Мириэл склонила голову, сложила руки и стала молиться. Минувшим днем после вечерни она пыталась поговорить с Николасом, но возможность ей так и не представилась: сестра Маргарет постоянно занимала ее разными поручениями и посылала к другим больным. Когда она, наконец, улучила свободную минутку, он уже спал беспокойным сном, и лоб его был горячим.

– Смилуйся, Господи, прошу Тебя, не дай ему умереть, – молилась Мириэл, но ответом ей было только глухой голос священника, эхом отражавшийся от крашеных каменных колонн.

Служба окончилась, и монахини, покинув хоры, строем прошествовали в уборную мыть руки перед завтраком.

– Я принесу тебе из лазарета мазь для пальцев, – шепнула Аделе Мириэл, когда они встали бок о бок у длинного каменного корыта.

Адела погрузила руки в ледяную воду и качнула головой.

– Я сама виновата. Согрешила, заснув во время богослужения. Сестра Юфимия правильно наказала меня.

Мириэл закатила глаза.

– Да она просто искала, к кому придраться. У нее руки чешутся. В один прекрасный день я выхвачу у нее прут и огрею… – Мириэл умолкла на полуслове, заметив, что сестра Юфимия собственной персоной нависла над ними, словно огромный черный ворон.

– Не болтайте попусту, – шикнула она, взмахивая прутом.

– Простите, сестра. – Адела опустила голову и стала ополаскивать в воде дрожащие руки.

Мириэл промолчала, зная, что своим ответом наверняка навлечет жестокий удар на собственные пальцы и вызовет очередной громкий скандал.

Жуя нижнюю губу, Юфимия пошла дальше. Адела тихо вздохнула с облегчением.

– …И огрею ее по жирной спине, – договорила Мириэл, глядя вслед шагающей вразвалку монахине. – Ее-то никто ни разу не ударил за то, что она таскает продукты из кладовой, чтобы набить свое толстое брюхо!

– Тише, прошу тебя! – пискнула Адела, словно перепуганный мышонок. – Она ведь тебя услышит!

– Да уж, слух у нее явно острее, чем у Бога, – съязвила Мириэл, однако вняла предостережению Аделы и закончила утренний туалет в угрюмом молчании, думая лишь о том, что она чужая в монастыре и никогда здесь не приживется.

После завтрака в трапезной, проходившего в полной тишине, Мириэл взяла у сестры экономки бутыль вина с корзиной хлеба и через двор прошла в лазарет. Из-за своей немощности и возложенной на нее обязанности смотреть за больными сестра Маргарет была освобождена от долгих ночных бдений в часовне. Хлеб с вином предназначались для ее пациентов. В лазарете был и очаг, чтобы готовить питательную пищу, разжигающую у больных аппетит. Когда Мириэл вошла, чуть пошатываясь под своей ношей, сестра Маргарет, не страдавшая от отсутствия аппетита, поедала из сковороды омлет с грибами.

Вдохнув ароматный запах, девушка почувствовала, как сильно она хочет есть, но Мириэл была не настолько глупа, чтобы рассчитывать на щедрость старой монахини. Разумеется, ей ничего не перепадет. Придется ждать обеда и надеяться на великодушие келарессы.

Мириэл поставила на стол хлеб с вином и глянула на полог, отгораживающий кровать, на которой лежал мужчина, от трех больных монахинь, занимавших основное помещение лазарета. Она услышала тихое бормотание и шуршание простыней – больной метался в бреду.

– Мы помолились в часовне за молодого мужчину, сестра, – отважилась обратиться к врачевательнице Мириэл. – Как его самочувствие?

Старая монахиня промокнула салфеткой рот и, опираясь на палку, тяжело поднялась на ноги.

– В молитвах он нуждается, это уж точно, – отвечала она. – Мы сделали все, что могли. – Сестра Маргарет доковыляла до полога, чуть сдвинула его край в сторону и поманила девушку.

Мириэл удивилась. За минувшие полтора дня ее старались не подпускать к больному. Однако она не собиралась размышлять о причинах неожиданного великодушия и поспешила на зов.

– Видишь красные пятна на его щеках? – сказала монахиня, мрачно кивнув. – Сначала они потемнеют до густоты поросячьей крови, потом почернеют кончики, пальцев на руках и подошвы ступней, и он умрет.

Мириэл сглотнула комок в горле, 'глядя на больного. Ее переполняли ужас и жалость. Она ке сомневалась в правдивости слов врачевательницы. Два года назад точно такая смерть постигла их соседа в Линкольне, заразившегося зимой болотной лихорадкой.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, больной содрогнулся всем телом и застонал. Взмокшие от пота волосы прилипли ко лбу, щетина на щеках блестела, будто его только что вытащили из моря. Открытые глаза были тусклы, как Неотшлифованные камни; зрачки подрагивали, созерцая некое внутреннее видение.

– Вода прибывает, – пробормотал он, облизнув губы. – Боже Всемогущий, вода прибывает! – Он засучил ногами, извиваясь всем телом.

Не раздумывая, Мириэл подскочила к кровати. На сундуке стояла миска с лавандовой водой, в которой мокла салфетка. Девушка отжала льняную тряпочку и положила больному на лоб, затем просунула руку ему под плечи, приподняла и напоила из чашки, также стоявшей на сундуке.

– Неужели ничего нельзя сделать? – Она с мольбой посмотрела на врачевательницу.

Сестра Маргарет покачала головой.

– Мы можем только обтирать его, чтобы остудить жар, и поить винным настоем ивовой коры. А уж дальше как Бог распорядится.

– Но ведь если бы Бог желал ему смерти, он погиб бы еще во время прилива, а не здесь, у нас, – возразила Мириэл.

– Пути Господни неисповедимы. Не нам судить о них. Мы можем лишь повиноваться Ему.

Мириэл прикусила губу, чтобы с языка не сорвалась язвительная реплика относительно, путей Господних.

– Тогда можно, я сама буду ухаживать за ним, и молиться о его спасении? – попросила она. Сестра Маргарет нахмурилась.

– Это неподобающее занятие для такой юной девушки, как ты.

– Более половины «таких юных девушек, как я» уже замужем и нянчат своих детей, – возразила Мириэл. – И я не собираюсь прикрываться застенчивостью, чтобы увильнуть от тяжелой работы, – поспешила добавить она, видя, что брови монахини сдвинулись еще ближе. – Я ухаживала за дедушкой, когда он умирал. Все для него делала. Абсолютно все, – подчеркнула девушка. – Мама вообще отказывалась подходить к нему.

Врачевательница задумалась, но продолжала хмурить лоб.

– С чего вдруг столь явный интерес именно к этому больному? – подозрительно спросила она. – Может, ты поддалась дьявольскому искушению, польстившись на его молодость и красоту?

Мириэл глубоко вздохнула, стараясь не утратить самообладания. Больше она ничего не могла придумать, чтобы сдержать себя и не нагрубить старой монахине.

– Сейчас он вовсе не красивый, – сказала она. – И мне противно собственное бессилие. Я не могу, сложа руки наблюдать, как он умирает. И далее если он умрет, я должна знать, что мы сделали все, что было в наших силах.

Больной опять стал метаться в бреду и выкинул руку, выбив из ладоней девушки чашку с разбавленным вином. На постели расплылось красное пятно. Мириэл быстро отставила чашку и стянула с него простыню.

– Спрятать, – забормотал больной. – Это надо спрятать. – Грудь мужчины тяжело и часто вздымалась. Они достали из сундука с бельем свежую сорочку и переодели его. Ткань налипла на тело влажными складками.

Мириэл взяла больного за руку.

– Что нужно спрятать?

Он обратил на нее взгляд, нахмурился, пытаясь сосредоточиться. На мгновение в его глазах засветилось понимание, на губах заиграло некое подобие улыбки.

– Ящик Пандоры, – выдохнул он и вновь провалился в забытье, содрогаясь всем телом.

Старая монахиня махнула своей палкой.

– Делай с ним, что считаешь нужным, – фыркнула она и заковыляла прочь, очевидно, решив, что она и так уже потратила достаточно времени. – Не думаю, что он долго протянет.

– Спасибо, сестра, – поблагодарила Мириэл, испытывая глубокое облегчение. Она прекрасно понимала, что врачевательница с легкостью могла бы ответить отказом на ее просьбу. – А кто такая Пандора?

Сестра Маргарет равнодушно пожала плечами.

– В жару многие несут чепуху.

– Я просто подумала, может, он пытался сообщить что-то о сокровищах короля.

Монахиня остановилась и сурово глянула на Мириэл через плечо, затем осклабилась.

– Интересно, кто теперь несет чушь? Молилась бы лучше, чем забивать себе голову непотребными мирскими соблазнами.

Мириэл потупила взор, делая вид, что пристыжена. На самом деле ее просто разбирало любопытство. Она размышляла о словах Николаса и о том, как они нашли его на пастбище. Жаль, что ей больше ничего не известно.

– Ты не умрешь, – шепотом поклялась она. – Я этого не допущу.

Николасу казалось, будто он вот уже несколько дней плывет в горячем соленом море. Множество раз он тонул в его волнах – лишь в самый последний момент из последних сил выныривал на поверхность, отдуваясь и хватая ртом воздух. Он сознавал, что кто-то плывет рядом с ним, поддерживая его на волнах, умоляя не сдаваться, когда ему хотелось одного – сложить руки и уйти на дно.

Время от времени появлялся его отец, но теперь призрак с ним почти не разговаривал. Только раз заметил ехидно, что Николас, как и обещал себе, умирает в постели, правда, почти на семьдесят лет раньше намеченного срока.

Николас проплыл мимо, не удостоив отца вниманием, ибо на то, чтобы повернуться и ответить, сил просто не было: он и так едва справлялся с мощным течением. И он упорно продолжал плыть, а туман вокруг него густел, превращаясь в жидкую муть вроде похлебки, в которой почти не было воздуха. Потом он услышал голоса и увидел корабль, надвигающийся на него из тумана. Его обшивка блестела, нос украшала алая голова дракона с пастью. Корабль назывался «Мириэл», и он с первого взгляда, еще до того, как заметил сундук с сокровищами в открытом трюме, интуитивно догадался, что это судно принадлежит ему.

Крепкие руки протянулись к нему и втащили его на борт. Он увидел над головой наполненный ветром полосатый парус и синее небо в просветах между клочьями рассеивающегося тумана. Ветер усилился, палуба закачалась под ним, ноздри обжег холодный чистый воздух. Он глубоко вздохнул и открыл глаза.