твоя ирония здесь неуместна. Ты сказал совершенно правильно: письмо привезла мнимая графиня де Полиньяк. Это было нетрудно. Нашли женщину, отдаленно похожую на графиню, на самом деле даже это сходство было лишним: мадам Луиза покинула двор задолго до того, как там появились Полиньяки. Она никогда прежде не видела графиню, их семья только в новое царствование появилась в Версале. Так что все вышло удачно. Ты не находишь?

— Что я могу сказать? Ничего! Самое удивительное, что автор всех инсинуаций, подлогов, фальшивок, злодейств и убийств стоит у самого трона, что это принц крови, родной брат короля!

Я не знаю, чему следует больше удивляться: его подлости или тому раболепству, с каким ты повинуешься ему. Я знал, что мосье подлый принц, но я не знал, что ты, последняя из рода Сен-Мелэнов, ты, в чьих жилах течет чистая бретонская кровь, можешь опуститься так низко, участвовать в преступлениях и пресмыкаться перед убийцей!

Его слова ударили Жюдит, словно пощечина.

Она побледнела, но быстро взяла себя в руки.

— До чего я опустилась? Какие преступления?

В чем? В том, что начала жить в союзе со своим настоящим супругом?

— С настоящим супругом? Но где же он? Как это получилось, что я до сих пор не видел его?

— Его нет в Париже, но он не задержится.

Возможно, вернется этой ночью. Он никогда не оставляет меня надолго одну.

— Правда? Тогда мы подождем его вместе. А ты пока что расскажешь мне продолжение своего романа. Если хочешь знать, он мне кажется довольно не правдоподобным.

— Ждать Джоба? Что ты хочешь сказать?

— Только то, что сказал…

Заметив удобный шезлонг, стоявший у окна, Жиль устроился в нем, словно человек, располагающий временем, но при этом не забывающий об осторожности — шпагу Жиль держал под рукой.

— Вот, — сказал он, вытягивая ноги, — теперь я тебя слушаю. Расскажи-ка мне, какая добрая фея земли бретонской, какой злой дух, какой волшебник Мерлин оживил нашего достойного покойника и привел… действительно, куда же он его привел? Не в монастырь же?

— Нет, — ответила Жюдит мрачно, — это было в замке Брюнуа. И перестань насмехаться, потому что чудо именно в том, что он жив и граф Прованский его знает. Джоб, когда выздоровел, повсюду искал меня, он объехал всю Бретань и наконец оказался в Париже. Я рассказывала ему когда-то о своей тетушке де Сен-Круа. Остальное было дело случая.

— Случай! Приятно слышать… Действительно, у тебя была тетка в Париже, тоже ярая поклонница Калиостро. Но почему ты не у нее искала убежища после моей смерти?

— Мне нужна была сильная поддержка влиятельного человека, чтобы отомстить Марии-Антуанетте. А вот после монастыря я действительно отправилась к тете и прибыла как раз вовремя, чтобы принять ее последний вздох. Она умирала… и возле нее я нашла моего дорогого Джоба.

Теперь ты знаешь все, и я прошу тебя уйти.

— Я должен уйти? Почему? Я ведь сказал, что жажду увидеть доброго доктора Керноа. Он ведь врач, не правда ли?

Жюдит кивнула и стала метаться по комнате, сжимая руки и ломая пальцы. Она, казалось, полностью забыла о Турнемине, не удостаивала даже взглядом, лишь сквозь сжатые зубы бормотала неразборчивые слова. Она как будто боролась с невидимым врагом. Глубокая тишина, окружавшая дом, придавала этой сцене завораживающую таинственность.

Жиль уже было собрался обратиться к Жюдит с каким-нибудь вопросом, как вдруг она сама остановилась перед ним, и огонь свечи заблестел на ее заплаканных щеках.

— Послушай, — сказала она с мукой в голосе, — тебе надо уйти. Пора понять, что между нами не только все кончилось, но и никогда не начиналось. Мы обманулись…

— Говори только за себя! Я знаю, что не ошибся. Я всегда хотел только тебя, мечтал только о тебе. Ты забыла наши ночи любви и тот великолепный вечер, когда ты пришла ко мне и сказала, что любишь?.. И ты меня действительно любила, раз возненавидела королеву, считая ее своей соперницей! Приди же в себя, Жюдит! Тебя околдовали! Как смогла ты, такая гордая и непримиримая, согласиться стать Королевой Ночи?! Содержательницей картежного притона! Падшая женщина! И это Жюдит!

С гневом она отвернулась от него, топнула ногой.

— Я не падшая женщина! Если я и согласилась играть эту роль, то… но зачем я буду тебе все объяснять, ведь ты больше не муж мне. И тебе пора уходить, не мучай меня. Если ты любишь меня, уходи!

Он снова схватил ее, прижал к себе. Она застонала и стала вырываться.

— Почему ты хочешь, чтобы я ушел? Я только посмотрю на твоего Керноа.

— Нет… Нет! Оставь нас в покое! Ты не имеешь никакого права!

— Да, теперь конечно. Но, насколько я помню, Керноа был хорошим человеком, добрым малым. Почему ты боишься нашей встречи? Ведь ты боишься, не так ли? Он что, такой ревнивый?

После вчерашнего представления в его ревность поверить трудно.

Она извивалась в его руках.

— Ты мне делаешь больно!

— Не важно! Скажи! Ты боишься?

— Да, да, верно, я боюсь.

— Чего ты боишься? Кого?

Внезапно она перестала сопротивляться, он нагнулся к ее лицу и увидел глаза Жюдит, горящие ненавистью и страхом.

— Кого ты хочешь, чтобы я боялась? Тебя, конечно! Да, я боюсь тебя. Я боюсь, что ты убьешь Джоба, потому что я люблю его. Чтобы до этого додуматься, никакого колдовства не нужно. Ну, ты доволен?..

— Не правда! Ты любишь меня…

— Возможно, любила… одно время. Ты красивый, сильный, страстный… Ты меня обожал, а я была одинока. Но он, он совершенно другое! Если бы мои братья не нашли, нас тогда, мы бы могли жить счастливо…

Жиль отпустил ее так неожиданно, что она чуть было не упала. Ледяная рука тоски сжала сердце Турнемина, и ему вдруг показалось, что из жил его вытекла вся кровь. Это через невидимую рану вытекала его жизнь…

— Ты его любишь? — выдавил он с трудом.

— Да, прости меня.

Если бы она не добавила эти жалкие слова, он, возможно, еще надеялся… Чтобы не показать свое страдание. Жиль отвернулся, и в высоком зеркале камина отобразилось его перекошенное лицо.

Он вспомнил, как Тюдаль де Сен-Мелэн перед смертью говорил: «Ей будет неплохо без тебя…»

Что ж, и Тюдаль и Жюдит не обманули его. Она действительно любила только одного человека, того, кто подобрал ее полумертвую и назвал своей женой.

Жиль зажмурил глаза и сжал кулаки, чтобы остановить слезы, они душили его. Несчастный!

Всего несколько слов, и вся жизнь разбита! Он пришел к ней, готовый простить и увезти ее на край света, но счастье Жюдит зависело не от него, а от другого человека…