Этот рассеянный вопрос был вызван тем слабым хрипом, что сорвался с уст неподвижно лежащей женщины.

– Ты изумлена, что я знаю твое имя? Я неплохо знаком с Корфом, и хотя его не назовешь болтуном, в доме есть люди, которые за небольшую мзду не прочь поведать о некоторых тайнах его жизни кому угодно… кто больше заплатит. Я давненько присматривался к этому барону, который держит себя так, словно его родословная восходит как минимум ко времени крестовых походов, а сам завел многолетнюю интрижку с бывшей горничной, которую поселил в своем доме, совершенно наплевав при этом на чувства жены.

Мария наконец-то смогла вздохнуть. Было такое ощущение, будто ее с размаху кулаком ударили под дых. Да уж, замысел ее удался, нечего сказать! Муж не муж, но кто-то все же поддался обману, принял ее за Николь. И на том спасибо. Узнать бы еще, кто все-таки этот человек и зачем ему понадобился сей полуночный визит. Хорошо хоть, что он, верно, из тех людей, которых хлебом не корми – только дай поговорить о себе, объяснить самомалейшее движение своей души, самые незначительные мотивы своих поступков. Его даже расспрашивать не надо – сам выложит все, что надо и не надо! Однако кто же, кто же это? Что-то есть в его голосе знакомое, какая-то особенность, которая почему-то напоминает Марии о музыке, о шуме, кричащих, смеющихся людях… Нет, не вспомнить! Ладно, будем надеяться, что неведомый любовник вскоре сам откроет свое инкогнито, а также что инкогнито «Николь» останется неоткрытым.

– Мне тоже было на это наплевать до нынешнего вечера, – продолжал незнакомец. – Но сегодня, вернее, вчера, я наконец увидел баронессу… Quelle femme![78] – В голосе его зазвучал почти молитвенный восторг. – В жизни моей имел я многих, многих любил, но эти прекрасные, откровенные, пронизывающие глаза, эти надменные губы… эта сдержанная страсть в каждом движении… сердце мое перевернулось! Душу заложил бы дьяволу за то, чтобы обладать ею так, как только что обладал тобою, клянусь! И признаюсь тебе, ma belle[79], что благодаря этой кромешной тьме я мог сегодня вообразить, будто это она, недоступная баронесса, неистовствует в моих объятиях, подобно вакханке.

Он сладострастно застонал, награждая недвижимую «Николь» пылким поцелуем и привлекая ее руку туда, где вновь приготовлялось к бою его могучее орудие.

– При одной мысли о ней – ты видишь, что со мной происходит! Сам себе удивляюсь! Я готов жизнь положить к ногам этой женщины… да на что я ей! Весь вечер эти дивные глаза следили за бледным, невыразительным лицом барона, и я смиренно осознавал: весь мой пыл повергнет она во прах ради единого чуть тепленького словца, исторгнутого из уст ее хладнокровного супруга. Но этим же вечером я вот что еще понял: ее счастье для меня отныне – смысл жизни. И если для счастья баронессы нужно, чтобы барон возлежал в ее постели, значит, я должен сего добиться. Вот я и решил принести себя, свою любовь в жертву обожаемой женщине – подобно тем благородным рыцарям Средневековья, которые служение Прекрасной Даме ставили превыше жизни своей!

Он умолк, но эхо его патетических признаний, чудилось, еще витало в комнате.

Мария, наверное, должна была чувствовать себя польщенной, однако единственным ее чувством сейчас была жалость: «Бедная Николь! Слушать такое – да о ком? О женщине, которую она ненавидит, презирает, считает ничтожеством! А этот… «рыцарь Средневековья», в своем ли он уме, что признается женщине, с которой только что неистово предавался любви, в обожании другой? Да ему повезло, что здесь я: ведь Николь ему бы уже давно глаза выцарапала за подобные откровения. Боже, ну и история…»

Однако тотчас же выяснилось, что еще далеко не все сюрпризы, приготовленные для Марии судьбою, исчерпаны, ибо незнакомый обожатель, враз посерьезнев, проговорил:

– Николь, у меня к тебе предложение. Я хочу, чтобы ты оставила барона и переехала в домик, который я найму для тебя в хорошем месте. К домику будет приложено весьма солидное содержание. Ты не пожалеешь, клянусь! Я богат, я щедр. Я моложе барона и, уверен, куда лучше его! Судя по трепету твоего тела, который я ощущал этой незабвенной ночью, ты в полной мере разделила мое счастье. Сознаюсь, Николь: я намеревался всего лишь соблазнить тебя, а затем скомпрометировать перед бароном, чтобы обратить его взоры к прекрасной, нежной, несправедливо забытой Марии. Однако после сегодняшней ночи я не хотел бы с тобою расставаться. Все к лучшему! Если Мария завладела моей душой, то ты завладела моим телом, и я прошу тебя оставаться моей всецело!

Он подождал ответа… напрасно: в комнате царила тишина.

– Ты молчишь? – шепнул этот безумец – Мария не могла полагать его никем иным. Слава богу, наконец-то заметил, что «Николь» молчит всю ночь! – Ну что ж, я понимаю, тебе надо подумать, собраться с мыслями.

Он вскочил с кровати, с блаженным стоном потянулся и, ощупью пройдя к окну, рывком раздвинул шторы, так что низко повисшая, полная белая луна, чудилось, прильнула к самому стеклу, заливая комнату таким неожиданно ярким, всепроникающим светом, что Мария, все еще распластанная на постели – от множества испытанных потрясений даже и в голову не пришло кинуться бежать! – невольно заслонилась ладонью.

И тут же ее нечаянный любовник вновь оказался рядом, шепча:

– Николь! Я хочу видеть тебя, Николь! Я хочу любить тебя, купаясь в лунном свете!

Он легко, не обратив внимания на сопротивление, отвел ее руки от лица, склонился к губам… их взоры встретились.

Миг оба смотрели друг на друга, большие черные глаза, уставившиеся на Марию, сделались огромными… она тоже ощущала, как расширяются от изумления ее зрачки, а потом оба разом отпрянули друг от друга, вскричав в один голос:

– Это вы?!


Итак, незнакомец все же узнал в «Николь» баронессу…

Впрочем, почему незнакомец? Мария тоже узнала его.

Это был Сильвестр.

* * *

Она даже и не предполагала, что живет в таком огромном доме. Сколько лестниц, переходов, поворотов, пустых залов… Мария брела, едва прикрытая клочьями рубашки, волоча за собой пеньюар. Не было сил одеться. Кто-то из слуг мог попасться навстречу, но ей было все равно, увидит ли ее кто-нибудь и что он подумает. Хотелось только добраться до постели и уснуть! Последнее объяснение с Сильвестром лишило ее последних сил.

Она шла, едва передвигая ноги, опираясь о стены, хватаясь за мебель, тащилась, будто тяжелобольная, с застывшим, невидящим взором сомнамбулы, а в памяти еще мелькало искаженное отчаянием лицо ее нечаянного любовника, еще звучал его стон: «Простите, простите меня!»

Простить его – за что? Он виноват только в благих намерениях, коими, как известно, вымощена одна ужасная дорога. Сильвестр – человек быстрых решений. Вчера он избавил Корфа от дуэли, мгновенно сообразив, что делать, назвав забияку позорным именем аббата Миолана. Точно так же стремительно бросился он на помощь женщине, которую полюбил с первого взгляда. Он не хотел ничего плохого, Мария тоже не хотела ничего плохого. А получилось-то… ох, боже мой!

Припомнив некоторые подробности своей попытки сделаться добродетельной женщиной, Мария привалилась к перилам и хрипло рассмеялась.

Ох, и шуточки выкидывает с ней судьба! Ну, знаете ли… это уж слишком!..


Что такое? Она произнесла это вслух? В таком случае здесь, в коридоре второго этажа, очень странное эхо: грубое, раскатистое – напоминающее мужской голос, который хрипло, возмущенно выкрикнул:

– Ну, знаете ли… это уж слишком!

Мария оглянулась. У дверей своего кабинета стоял Корф и смотрел на нее так, словно не верил своим глазам, Мария улыбнулась, покачала головой – она тоже не поверила своим глазам, и, отмахнувшись от него, как от призрака, пошла было дальше, но тут «призрак» сильным рывком остановил ее и втолкнул в кабинет, захлопнув за собой дверь.

Мария тупо смотрела на него.

Ну и ну… Впрочем, это она уже, кажется, говорила. Так ждать его нынче ночью, натворить во время этого ожидания черт-те каких глупостей – и встретить его именно в ту минуту, когда ей вообще никого, ни единого человека видеть было никак нельзя! Нет, это что-то… что-то… Она невольно вздохнула, увидев брезгливое, ненавидящее лицо барона, увидев в его ледяных глазах свое отражение: измятая, всклокоченная, измученная, полуголая. Боже, что он может о ней подумать! А что еще можно о ней подумать, кроме истины?..

– Я и сам хотел посоветовать вам завести любовника, – наконец разомкнул губы барон. – Это несколько развлекло бы вас, привязанную волею судьбы к человеку, которого вы ненавидите. Но я не предполагал, чтобы это происходило в моем доме. Все-таки соблюдать определенные приличия следует, даже нарушая их!

– Я… ненавижу вас? – прошептала Мария. – Я – ненавижу? Да я вас… я вас…

Она осеклась, увидев, как цинично усмехается барон, глядя на нее.

– Поразительно! – воскликнул он. – Просто поразительно! Я был обманут вами с первого мгновения нашего знакомства, я знаю вашу цену с точностью до последнего гроша, я вижу вас насквозь, и все-таки… И все-таки вчера вечером я внезапно поверил, что игра моя еще не проиграна, что я, пожалуй, судил вас слишком сурово, что немалая и моя вина в том, как мы живем, что клятва, данная мною, была несправедлива.

Мария подняла на него глаза. Он ли это говорит?!

– Вчера вечером, чудилось мне, искра вспыхнула меж нами. Я рвался в драку с этим идиотом, «аббатом Миоланом», чтобы снова и снова ощутить прикосновение ваших рук, почувствовать вашу тревогу за меня. Сердце мое пылало от счастья. Этой ночью я пойду не к Николь, а к своей жене, к своей любимой! Забуду о своей клятве, думал я… малодушно думал я! Мною вновь овладела та же любовь к вам, что и пять лет назад. Их не было, пяти лет ревности, обиды, тоски, ежедневной мстительной измены вам – в отместку за вашу ложь!

Корф тряхнул головой и умолк, словно опять задумался об этих годах их мучительного брака.

Мария тоже молчала, но глядела на мужа с такой мольбой, словно от его дальнейших слов зависела ее жизнь. И он заговорил тихо, как бы нехотя: