— Да. Так звали мою бабушку. — Если упоминание о чем-то личном могло оказаться ошибкой, то было уже поздно, подумала Пит.

— Не могу сказать, подходило ли оно вашей бабушке, — заметил он с искрой в глазах, — но мне вы, безусловно, не кажетесь холодным серым камнем.

Ей пришло на ум возразить, что ее имя следует ассоциировать с драгоценными камнями, но поощрять дальнейший флирт — значило отвлечься от профессиональной цели.

В комнату вошла женщина с подносом, и, пока она наливала им обоим кофе в чашки из английского фарфора, Марсель попросил Пит позволить ему просмотреть ее папку. Он подождал, пока женщина уйдет, и продолжил переворачивать листы. Потягивая восхитительный кофе, Пит разглядывала его поверх края чашки. Она заметила, как несколько раз его брови поднимались, что показалось ей проявлением одобрения.

Наконец он закрыл папку и отложил в сторону.

— Сколько вам лет, Пьетра?

— Двадцать два, — без заминки ответила она. Пит неделями тренировалась в произношении этой лжи, чтобы сказать, не моргнув глазом. И в самом деле, что такое два лишних года?

Он сидел, подперев подбородок идеально ухоженными руками.

— Я буду откровенен с вами, Пьетра, потому что вы, несомненно, талантливы… так же как и настойчивы. Для нас работают несколько самых искусных мастеров ювелирного дела в мире — здесь в Нью-Йорке, Париже, Милане, — люди с многолетним опытом и талантом. Вы очень молоды.

— Вы тоже, — заметила она с улыбкой, чтобы не показаться грубой или дерзкой.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Но сейчас мы говорим о вас. При том положении, которое занимает наша фирма, умение дать правильную оценку и огромные траты являются частью наших ювелирных замыслов — приобретение и отбор камней и драгоценных металлов, переговоры с торговцами, конкуренция с дилерами. Мы не считаем, что наши дизайнеры должны работать в тепличных условиях. Вы должны знать все стадии бизнеса, а это может потребовать от вас значительных усилий и оказаться несколько больше, чем… как вы это называете в Америке? — …авантюра. Думаю, вам будет трудно. Как я уже сказал, вы очень молоды.

Молодая, да к тому же женщина, подумала Пит, но она прикусила язык, чтобы не высказаться вслух. Она была уверена, что, по его мнению, женщина не может быть такой же выносливой, как мужчина.

— Поэтому на обозримое будущее я не думаю, что вы нам подойдете… если вы не захотите заниматься чем-то рутинным — клерк, продавщица. Это было бы постыдной тратой вашего таланта. Я вам советую обратиться в небольшую фирму — самым лучшим для вас будет один из домов по продаже массовых изделий.

Пит помедлила, прежде чем заговорить. Она не была уверена, дает ли ей совет этот молодой человек по имени Марсель, как знак расположения или проявляет свою власть, сообщая, что ее здесь не хотят, или она здесь не нужна. Пит по-прежнему считала, что окончательное решение должно остаться только за Ивером.

— Если вы считаете меня талантливой, почему не дать мне шанс. Позвольте мне показать свои работы…

— Вам нужен опыт, Пьетра, и я советую приобрести его. Тогда, возможно, через семь-восемь лет вы сможете…

— Семь лет? У меня нет столько времени!

— Нет, конечно, у вас нет. Я понимаю. Вы красивая молодая женщина. Через семь лет у вас будут другие занятия. Брак, дети…

— Нет, Марсель. Вы ничего не поняли. — Она осторожно поставила хрупкую чашку, опасаясь, что, находясь в таком напряжении, может разбить ее. — Мою любовь к этому делу нельзя так просто отбросить в сторону. Это моя жизнь. Я начну с любой работы, которую вы предложите, потому что я знаю, что быстро продвинусь. Но мне нужно начать. И мне нужно работать здесь.

— Нужно?

— Это просто… ну, что-то личное, — ответила она, пытаясь избавиться от напряженности, с которой она только что говорила. — Пожалуйста, Марсель. Если вы считаете меня перспективной, не выставляйте меня пока за дверь. Разрешите мне показать мои работы месье Иверу. Пусть он решит.

— Пусть он? — Марсель остановился, пораженный.

О, Боже, подумала Пит, вот теперь я все испортила.

Мелкие сошки на своем пути наверх не любят, когда их авторитету наносят удар снизу, а она только что попросила этого клерка через его голову обратиться сразу к самому боссу.

Но через минуту он расслабился. Он даже слегка улыбнулся ей приятной улыбкой.

— Дайте мне подумать об этом, — сказал он. — Оставьте вашу папку мне. Есть ли телефон, по которому я могу найти вас, Пьетра?

— О, благодарю вас, Марсель, большое вам спасибо. — Она нацарапала свой телефон на бумаге, которую он ей дал, пододвинула ее к нему и поднялась, чтобы уйти.

У двери она обернулась и одарила его улыбкой, которая ослепляла, как сто каратов.

— И, Марсель… я не камень. Поэтому зовите меня Пит.

Две недели длилось томительное ожидание. Но Пит была уверена, что Марсель устроит ей встречу с Клодом Ивером. Она ему понравилась, Пит это чувствовала. Он считал ее привлекательной, даже назвал красивой. Он был на ее стороне.

Но когда проходил еще один день без звонка, ее надежды рушились. Может быть, он вежлив только внешне, а в душе считает ее глупой, молодой и наивной. И никогда не упомянет ее имя Иверу. Возможно, что в этом и заключается его работа.

Когда Пит бродила по дому, дедушка заметил, что она чем-то расстроена, и поинтересовался раз или два, не больна ли она. Она постаралась, как могла, успокоить его, не объясняя свою озабоченность. Боже упаси, чтоб он узнал о ее стремлении встретиться с Клодом Ивером.

Единственной, кому она осмелилась довериться, была ее мать. В свои субботние посещения она подробно рассказала ей о своих усилиях и о встрече с молодым французом по имени Марсель. Но мама, как обычно, ничего не сказала в ответ.

Когда же наконец раздался долгожданный звонок, Пит находилась в таком состоянии, что не была уверена, правильно ли она расслышала его имя, и совсем засомневалась, когда он спросил, не сможет ли она отобедать с месье Ивером этим вечером.

— Отобедать? Марсель, мне нужна работа. Какое отношение имеет к этому обед? — Она уже было собралась сказать, что это кажется не совсем приличным, но испугалась, что другого предложения может не последовать.

— Bien sur, мадемуазель, речь идет о работе. Но месье Ивер предпочитает обсуждать такие вещи в непринужденной обстановке, подальше от телефонных звонков и других отвлекающих моментов офиса. Он знает, когда дело касается драгоценностей, спешки не должно быть, чтобы не последовали дорогостоящие ошибки.

Дорогие ошибки, подумала она. Как неправильно составленное мнение об алмазе. Даже после девяти месяцев изучения камня ее дедушка допустил дорогую и непоправимую ошибку.

— Месье Ивер видел мою папку?

— Mais oui. Он поражен.

— Очень хорошо. Скажите ему, что я принимаю приглашение. Чтобы обсудить дело, — быстро добавила она.

Она услышала короткий добродушный смешок на другом конце линии.

— Très bon. Вас устроит «Гренуй» в восемь часов?

О, Боже, подумала она. Ей доводилось читать об этом ресторане в журнале «Вог» — «лягушачий пруд», как его называют завсегдатаи. Его посещали и Джекки О и Генри Киссинджер и другие важные персоны. Что, черт возьми, ей надеть в один из самых дорогих, самых модных ресторанов в Нью-Йорке?

— Конечно, — ответила она, надеясь, что сумеет скрыть панику. — Восемь часов прекрасно подойдет.

Вторую половину дня она лихорадочно переделывала старое вечернее платье матери, поток сапфирового шелка тех дней, когда деньги не были в их жизни столь неуловимы — до того как дедушка расколол алмаз. Убрав несколько слоев на вшитой нижней юбке, увеличив вырез на спине и отрезав несколько дюймов от подола, превратив их в пояс, ей удалось придать супермодному платью 1953 года свежий и современный вид. Она подумала, что его чистые линии позволят ей выглядеть на двадцать два года, как она заявила.

— Куда это ты собралась, что тебе потребовалось вечернее платье матери? — спросил Джозеф, когда она тщательно подкрашивала лицо.

— В «Гренуй». Это касается работы, — последовал ответ.

— Работы? Кто ведет красивую женщину в модный ресторан, чтобы дать ей работу? — В голосе звучало подозрение. Он не одобрял, когда его разумная девочка вела себя непонятным для него образом. И он совсем не был уверен, что ему нравится, как она выглядела — такая красивая и такая возбужденная. Синее платье подчеркивало ее сапфировые глаза, в которых загорелся внутренний огонь. Волосы блестели. Щеки пылали.

Обеспокоенное выражение на лице деда привлекло внимание Пит, когда она, взяв старую серебряную пудреницу матери, направилась к двери. Она остановилась перед ним.

— Ты мне доверяешь, дедушка?

Он посмотрел ей в глаза.

— У меня остались две самые большие драгоценности — вера в тебя и моя любовь, — сказал он.

— Тогда не волнуйся. — Она слегка поцеловала его в кончик носа и выплыла из комнаты.

Да, да, думал он после ее ухода, он ей полностью доверял.

Но она такая красивая — даже больше, чем Беттина. Поэтому он все время беспокоился.


Было ровно восемь, когда Пит вышла из такси перед «Гренуй». Она заставила водителя три раза объехать квартал, чтобы не появиться раньше назначенного времени. Однако, когда ее провели к столику, Клода Ивера еще не было. Она устроилась на красивой бархатной банкетке и огляделась.

Пит слышала, что «Гренуй» один из самых красивых ресторанов в Нью-Йорке, и теперь убедилась в справедливости этого. Бледно-зеленые стены украшали сверкающие зеркала и флорентийская живопись в позолоченных рамах. Настенные канделябры давали мягкий теплый свет. И цветы! Пит нагнулась, чтобы вдохнуть пьянящий аромат прекрасно подобранных цветов, стоящих на столе в бокале. В углах зала изысканные букеты свисали с подставок. Было впечатление, что находишься в беседке, увитой цветами.