Одна вещь особенно привлекла ее внимание — широкое ожерелье из чеканного золота, в одних местах толстое, в других тонкое, почти как бумага, выложенное то тут, то там полупрозрачными кабошонами разных размеров — из гранатов, сердоликов, лунных камней — узором, который то казался абстрактным, то напоминал животных или цветы.

Пит смотрела на ожерелье с изумлением и благоговением. Она представляла художника, склонившегося над рабочим столом, делающего набросок за наброском, пока наконец он не убедится, что рисунок совершенен; потом чеканящего золото и, наконец, с тонким пинцетом для укрепления камней. Она воображала его, откинувшегося назад на стуле и с чувством удовлетворения рассматривающего законченную работу. Ей даже слышался его голос: «Да, годится».

Я хочу, чтобы я тоже смогла создать подобное. Я хочу знать, как сделать такую же совершенную и прекрасную вещь. Такую вечную.


Рукопожатие женщины было крепким и теплым, и она радушно втянула Пит в комнату.

— Пит, — начал Стив нетерпеливо и взволнованно, — это Анна.

— Привет, Пит, — сказала круглолицая женщина с каштановыми волосами и улыбающимися глазами, протягивая ей руку. — Я так рада, что ты наконец встретилась со мной.

У нее был очаровательный акцент, живой и сексуальный, подумала Пит, глядя на тридцатишестилетнюю эмигрантку. Пит не была уверена, что она ожидала увидеть, но Анна Яновская совершенно не соответствовала ее представлениям. Она не особенно красива, подумала Пит, конечно, не такая красавица, как мама. Длинные каштановые волосы были собраны на затылке резинкой. Глубоко посаженные глаза, широкие скулы и решительный рот говорили о славянском происхождении.

На мгновение Пит подумала, не был ли выбор отца реакцией против Беттины. После брака с такой красивой женщиной и такой психически неустойчивой, возможно, ему захотелось испытать что-то другое. Анна, может быть, и не красавица, но она выглядит основательной и надежной. Нельзя сказать, что она непривлекательна. Пит распознала в ней природную сексуальность, умиротворенность и безмятежное ощущение быть женщиной.

Где-то Пит слышала, что мужчина, оставивший одну женщину, часто находит другую такую же. Но в случае с отцом все обстояло иначе. Если мама была сдержанной, спокойной и замкнутой, у Анны была теплая открытая улыбка, которая заполняла все ее лицо, а глаза горели жаждой жизни. Если мама была хрупкая, то Анна скорее крупная женщина, почти такая же высокая, как Стив. Пит прикинула, что у Анны фунтов десять лишнего веса, но она носила его легко. Анна Яновская заявляла о своем присутствии.

Квартира на верхнем этаже не походила ни на одну из виденных Пит раньше, и, конечно, она и представить себе не могла такое жилище. В единственной комнате было, вероятно, тридцать на пятьдесят футов. Две стены представляли собой сплошные окна; солнечный свет заливал комнату, окрашивая все в розовый, оранжево-розовый и светло-желтый цвета. Ряд чугунных опор толщиной с дуб проходил по центру комнаты, поддерживая потолок на высоте в пятнадцать футов.

— Обед будет готов через четверть часа, — сказала Анна.

— Если это можно назвать обедом, — поддразнил ее Стив, обнимая за плечи. — Поделись с Пит своими представлениями об идеальной еде.

Анна рассмеялась, уютный звук, абсолютно лишенный застенчивости.

— Первое мне не надо готовить, — сказала она. — Я ненавижу готовить — такая трата времени и таланта.

— Поэтому мы едим холодные закуски, — прокомментировал Стив.

— Да, — согласилась Анна, — но какие закуски! Я скажу тебе, что два часа ходила по магазинам в поисках самой лучшей копченой колбасы, самой замечательной селедки. У нас будет капустный салат и пикули, жареный перец и, и… — она засунула руку в сумку, лежавшую на столе около двери, и начала вытаскивать продукты, — …хрустящий картофель, виноград и… — Торжественным жестом она извлекла две бутылки вина, одну белого, другую красного. — И вино! А теперь, Стефано, хватит ли у тебя смелости сказать, что я не потрудилась над этой едой, как шеф-повар?

— Никогда, моя дорогая, — сказал Стив, целуя ей руку. — А сейчас марш на кухню, женщина, и закончи свою работу. Ты сможешь, по крайней мере, порезать колбасу и разложить все остальное на приличные тарелки.

— Да, да. Я все сделаю очень красиво. Как ты, — ответила она и поцеловала его.

Пит смотрела на отца в изумлении. Она не могла припомнить, чтобы видела его рядом с матерью таким раскованным и улыбающимся, таким спокойным. Его отношения с Анной, казалось, были основаны не только на любви, но и на симпатии. Им явно было хорошо вместе.

Пит заметила, как изменился отец за год его жизни с Анной. Он выглядел моложе, смеялся больше, чем раньше, и бросил курить. Он также нашел работу, которую любил, и теперь стал редактором и репортером в нью-йоркском бюро крупной итальянской газеты.

Пит была рада, что после стольких лет страдания он наконец обрел жизнь, которая приносила ему удовольствие. Разве он не заслужил этого?

— Стефано, почему ты не пригласишь Пит в комнату, пока я вожусь на кухне.

— Потому что мне до обеда надо закончить перевод. Пит, помоги Анне, хорошо? Она может отрезать себе палец, как отрезает колбасу. За ней на кухне нужен глаз да глаз.

Из кухни в его сторону пролетела луковица и попала Пит в плечо.

— В яблочко! — воскликнул Стив и метнул луковицу обратно в сторону кухни. Потом он исчез за перегородкой.

Пит пошла в угол огромной комнаты, приспособленной для кухни, отделенный от остальной части стойкой из мясной лавки, радуясь возможности получше приглядеться к Анне. Пространство было заполнено сверкающими кастрюлями с медными днищами, которые выглядели так, будто ими никогда не пользовались. Сверху свисали пучки трав и цветов.

— Красиво, правда? Подруга помогла мне все это купить. Она решила, что мне следует попытаться ввести людей в заблуждение, я думаю. — Она заговорщицки улыбнулась Пит. — Я дурачила твоего отца. Но только неделю. Он полагал, что я сама делаю картофельный салат и борщ. — Она рассмеялась своим сердечным смехом.

— Не похоже, что он ходит голодный, — заметила Пит, беря нож и зрелый помидор.

— Нет, нет. Я кормлю его все время. Это польская традиция.

— Вы давно здесь, в этой стране?

— Пять лет. Я знаю, что говорю, будто пробыла пять месяцев. Английский — странный язык.

— Вы очень хорошо говорите. Почему вы уехали?

— Я художник. В Польше быть художником очень трудно, особенно если не хочешь создавать партийное искусство. Там невозможно дышать. Чтобы быть художником, душа, ум и сердце должны быть свободными, свободно парить, как гигантские птицы, или шлепнуться лицом. — Она вновь рассмеялась, и Пит подумала, что она уже давно не слышала такой легкий и радостный смех.

— Наверное, замечательно быть художником? — спросила Пит, вспомнив о том произведении ювелирного искусства, которое видела по пути в Сохо. — Создавать что-то прекрасное, чтобы другие могли оценить и при этом знать, что они тоже видят в этом красоту.

— Да! Верно, Пит. Именно это я имею в виду, когда работаю в своей студии. Поделиться своим видением прекрасного. — Она воодушевленно жестикулировала, когда говорила, большой нож, как у мясника, в ее руке рисовал в воздухе огромные дуги. — Самое лучшее на свете, когда кто-то, кого ты не знаешь, у которого нет причин любить тебя или лгать тебе, скажет, что у тебя хорошая работа, красивая работа, что она имеет значение и для него тоже. Вот тогда я знаю, почему я стала художником.

— Мне бы хотелось когда-нибудь посмотреть ваши работы.

— Хорошо. Придешь ко мне в студию. Я покажу тебе.

Потом они трудились молча. Как раз перед тем, как отнести переполненные тарелки на стол, Анна опять повернулась к Пит.

— Можно я тебе кое-что скажу?

— Конечно.

— Я люблю Стефано, и он любит меня. Мы подходим друг другу. Но я не пытаюсь занять место твоей матери, Пит. Никогда.

— Теперь я знаю.

— Но я надеюсь, что мы подружимся, Пит. Хорошо быть друзьями, правда?

— Хорошо. — Потом она удивила ее. Положив огромный нож, она заключила Пит в объятие, большое и теплое. Это было замечательно.

— Угощение готово, — позвала Анна из кухни, и они все направились к столу.

Был веселый, оживленный, смешной обед. Пит не переставала удивляться, как прекрасно смотрелись вместе отец и Анна, как они подходили друг другу.

— Ты уже закончила? — спросила Анна, когда Пит одолела только одну тарелку, с верхом наполненную едой. Она вздохнула. — Как бы мне хотелось, чтобы у меня был такой плохой аппетит. Но моя голова постоянно повторяет mangiolo, Anna, mangiolo[16].

Пит захихикала, а Стив захохотал.

— Я пытаюсь учить ее итальянскому. Кажется, не получается.

— За такое оскорбление ты должен сварить кофе.

— Я всегда варю кофе. Если б я этого не делал, ты давно бы отравила нас обоих.

Он ушел на кухню, а Пит занялась изучением женщины, которую любил ее отец. Анна не была похожа на женщин, которых знала Пит. Она никогда не встречала человека, так до краев наполненного жизнью и теплом. Смех буквально лился, улыбки согревали воздух вокруг нее. Это была женщина, которая уютно чувствовала себя в своей собственной коже. Пит пришло на ум, что ей хотелось бы привести сюда Джесс, чтобы познакомить с Анной, которая, не будучи классической красавицей, развила свой собственный тип красоты, нечто вроде внутреннего огня, который согревал все вокруг нее.

Она поняла, как ей нравится быть здесь, и ругала себя за то, что так долго откладывала свой приход. Приятно чувствовать себя частью светящегося круга любви этих двух людей. Папа так заслужил это, и она была рада за него.

Но как печально, что у мамы никогда в жизни не было такой простой и безмятежной любви.