Потом неожиданно огромная волна радости вырвалась из нее, и она вскрикнула; задыхающийся буйный взрыв радости… О! и она рассмеялась.

— Да! — закричал Чарли. — Да, Пит! Смейся для меня все время, — и он долго доставлял ей радость, вызывая у нее смех, который волнами поднимался из нее.

Когда она наконец остановилась и лежала, тяжело дыша и глупо улыбаясь ему, он также глупо улыбнулся ей в ответ. Он залез рукой в ящик стола возле постели и вынул маленький пакетик из фольги.

— Ради тебя, Пит, нет выхода, — пояснил он, надевая презерватив на торчащий пенис. — Но не всегда.

Он поднялся над ней, улыбаясь самой приятной улыбкой, которую ей доводилось видеть. Она сдавленно рассмеялась.

— Да, это была только игра. Сейчас нам надо заняться другим. — Потом он погрузился в нее, и все началось снова.


Пит никогда не предполагала, что жизнь может быть такой полной, законченной. Ее занятия, работа, семья — теперь добавилась Анна, ближайшая подруга Джесс, а сейчас еще и любовник.

Папа наконец искренне согласился с ее честолюбивым замыслом стать величайшим дизайнером ювелирных украшений, которого когда-либо знал мир. Он интересовался ее занятиями и смотрел, над чем она работает в данный момент. А он рассказал ей все о Коломбе — все, что сохранила память. Он описал каждое украшение, которое видел в Ла Тане, как смог запомнить его. Он описал атмосферу, окружавшую Коломбу, волшебные чары, которые она, казалось, сплела вокруг себя. В сознании Пит это, похоже, соединилось с волшебством драгоценных камней, и она полагала, что это может каким-то образом оказаться ключом к обретению однажды своего стиля.

— Теперь, когда ты решила, чем хочешь заниматься в жизни, что ты собираешься предпринять? — спросил ее как-то Стив. — С чего начнешь?

— С чего еще, папа, как не с начала.

Глава 10

Комната, по крайней мере, с кондиционером, подумала Пит. Слава Богу за такую небольшую милость. Хотя можно ли назвать кондиционер просто небольшой милостью в такой день в Нью-Йорке? В течение всей этой недели в середине июля температура колебалась между 35 и 36,5 градусами. Сегодня ей в восьмой раз за три недели предложили подождать в приемном салоне «Дюфор и Ивер» на случай, если ее удостоит беседы шеф, чего она так домогалась. Пит, однако, видела в этом и положительную сторону. Даже если ее заставляют просиживать в приемной бесконечные часы, это, по крайней мере, лучше, чем быть за дверью фирмы или торчать дома. Здесь она добивалась аудиенции разными способами.

Пит оглядела салон, большую комнату с огромными зеркалами и бежевыми стенами, отделанными украшениями из листового золота. Особняк на Пятой авеню, занимаемый ювелирной фирмой, когда-то принадлежал королю воровского мира. В 1910 году жена владельца особняка обратила внимание на восхитительное ожерелье из натурального черного жемчуга в витрине ювелирного магазина, который в то время занимал помещение вровень с улицей вдали от центра. Она просто должна иметь этот жемчуг, сказала жена своему мужу-вору. Пьер Дюфор согласился обменять ожерелье на особняк.

Приятное местечко, думала Пит. Однако бархатная обивка изысканного дивана в стиле Людовика XVI, на котором она сидела, начинала казаться ей бетоном. Она предпочла одеться в полотняный костюм цвета соломы, потому что в нем она казалась старше своих двадцати лет, более серьезной — и, как ей казалось, — более пригодной для работы в этой фирме. Но он был слишком тяжел для такой погоды, и в нем она чувствовала себя, словно в доспехах. Она уже по три раза прочитала все журналы, посвященные искусству и антиквариату, которые лежали на инкрустированном столике.

Когда Пит пришла в первый раз, ей было сказано, что в данный момент работы нет, но если у нее есть автобиография, она может оставить ее на случай, если вдруг что-то появится. Нет? Жаль. Она пошла домой и написала.

В следующее посещение ее встретили с удивленно поднятыми бровями и холодным: «У вас нет папки с работами? Нечего показать? Жаль». Она отправилась домой и всю следующую неделю делала цветные снимки своих лучших работ, действуя по принципу, если хочешь, чтобы все было выполнено как следует, делай сама. Она наклеила их на картон и сделала паспарту, сложила в красивую папку из кожи угря. Это стоило ей кучу денег, но зато у нее появилась возможность увидеть женщину на одну ступеньку выше первой секретарши в приемной — личного секретаря у Личного Секретаря.

Но она услышала все то же, знакомое: «Нет работы, мисс Д’Анджели». Секретарша произнесла это как «Дэн — желли».

Взглянув на табличку над столом женщины, Пит проявила настойчивость.

— Мисс Харрисон, не кажется ли вам, что для настоящего таланта всегда должно быть место? Когда появляется прирожденный ювелир, работу надо найти. Или создать.

— И вы прирожденный ювелир? — спросила женщина, не скрывая своего сарказма.

Пит просто кивнула и смутила ее взглядом. Но взгляд не был достойным противником полномочий мисс Харрисон, какой бы маленькой сошкой она ни была. Опять жаль.

Спустя неделю Пит попросила личного свидания с месье Ивером, но ей ответили, что его нет в городе, он в Париже, что его возвращения ждут не раньше как через неделю или две. По крайней мере.

Каждый раз, возвращаясь домой, она размышляла, что может она сказать или сделать, чтобы наконец окончательно попасть в святая святых. Она была уверена, что, если ей удастся просто увидеть Клода Ивера, показать ему, что она может делать, она сумеет убедить его взять ее на работу. Она должна.

И не потому, что не было иных мест. Прежде чем прийти сюда, она обошла другие ювелирные дома. Картье, Уинстон, Ван Клиф, Тиффани. Возможности были. Ничего значительного для начала. Но когда упоминалась работа и даже предлагалась, Пит, к своему удивлению, отклоняла предложения. Она наконец поняла, что ее отказы вызваны не скромным жалованьем или тем, что ей не давали достаточно ответственной работы. «Дюфор и Ивер» фактически было единственным местом, где бы ей хотелось работать. Для нее это стало просто делом чести, восстановлением некоего равновесия, которое было нарушено много лет назад — в тот день, когда дедушка был признан непригодным за то, что смело пошел на риск и, к несчастью, ему не повезло. Какие бы иные силы ни способствовали формированию ее интереса к драгоценностям, ее таланта и честолюбия, именно тот момент показал ей, как глубоко могут повлиять камни на судьбы людей. Тот момент, когда раскололся алмаз, унизив ее любимого дедушку, раздавил хрупкую раковину ее матери и разбил семью.

Поэтому Пит упорствовала. Будь она проклята, если отступится от своего и не добьется беседы с самим Клодом Ивером. Необходимо, чтобы Ивер дал ей шанс. Это было бы первым шагом в исправлении столь многих старых несправедливостей. Хотя, конечно, Пит не собиралась говорить ему, кто она. Ее фамилии будет достаточно, чтобы скрыть родство с Джозефом Зееманом.

В начале этой недели она наконец одержала небольшую победу. Холодная и высокомерная мисс Харрисон, изнуренная настойчивостью Пит, появилась ближе к концу дня и провела ее в кабинет помощника менеджера в отделе дизайна. Он был поражен ее работами и сразу же повел по коридору к боссу.

— Мисс Д’Анджели, ваши работы многообещающие, — сказал менеджер по дизайну. — У вас оригинальный вкус и свежее видение. Приходите в пятницу утром. Мистер Ивер должен накануне прилететь из Парижа. Возможно, у него найдется время, чтобы просмотреть вашу папку.

И вот она сидела в ожидании. Было уже далеко за полдень, но Клод Ивер не появлялся. Вероятно, он еще не вернулся из Парижа. Может, ей проявить дерзость и поинтересоваться, не зря ли ее пригласили?

Пит переворачивала листы в своей папке, размышляя, что может она сделать для улучшения рисунков, когда голос окликнул ее:

— Мисс Д’Анджели…

Она подняла глаза и увидела стройного красивого молодого человека, стоящего в дверях, ведущих во внутренние кабинеты. Он идеально произнес ее имя, придав ему особое континентальное звучание.

— Не пройдете ли со мной? — Голос был мужественный и усиливался заметным французским акцентом.

Она надеялась, что, может быть, он отведет ее к Клоду Иверу, но когда он повел ее по покрытому густым ковром коридору, то остановился, пропуская ее в комнату, украшенную скорее как гостиная, чем офис. Прежде чем войти, Пит заметила в конце коридора внушительные двойные двери с медной табличкой, на которой было выгравировано «Клод Ивер». Значит, ей опять не повезло, подумала Пит. Этот молодой человек — еще одно звено в «Линии Мажино», состоящей из помощников, клерков, менеджеров, чьей задачей было ограждать Клода Ивера от нежелательных и назойливых посетителей. Что ж, если ей суждено пройти и этот рубеж, она пройдет. Между тем он не казался ей трудным. Молодому человеку было двадцать пять — двадцать шесть лет, на ее взгляд. Загорелый и очень привлекательный, одет в темно-серый блейзер прекрасного покроя, который подчеркивал его хорошо сложенную фигуру и манеру двигаться — с природной грацией, она даже подумала, каков он в танце.

— Присаживайтесь, мисс Д’Анджели. — Он указал ей на кресло с подушечкой для головы, в стиле королевы Анны, перед камином, на котором стояло множество летних цветов, а сам сел напротив нее.

— Благодарю, месье…

— Почему бы вам не называть меня просто Марсель. Я пытаюсь привыкнуть к американскому отсутствию церемоний. Для нас это немного трудно.

Он улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ. У него были ровные, как жемчуг в ожерелье, зубы.

— О’кей, Марсель. А вы можете называть меня Пьетра. — Ее настоящее имя почему-то казалось старше.

— Пьетра, — повторил он. Опять безупречное континентальное произношение. — В итальянском, думаю, это значит камень.