Адамс - Соблазнённая

Максимилиан уже перекинул ногу через окно и приглашающе протягивал ей руку, словно речь шла о прогулке по аллее.

— Чёрт бы тебя побрал, Эмилия, пошевеливайся, если не хочешь гнить за решёткой!..

Эмилия набросила на плечи плащ. Брань подействовала — она шагнула к окну, хватаясь за твёрдую руку мужчины. Башмачки скользили по гладкому каменному выступу, немногим ниже окна.

— Нужно всего лишь сделать несколько шагов вправо — оттуда уже легче будет спуститься. Ты боишься высоты, Эми?

— Нет, но я боюсь упасть, — едва слышно ответила она, передвигаясь вслед за мужчиной.

— Ты не упадёшь. Ты будешь падать только с моего позволения — и никак иначе.

Несколько мгновений, показавшихся вечностью — и они достигли края здания, не закрытого прилежащим к стене козырьком.

— Сейчас я отпущу твою руку и спрыгну вниз. Постарайся удержаться здесь до того момента, прижмись спиной к стене, хорошо?

— Ты сошёл с ума! Ты переломаешь себе все конечности!..

— Мне не в первой проделывать подобное, дорогая Эми.

Максимилиан едва ли не силой расцепил хватку ладони девушки и легко спрыгнул вниз, взмахнув руками, словно крыльями. Эмилия зажмурилась и затаила дыхание.

— Теперь твоя очередь, — послышался снизу голос.

— Ни за что!

— Иного выбора нет. Я поймаю тебя. Я сквозь землю провалюсь, но поймаю тебя. И ты не разобьёшься. Доверься мне.

Голос мужчины звучал проникновенно, он словно забирался ей под кожу. Довериться ему? Было ли что в её жизни безумнее, чем это? Но она всё же сделала шаг, ощутив под ногами пустоту. Краткий миг падения, свист воздуха в ушах — всё резко оборвалось, когда Максимилиан прижал её к себе, слегка присев в коленях.

— Это было не так уж страшно, правда?

Он уже тащил её за собой куда-то вбок, под тень соседнего здания, к полицейскому экипажу.

— Что ты собираешься делать?

— Стой здесь, увидишь…

Максимилиан тенью метнулся к экипажу, взмахнул на подножку и ударом кулака уложил возницу. Всего пару минут хватило ему для того, чтобы распрячь лошадей из экипажа и порезать подпругу у двух жеребцов. Из здания высыпали фигуры в чёрном и бросились к ним.

— Пора, Эмилия!..

Максимилиан вскочил на оставшегося жеребца и следом втащил на круп коня девушку, что есть силы ударив коня в бок. Тот громко заржал и рванул с места, подгоняемый выстрелами, летящими им вслед. Об организации немедленной погони не могло быть и речи. А когда полисмены кинутся им вслед, будет уже слишком поздно.

Жеребец словно летел над поверхностью земли. Каждое его движение было наполнено животной грацией и силой, чувствовавшейся при сокращении его мышц. Эмилия была крепко прижата к груди Максимилиана и чувствовала бешеное биение его сердца, как своего собственного, рвущегося прочь из-под рёбер. Через несколько кварталов Максимилиан позволил жеребцу перейти на лёгкую трусцу, а затем и вовсе остановил его, отправив прочь ударом кулака по крупу. Эмилия поплотнее запахнула плащ на груди, чтобы спрятать под ним разорванный лиф платья.

— Что дальше?

— Дальше — самое интересное.

Максимилиан увлёк за собой девушку в тёмный переулок.

— Что смешного? — недоумевающе спросила Эмилия. Максимилиан смеялся, словно произошло нечто очень весёлое.

— Чувствую себя необыкновенно живым, как никогда прежде. Чертовка, ты спутала мне все карты. О, как я ошибся, втягивая тебя в это!..

О, как я ошибся, втягивая тебя во всё это!..

Звучали на повторе слова Максимилиана внутри головы Эмилии. Ошибка. Это не просто ошибка, это чудовищный произвол. Но назвать всё сказанное и сделанное всего лишь ошибкой, словно речь шла о досадном пустяке, пропущенной букве или запятой при письме…

Максимилиан не стал возвращаться в меблированные комнаты, но нанял экипаж, чтобы вернуться в поместье. Едва за ними захлопнулась дверь, он присел рядом с девушкой, притягивая её к себе на грудь.

— Надо быть последним кретином, чтобы решить, будто я смогу спокойно смотреть на то, как вокруг тебя вертится какой-нибудь ублюдок или того хуже, запускает руки тебе под юбки!..

Максимилиан засмеялся:

— Все мои слова и угрозы — бахвальство на пустом месте. Мне на самом деле хотелось бы быть хозяином своим чувствам и переступать через всех, включая тебя. Но стоило только осуществиться хотя бы крошечной доле того, чем я грозил тебе… И я готов откусить свой язык, посмевший нести такую чепуху, и отгрызть руку, толкнувшую тебя к пропасти.

— Кажется, я выиграла в кости твоё обещание не притрагиваться ко мне. Если я того не захочу. А я — не хочу.

Эмилия ударила костяшками пальцев мужчину в грудь.

— Или ты не держишь своё слово?

Максимилиан медленно разжал объятия, отстраняясь, и пересел на противоположное сиденье.

— И я не желаю слышать тебя до конца поездки.

Эмилия проигнорировала протянутую руку мужчины по приезду и вихрем пронеслась наверх. Она заперлась в уборной, с ожесточением стаскивая с себя одежду, казавшуюся ей одним сплошным комком липкой грязи. Вода смыла часть неприятных ощущений, но девушка была полна возмущения и негодования. Максимилиану потребовалось довести всё едва ли не до изнасилования, чтобы признать, что его план — это бред сумасшедшего. Он и есть сумасшедший, одержимый своими идеями, не видящий за плотным их строем абсолютно ничего.

Эмилия проигнорировала приглашение слуг спуститься к ужину. Она забралась под одеяло, укрывшись им с головой, чтобы вокруг не осталось ничего, словно нет ни комнаты, ни мрачного замка, ни его хозяина, с двойственной натурой. И что ему стоило повернуться той стороной, которая была волнующей и приятной?

Послышался звук открываемой двери.

— Я не спущусь к ужину, неужели непонятно?

— Ужин сам поднялся к тебе.

Эмилия села в кровати.

— Выслуживаешься, Ровере?

Мужчина улыбнулся, ставя поднос с едой на кровать.

— Я не Ровере. От меня настоящее только имя.

— А жаль. Ровере мне хотя бы немного нравился, — хотела съязвить, но слова вырвались изо рта с ноткой настоящего сожаления.

— Неужели? А как же хромота и шрам, в которые ты ткнула меня носом?

— Ровере был эксцентричным и немного мрачноватым, не больше. При желании это можно было обыграть как пикантную подробность, острую приправу к пресному блюду.

— Может, мне стоит опять начать подволакивать ногу и налепить искусственный шрам на лицо?

— Поздно. Тебе стоило делать это постоянно, не выходя из роли и не показывая своё истинное лицо.

— Рано или поздно любая игра, даже самая интересная, приедается.

— Тогда не стоило начинать, — Эмилия отодвинула от себя поднос. — Благодарю за заботу, но я не голодна. Не из чувства противоречия или желания насолить, но на самом деле сейчас любой кусок даже самого изысканного блюда встанет мне поперёк горла.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя?

— Конечно, можешь. Сам знаешь, что именно. Верни мне утраченное имя и вычеркни себя из моей жизни.

— Не могу, — развёл руками Максимилиан.

— Тогда твоему предложению — грош цена. Ты же не отпустишь меня, будешь упиваться каким-то извращённым чувством контроля и не откажешься от своей мести. Наверняка, взамен одной роли приготовил для меня новую. Поэтому оставь меня в покое хотя бы ненадолго.

Следующее утро ворвалось в комнату звуком шагов и ароматом цветов, поставленных на прикроватный столик. Эмилия не открыла глаза, делая вид, что ещё спит. Но сама прислушивалась к звукам, производимым мужчиной. Она узнала его шаги, даже не открывая глаз, и терпеливо дожидалась его ухода. Но вместо этого мужчина сел на край кровати.

— Не нарушай свою договоренность, — произнесла девушка, не меняя положения и не открывая глаз.

— Разве я прикасаюсь к тебе? Только взглядом, но он невесом.

— Чей-то другой взгляд — да, но только не твой. Для меня он ощущается также, как если бы ты прикасался ко мне руками.

— Не хочешь знать, что я тебе приготовил?

— Твои планы один другого ужаснее. Мне в них отведена не самая приятная роль, поэтому знать ничего не желаю заранее.

— Я сейчас не это имел в виду. Я приглашаю тебя в театр оперы, в конце этой недели.

— И ты не боишься? Ты убил человека…

— Жалкого человечишку. О таких сокрушается только мать.

— Думаешь, тебя не станут искать? Или меня, как сообщницу..?

— Если только в этом кроется причина твоего отказа, можешь быть спокойна. Наши полисмены весьма недальновидны и нерасторопны. Даже если кто-то ткнёт в меня пальцем с криком «лови негодяя», я успею ускользнуть прежде, чем они повернут в мою сторону свои головы. Отдыхай, Эми, не стану тебе досаждать.

Удивительно, но Максимилиан сдержал своё слово, не преследуя её на территории дома, приветствуя лишь кивком головы и задавая односложные вопросы. Добровольная изоляция поначалу была приятна, но после начал скрести нутро и давить тоской. Через пару дней девушка сама спустилась в гостиную к ужину, а после заняла место у камина с книгой.

— Я тебе почитаю?.. — не дожидаясь ответа, Максимилиан взял книгу из рук.

Перечить было бесполезно, а слушать низкий, баюкающий голос оказалось даже приятно. Словно каждым словом он прокладывал тропинку временного перемирия в их странных, обоюдоострых отношениях. Простыми словами и мягким вниманием иногда можно добиться куда большего, чем напористостью. В особенности, когда напористость принимает маниакальный размах.