— Ты не против?

Какое это имело значение? Что вообще сейчас еще имеет значение? Я покачал головой в знак согласия.

— Тогда ты — Абдула. — Она окунула свою тряпочку в чашку с миррой. — Да, я думаю, что это имя тебе очень подходит. Гораздо лучше, чем Лулу. Ты отличаешься от других евнухов. Может быть, ты еще в этом новичок?

— Возможно.

— Это твоя первая должность?

— Да.

— Возможно, это все объясняет.

— Возможно.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это была твоя единственная должность. Это нелегко, как я понимаю, для евнухов менять госпожу, к которой он привыкает и которая становится его семьей.

Привязанность к кому-нибудь в этот момент казалась мне невозможной, но я сказал:

— К вашим услугам, моя госпожа.

Первый раз я испытал чувство благодарности за терпение к толстой неряшливой жене Салах-ад-Дина — она пыталась научить меня строгим формальностям моего нового статуса. Она настояла на моем обучении, когда я высказал желание, чтобы меня продали. Было много смысла в этом обучении, так как после него мне сильно захотелось исчезнуть оттуда.

— Это правда, что говорят другие? — снова начала Есмихан.

— Кто другие?

Моя госпожа прикусила губу, так что из пухлой, она стала почти плоской.

— Паша Соколли — мой суженый — возможно, он сделал ошибку, послав тебя, такого молодого и неопытного.

— Я думаю, у него не очень большой опыт общения с евнухами, госпожа, это правда.

Вздохнув, Есмихан вдруг повеселела.

— Хорошо, я не нахожу в тебе ничего плохого. И даже больше: видя, как ты сражался с моим братом, я теперь доверяю тебе и знаю, что ты не бросишь в беде свою госпожу.

— Да, лишь тогда, когда я узнал, что он ваш брат, я отпустил его. Кого-нибудь другого…

— Я очень ценю это, евнух. Кому-нибудь другому понадобилось бы больше помощи, чем Сафи могла предоставить той ночью.

Она закончила обработку моих ран, бросила тряпку в чашку с водой и жестом приказала служанке убрать ее. Когда девушка ушла, она сказала:

— Ты знаешь Сафи, не так ли?

— Сафи? Это вы так здесь ее зовете? Разве она — не демон? Не ведьма?

— Ты знаешь ее? Откуда?

— Откуда? — переспросил я.

— Она тоже из Италии. Неужели это такая маленькая страна? Вы — итальянцы, доставили много неприятностей моему деду-султану в битвах на суше и на море.

— Италия была очень-очень давно. Не могли бы мы сменить тему разговора, госпожа?

Есмихан попыталась поменять тему, но и эта тема была не далека от меня.

— Хорошо, Сафи принесла жизнь в этот гарем, в том числе моему брату. Жизнь, которую ты хотел у него забрать этой ночью. У меня никогда не было такой дорогой подруги, как Сафи.

— Что радует мою госпожу, радует и меня, — произнес я одну из заученных фраз.

— Я надеюсь, паша Соколли разрешит мне и потом видеться с ней.

— Я уверен: что радует мою госпожу будет также радовать моего господина.

Дочь Селима засмеялась.

— Что же было такого смешного в том, как я вел разговор евнуха, моя госпожа?

— Ничего. Только то, что было ужасно смешно, когда мой брат наконец-то обнаружил, что не ты, а он был настоящим незваным гостем здесь, в домашней обстановке? Как он быстро удалился в свой мабейн с подраненной гордостью! Он такой горячий и импульсивный. Ты не должен принимать это всерьез.

— Я бы и не обращал внимания, если бы мой глаз не был так подбит.

Моя госпожа снова рассмеялась, на этот раз еще громче.

— И Сафи, как она негодующе отвернулась от тебя и быстро последовала за своим любовником. Никто никогда раньше не заставлял ее ходить так быстро.

— Она всегда будет следовать за своим любовником.

— О нет, только не за Муратом. Она делает, что говорит Мурат, только когда это ее устраивает. Ты, Абдула, сильно задел ее своим обвинением: «Ищете любовников среди евнухов?» Интересно, кто быстрее излечится: ты от своего синяка под глазом или Сафи от твоих слов?

Прежде моя госпожа и я встречались только на короткое время, но этого было достаточно, чтобы моя память сохранила в своей кладовой ее пышную здоровую юность. Я с грустью противопоставлял ее своему господину средних лет, который скоро станет ее мужем, — и мне было даже вдвойне грустно, когда я сравнивал ее с формами жены Салах-ад-Дина. Но сейчас я видел, какой прекрасной была моя госпожа. Не божественно красивой, возможно, с ее круглым лицом и круглыми темными глазами, черными кудрями и пухлыми, всегда улыбающимися губами. На левой стороне ее носа виднелось большое родимое пятно. Но она была веселой, с хорошим характером и становилась очень привлекательной, когда ее добрая натура пробивалась наружу.

Несмотря на свое болезненное состояние, я рассмеялся, и она рассмеялась вслед за мной.

Затем мы неожиданно расхохотались вместе. Это было заразно, прямо какая-то инфекция смеха. Мы смеялись и смеялись, пока слезы не хлынули у нас из глаз, пока у нас не заболели животы. Мы не могли смотреть друг на друга без того, чтобы вновь не рассмеяться. Наконец вначале она, а затем я повалились на подушки и стали кататься, и смеяться, и плакать, пока не уснули.


* * *

«Спокойной ночи, моя госпожа».

Как долго лежали мы бок о бок рядом, пока прохлада не разбудила меня? Дочь Селима досмеялась до того, что не могла пошевелиться. Она не отвечала. Возможно, она даже спала. Я снова вздрогнул от осенней прохлады, которая пробралась уже в комнату. Я нашел стеганое одеяло и накрыл им ее. Ее маленькие, раскрашенные хной ноги уютно устроились под одеялом в знак благодарности, но ее дыхание стало теперь глубоким. Она спала.

Это было полезно для принцессы Есмихан — смеяться. Как невеста она, должно быть, испытывала большое напряжение.

Но это также было хорошо и для меня. Я не позволял себе смеяться с тех пор, как спал в доме Хусаина, а это было очень-очень давно.

Я боялся, что смех может повредить моему увечью. Однако обнаружил, что это нисколько ему не вредило.


XL


Мы двигались через осенние холмы, которые были окутаны густым облаком из горького запаха асфоделя. Им было пропитано все окружающее нас от земли до огненно-красных листьев. Свадебный кортеж был более великолепен, чем я даже смел надеяться. Мой господин предполагал послать только своего старого слугу Али и меня. Он был слишком занят государственными делами в этот момент, хотя и обещал, что за день выедет из Стамбула, чтобы встретить нас.

В последнюю минуту разумные слова, возможно, произнесенные самим султаном, напомнили паше Соколли, что его невеста все-таки была принцессой крови, а не просто какой-то крестьянкой. Для этого он увеличил число сопровождающих до тридцати, прислав недостающих из столицы. Однако наш эскорт состоял не из музыкантов, мимов, акробатов и других развлекающих толпу артистов, как это было принято для свадебного кортежа, но из военного отряда янычар. Это больше было похоже на перевоз драгоценностей через варварские земли, чем на свадебный кортеж, следующий по родной Турции.

Теперь, по нашем возвращении, принц Мурат тоже присоединился к нам. По самым достоверным гаремным слухам, это было дело рук Сафи. Нур Бану и большинство людей из ее свиты покинули горы на зимний период, как они обычно это делали. Только несколько наложниц было оставлено в гареме для удовлетворения нужд Селима во время этих холодных месяцев. Сафи не желала становиться частью этого беспомощного сборища, хотя сейчас ей не позволяли покидать Мурата. Ее единственной альтернативой было уговорить молодого принца, чтобы он убедил своего отца в том, что ему тоже следует поехать в Стамбул на зиму. Этого Сафи добилась путями, которые не употребляются днем при разговоре на диване, а только ночью в объятиях любовника.

Но что бы ни говорили сплетники, я не переставал думать, что частично Мурат решился на это путешествие, потому что не мог полностью доверить мне свой гарем. Я мог чувствовать это подозрение, как удар кнута по своей спине, когда приближался к какому-нибудь седану его гарема. Однако я заметил, что он был довольно невнимателен к своей сестре. Я предполагал, что он больше ревновал Сафи к нашим прежним отношениям и напряженности прошлого, которая, он чувствовал, существовала между нами, чем оберегал невинность Есмихан.

Сафи очень умело использовала это для своих целей. Хотя моя госпожа через меня закидывала ее посланиями и пикантными новостями, слухами и сплетнями в течение всего дня, Сафи ничего не отвечала подруге. Ее внимание было рассеяно — она с помощью своих евнухов посылала записки принцу, который на своей лошади возглавлял колонну.

На третий день я снова вернулся к Есмихан с пустыми руками.

— Что говорит Сафи? — моя госпожа даже привстала, чтобы спросить меня.

— Она ничего не говорит, только просматривает послания сквозь свою вуаль в тишине.

— Она снова не придет и не поболтает со мной…

Обида в голосе Есмихан была довольна глубокой. Она села, но ей было неудобно на подушках, которые ее служанка подкладывала ей под спину. Ее служанки пытались поднять ее настроение лакомствами, но они совершили ошибку, предложив сначала маленькие турецкие булочки.

— Самые любимые булочки Сафи, — вздохнула Есмихан, после этого у нее совсем пропал аппетит.

— Госпожа, Сафи занята своей любовью, — предположила одна из служанок. — И вскоре у вас тоже не будет времени ни на что, кроме вашей любви. Подумайте об этом. Подумайте о вашем будущем супруге и не печальтесь.

Другие девушки пролепетали что-то в знак согласия с этим утверждением, но Есмихан игнорировала их слова и, в то время как она пыталась избежать их взглядов, ее собственный взгляд упал на меня. Я не был отпущен и поэтому стоял в недоумении, размышляя, могу ли я уйти сам без разрешения или нет. И вдруг сквозь слезы она улыбнулась. Когда она увидела меня, она вдруг рассмеялась. Вероятно, это был отголосок той ночи, проведенной три дня назад в ее комнате в Кутахии.