(Кингслей) Джоанна Кингсли - Сокровища

— Послушай, Пьетра, у тебя красивое имя, а мое мне всегда казалось высокомерным. Поэтому, если мы хотим быть друзьями, зови меня просто Джесс.

Пит покачала головой и рассмеялась.

Джесс посмотрела на нее немного обиженно.

— В чем дело, что смешного?

— Дело не в тебе. Во мне — я важничаю. Меня все зовут Пит.

К остановке подошел автобус.

— Пока, Джесс.

— Пока, Пит.

Но после того как автобус уже отъехал, Джесс побежала рядом с ним, стараясь привлечь внимание Пит.

— Эй, Пит… Пит! Позвони мне завтра, ладно? Или я тебе позвоню.

Звук выхлопных газов автобуса был слишком громким, чтобы крик Пит мог заглушить его. Но, вероятно, подумала Пит, она позвонит сегодня вечером.

Джесс Уолш стала для Пит другом, наперсницей, окном в другой мир и другое мышление.

В течение многих лет мир богатства и роскоши был чем-то, что Пит разглядывала в глянцевых журналах или сквозь стеклянные роскошные витрины. Люди, живущие в том мире, были сказочными существами, в сознании Пит наравне с волшебной бабушкой, украшенной драгоценностями, которую она никогда не знала. Она, конечно, никогда не думала, что богачи могут простужаться, что у них может болеть голова, как у других людей, которые вынуждены подниматься с постели, когда им не хочется, которым приходится заниматься перед экзаменами и которым иногда бывает страшно по ночам.

Через Джесс она знакомилась с этим миром по-иному. Она не стала его частью, но, по крайней мере, званым гостем. Весь июль Пит курсировала между Кухней ада и Парк-авеню, где она просиживала в лавандово-зеленой спальне Джесс, застланной ворсистым ковром, с коллекцией кукол и огромным телевизором. Они сплетничали и ворчали, пробовали лак для ногтей и говорили о том, как неприятны спазмы во время месячных, и строили догадки, какая из кинозвезд лучшая в постели. Познакомившись с Джесс, Пит захотелось вновь стать двенадцатилетней девочкой, только для того, чтобы прожить эти годы с ней.

В первый уик-энд августа Джесс позвонила Пит и пригласила ее провести выходные дни в их доме в Монтауке.

— Где это?

— На берегу.

Пит вздохнула. Она любила пляж, но, кроме двух поездок с отцом на Кони Айленд, ей не доводилось проводить там много времени. И она никогда прежде не соглашалась поехать вместе с Джесс на уик-энд. Субботу она посвящала маме. Всегда.

— Мне очень жаль, Джесс, — сказала Пит, помедлив. — Ты ведь знаешь, я не могу.

— Послушай, Пит. Может быть, твоей маме будет полезнее, если ты будешь обращаться с ней почти что как со мной. Я имею в виду, что ты единственный человек, который дает мне возможность забыть, что я хрупкая. Поэтому… напиши своей маме письмо или позвони и скажи, что уезжаешь на уик-энд, или объясни в следующий раз, когда увидишь ее. Но дай ей шанс быть матерью, которая хочет, чтобы ее дочь взрослела и у нее была бы личная жизнь.

Пит так долго молчала, что Джесс засомневалась, не прервалась ли связь.

— Пит, ты здесь?

Пит так переполняли эмоции, что ей потребовалось время, чтобы вновь заговорить.

— Мне так чертовски повезло, что я познакомилась с тобой, Джесс.

Она написала матери славное письмо, такое, как если б мама не находилась в сумасшедшем доме, рассказала ей много о новой подруге и как приятно быть приглашенной в красивые места.

Уик-энд в прекрасном доме Уолшей, обращенном окнами на океан, был самым лучшим в жизни Пит. И он натолкнул ее на мысль о русалке.

Это был самый лучший рождественский подарок, о котором только могла мечтать Пит. Она чувствовала его приближение, как трепет в крови. Она даже смущенно молилась, хотя совсем не была уверена, что верит в Бога. Но она боялась даже надеяться.

Беттина возвращалась домой.

За прошедшие два года она стала лучше. Пит это ясно видела. Современные транквилизаторы отгоняли ее дневные страхи и ночные кошмары, не превращая ее в некоторое подобие безжизненного зомби. Она редко без видимой причины пускалась в слезы. Смеялась шуткам, хмурилась, сталкиваясь с глупостью, и даже бранила Пит за то, что та чересчур увлекается губной помадой или за взлохмаченные волосы.

К 1968 году неоспоримое умение Пит обращаться со своей матерью убедило врача Беттины разрешить ей провести уик-энд в кругу семьи. Поскольку не возникло никаких крупных проблем, решение было принято. На Рождество ее насовсем отпустят домой.

Морозным декабрьским днем вся семья отправилась в Йонкерс в стареньком «шевроле», который Стив одолжил у приятеля.

— Теперь запомните, — втолковывала им Пит, когда они ехали по кольцевой дороге, — она будет нервничать. Это место может быть ужасным, но оно служило ей домом девять лет. Оно означает для мамы безопасность.

— Да, доктор, — с улыбкой подтрунивал над ней Стив. — Мы запомнили.

— И мы дадим ей новое безопасное место, — решительно добавил Джозеф, он тоже широко улыбался.

Пит одарила их обоих улыбкой.

— Тогда пошли, — воскликнула она и, схватив их за руки, потащила за собой по хрустящему снегу к большому серому зданию.

Везя Беттину в Манхэттен, все трое без умолку болтали с ней, так что у нее не было времени испугаться этого прыжка на свободу. Она просто смотрела в окно на город, который не видела почти десять лет, и улыбалась своей семье, которая окружила ее, словно кокон. Когда они добрались домой, она тихо засмеялась, увидя праздничные украшения — падуб на камине, елку, наряженную бумажными цепями, ленточками от воздушной кукурузы и другими самодельными украшениями. От одной до другой стены был натянут ярко-зеленый с белым плакат: «Добро пожаловать домой!»

После торжественного бокала шампанского уставшую Беттину уложили в постель вздремнуть. Пит сидела в кресле-качалке своей матери у ее кровати и наблюдала, как она спит. Теплое чувство благодарности наполняло ее. А за окном снег мягко укрывал уродство Кухни ада.

В ту ночь в уединении своей спальни Стив и Беттина оказались лицом к лицу. Они не знали, как себя вести. Стив настолько привык к жизни без нее, что ее возвращение вызвало в нем смешанные чувства. Во время одного ее пребывания дома в выходные он не прикасался к ней, за исключением невинных поцелуев и случайного объятья. Теперь, когда она вернулась насовсем, он не был уверен, что хочет большего. Он наблюдал, как она расчесывает все еще красивые волосы щеткой, которую ей два года назад сделала Пит.

— Ты прекрасно воспитал нашу дочь, Стефано, — сказала она, глядя на него в зеркало. Он улыбнулся, услышав свое имя. За многие годы никто, кроме Беттины, не называл его Стефано. — Мне жаль, что я возложила на тебя ее воспитание.

— У тебя не было выбора, Тина. И Джозеф делал не меньше, чем я.

— Да. — Голос ее угас. Она мысленно порадовалась чуду вновь очутиться дома, иметь возможность наблюдать за дочерью, слушать отца, смотреть на своего все еще красивого мужа сколько угодно. Она словно очнулась от долгого кошмара и не собиралась вновь погружаться в него. Она уберет в своем сознании серое заведение в маленькую шкатулку с надписью «история» вместе со всем тем, о чем никогда не хочется думать или вспоминать, и никогда не извлечет наружу. — Мне бы хотелось подарить тебе полдюжины таких, как Пьетра.

— Они мне не нужны. Достаточно одной Пьетры.

Беттина положила щетку и направилась к кровати, где он лежал, вытянувшись, в пижамных брюках и курил сигарету.

— Тебе не надо меня бояться, — проговорила она и улыбнулась медленной улыбкой, которую он слишком хорошо помнил. — Я тебе уже как-то говорила раньше. Помнишь? — Он помнил. Она скинула халат и осталась лишь в одной нейлоновой ночной рубашке, почти прозрачной, подарке Пит. Она легла подле него. — Я не хрустальная, Стефано. Я не разобьюсь.

Она нежно положила руку на его обнаженную грудь и на какое-то время просто оставила ее там. Потом рука начала медленно скользить по коже. Он схватил ее, чтобы не дать блуждать по телу, но вскоре отпустил и позволил делать свое дело.

За эти годы у него было много женщин. Он никогда всерьез не ожидал возвращения Беттины в его постель. Однако через несколько минут она возбудила его до такой степени, что не удавалось никому, кроме Марины. За все годы своего затворничества она не забыла, как прикасаться к нему, подвергать танталовым мукам, сводить с ума. Ее губы и пальцы, скользящий язычок и длинные сплетающиеся ноги не потеряли ни капли своего волшебства, своей способности взбудоражить его чувства, пока он полностью не растворился в ней. Она заставила его забыть, что ему уже за пятьдесят.

Может, в конце концов, все образуется, подумал Стив, и у них будет настоящий брак.

Это было одной из редчайших радостей праздника, белоснежное Рождество, и Пит проснулась, трепеща от предвкушений.

Не только она была в таком состоянии; сам воздух в доме Д’Анджели-Зееман потрескивал от ожидания. Аккуратная стопка подарков лежала под маленьким красивым деревом. По квартире плыл запах миндаля и корицы. Беттина пекла особый голландский торт со специями. Как только его вынули из духовки и разлили кофе, семья с удовольствием набросилась на нарядные свертки.

Пит следила, как отец и дедушка сначала развернули подарки от Беттины. Стив восторженно воскликнул при виде шарфа и объявил:

— Именно то, что нужно.

Джозеф сразу же надел перчатки, но потом снял, чтобы развернуть пластинку.

— Uitstekend! — воскликнул он. — Я должен немедленно это послушать. — Он поставил диск на стерео, и комната наполнилась бодрящими, радостными аккордами Малера, идеальным аккомпанементом к рождественскому утру.

Для Беттины был флакон духов и мягкая голубая блузка из «шалли»; новая трубка для Джозефа, кошелек для мелочи, полный жетонов на метро, для Стива, потому что у него никогда не оказывалось под рукой жетона, когда нужно.