Грегори вернулся к машине.

То же самое повторилось и в следующий вечер, и Грегори спрашивал себя, сколько Айрин еще будет испытывать его терпение. Сунув руки в карманы своего вечернего костюма и разочарованно поджав губы, он спустился по каменным ступеням лестницы и поплелся обратно через пустой двор. Ему казалось, что в этот вечер ничто не стояло между ними. Они провели чудесный день: Айрин улыбалась, радовалась жизни, и он был совершенно счастлив рядом с ней. На весь день он арендовал небольшую яхту вместе с командой, и ему не надо было выполнять обязанностей моряка. Расположившись в удобных плетеных креслах на палубе под тентом, они любовались прекрасными видами скалистых берегов, утопающих в зелени экзотических деревьев. Яркая синева неба тысячами ослепительных искр отражалась в сверкающей морской глади. Любезный стюард подавал им прохладительные напитки. Играл фонограф. Потом их ждал обед из морепродуктов и салата. Грегори показал ей виллу императрицы Евгении на мысе Мартин и высящуюся за ней гору Монако. Побережье было усеяно множеством роскошных вилл, где в разгар сезона жили богатые, знаменитые и мало известные широкой публике особы.

Когда яхта стояла на якоре, Айрин и Грегори дважды искупались в море, надев купальные костюмы. Один из матросов выбросил в море специальный трап, чтобы легче было входить в воду.

К вечеру, когда солнце катилось к закату, Грегори заговорил о Лилиан, рассказав, насколько это было возможно, об их браке и причинах его распада.

— Когда вы познакомились? — спросила его Айрин, глядя на огненно-красный круг заходящего солнца, перекликавшегося с цветом ее волос.

— Мы познакомились весной 1894 года и вскоре поженились в Нью-Йорке. Я был там по делам, а она сопровождала меня в поездке. Ей хотелось развлечься и побывать в Америке. В Лондон мы возвратились уже мужем и женой.

— Значит, вы познакомились за четыре года до нашего знакомства на Милтон-сквер?

— Да, верно. Тогда Лилиан была певицей в мюзик-холле, исполняла народные песни в своем родном Ланкашире. Яркая, чувственная, любимица публики и любящая пофлиртовать сама, она жаждала успеха и аплодисментов. Впрочем, такой осталась и до сих пор. Она патологически тщеславна, нуждается в постоянном преклонении, во всеобщей любви, но сама не способна никого любить.

— А почему, как вы думаете?

— Это не ее вина, — понимающе и с сочувствием произнес он. — У нее было тяжелое детство. Она выросла в бедности, без родительской ласки и внимания. Всю жизнь она сама пробивала себе дорогу. В сущности, она слабый и беззащитный человек, легко теряется, когда что-то складывается не так, как ей бы хотелось. Она панически боится оказаться в нищете, из которой с трудом выкарабкалась. Этот страх движет всеми ее поступками, хотя она никогда не признается в этом. Если она мне звонит, я уже знаю, что у нее очередной приступ паники. Тогда я, как могу, успокаиваю ее.

— И у вас нет к ней неприязни?

— Сейчас нет. Совсем иначе было, когда наш брак только начал рушиться. Тогда я остро переживал разлад. — Грегори не хотел говорить о том, что у Лилиан отсутствовали понятия верности, что свое тело она давно использовала как средство привлечения внимания. Она стремилась только сделать карьеру и завоевать высокое положение в обществе. Их брак с самого начала был обречен на провал. — Восхищение публики для нее все. Она все время самоутверждается, постоянно нуждается и доказательствах, что она любима.

— А почему вы до сих пор не развелись?

— Она панически боится скандалов. Чтобы получить развод в Англии, надо явиться в суд на слушание дела, а это для нее немыслимо. Мне это тоже не нужно. Я решил для себя, что одного брака с меня достаточно, а для нее развод означал бы конец ее театральной карьеры. Газеты раздули бы громкий скандал. Вы сами знаете, что все, связанное с «гейэти-герлз», мгновенно привлекает внимание прессы. Репортеры начали бы копаться в ее прошлом, а она всеми силами старается скрыть свое низкое происхождение.

— Разве она не хочет снова выйти замуж? — спросила Айрин.

— Лилиан вполне устраивает ее теперешнее положение: иметь мужа на расстоянии. Мне отводится роль разменной карты в ее интригах с поклонниками, которые поджидают ее у служебного подъезда.

Айрин поежилась, плотнее укутавшись в свой палантин, хотя в воздухе совсем не похолодало и Грегори не сообщил ей ничего нового. Поднявшись из кресла, она скользнула к поручням яхты, глядя на берег. Он подошел к ней, упершись в перила за ее спиной. Приближался берег. Имя Лилиан больше не упоминалось.

Выйдя на берег, они поужинали в простенькой таверне — в спортивной одежде они не могли пойти в фешенебельный ресторан. Лицо Айрин немного обветрилось и загорело, волосы пропитались морским воздухом, придав ее облику новый оттенок. Грегори все нравилось в ней. Девушка выпила довольно много вина, что было несвойственно для нее, и к ней вернулись легкость и веселое настроение, будто никакого разговора и не было. Они весело отплясывали под пианино на крохотном пятачке вместе с местными парочками. Музыканты оставляли желать лучшего — лауреатов международных конкурсов среди них явно не наблюдалось, — зато они играли громко и от души. Грегори через официанта послал музыкантам по бутылке вина, и они заиграли еще задорнее. Айрин танцевала со своим кавалером, который оказался прекрасным танцором, несмотря на высокий рост. Они так лихо кружились, что оттеснили всех остальных танцующих с крошечной площадки, сорвав бурные аплодисменты. После их сольного выступления все мужчины стали наперебой приглашать Айрин на следующий танец, но Грегори уже схватил ее в объятия и закружил в танце.

Когда он проводил ее до дома, Айрин радостно обняла его за шею и, попрощавшись, снова закрыла перед ним дверь.

Наступил пятый вечер, последний перед его отъездом. Днем Айрин много работала, стараясь не слишком загружать Артура и Жака. До открытия оставалось совсем мало времени. Раньше половины восьмого Айрин просила Грегори не приходить за ней. В эти дни у него тоже было много работы. Подготовив партию бриллиантов для Картье, он собирался на поезде ехать в Канн, а на следующий день арендовать машину и отправиться в Ниццу, где у него были назначены встречи с частными клиентами. В это последнее утро он совершил короткую поездку на мыс д'Эй, где находились богатые особняки с огромными участками земли, раскинувшимися на пологих склонах прибрежных Альп, откуда открывался великолепный вид на море. Он присмотрел там участок, и агент по недвижимости, договорившись с местными властями, предложил ему осмотреть место. В антракте между отделениями концерта, на который он в этот вечер пригласил Айрин, Грегори рассказал ей об этом.

— Я застолбил один участок и обсудил с архитектором план застройки.

— Удачное вложение капитала, — со знанием дела ответила Айрин. — Через пару лет, когда Монте-Карло превратится в Мекку богатых игроков, земля здесь будет вдвое дороже.

Ему хотелось сказать ей, что для него это больше, чем капиталовложение, хотя, по большому счету, так оно и было. Грегори втайне мечтал, что когда-нибудь они будут жить там вместе. Постоянно закрывая перед ним дверь, она только оттягивала этот момент. Он понимал, что Айрин не стала бы его мучить или дразнить, если бы созрела для этого, но ей еще требовалось время, чтобы разобраться в своих чувствах, прежде чем сделать шаг, после которого нет пути назад.

Как обычно, он проводил ее по лестнице до двери, повернул ключ, как делал это с самого первого вечера. Грегори ожидал, что сейчас она пожелает ему доброй ночи, поцелует на прощание и закроет за собой дверь, к чему он уже привык за несколько встреч. Однако на этот раз она вошла в узкий коридор своей квартиры, оставив дверь незакрытой, давая понять, что приглашает его. Айрин оставила свет в коридоре и оглянулась. Шарф соскользнул с ее плеч, повиснув на локте. В полумраке ее изумрудные глаза блестели, как море в лунном свете. Молча приоткрыв губы, Айрин сделала глубокий вдох, словно переступила черту, осознав, что не в силах больше сопротивляться.

Грегори повернул ключ в двери и задвинул засов. Вернувшись назад, он прошел за ней в спальню, в которой стояла огромная металлическая кровать, накрытая белым кружевным покрывалом. Жалюзи уже были спущены. Бросив шарф на кресло, Айрин зажгла лампу на тумбочке. Комната осветилась мягким приятным светом. Убрав покрывало, она отвернула верх белоснежной льняной простыни и поправила подушки. Грегори молча наблюдал за каждым ее движением. Айрин ни разу не взглянула на него. Стоя к нему в пол-оборота, она подняла руки, чтобы расстегнуть на спине застежку платья с высоким воротником.

— Позволь это сделать мне, — тихо произнес он.

Айрин неподвижно стояла, слегка опустив голову, чтобы он мог расстегнуть крючки на ее платье. Когда открылась ее спина, он поцеловал ее в шею и осторожно снял платье. Айрин сделала шаг и, наклонившись, бросила его на кресло, не отрывая глаз от Грегори. Теперь она стояла перед ним в шелковой рубашке, сквозь которую проглядывали соски ее высокой груди. Он потянул за конец ленты на глубоком вырезе декольте, развязал бант, и рубашка соскользнула вниз, обнажив ее дивную грудь. Видя его восхищенный взгляд, она коснулась кончиками пальцев его губ и щеки. Грегори схватил ее руку и перецеловал все пальчики.

— Ты моя единственная любовь, Айрин, — прошептал он.

Грегори не ожидал от себя, что еще способен произносить такие слова. В последние годы сердце его молчало. И теперь оно снова проснулось. Грегори будто родился заново.

Опустив веки, Айрин напряженно смотрела в сторону.

— У меня уже был мужчина, который меня любил, — еле слышно проговорила она.

Грегори понял, что она хочет избавить его от сюрприза. Возможно, она боялась вызвать в нем ревность. Ее искренность и простодушие, с каким она это сказала, тронули Грегори.