И он не почувствует ее запах, мешающий соображать и сокрушающий решимость.

Они остановились в центре четырехугольного двора, где сходилось несколько дорожек.

— Я не должен был соглашаться на твое условие не видеться с тобой снова, — сказал он. — Мне следовало подумать, как это воспримет Люси.

— Люси — не твоя забота, — ответила Нуаро.

— Ей пришлось многое пережить.

— Дети легче забывают обо всех неприятностях, чем взрослые. Она, конечно, будет капризничать и показывать характер, но, в конце концов, привыкнет.

— Она часто убегает?

— Нет, и это больше не повторится.

— Ты не можешь быть в этом уверена, — сказал Кливдон. — С ее стороны это был акт отчаяния. А вовсе не каприз. Должно быть, она была очень сильно расстроена.

— Она была расстроена лишь тем, что мир не вращается вокруг нее, — отрезала Марселина. — Ей известно, что улицы города опасны, но она была слишком зла на нас, чтобы вспомнить об этом. А Сара, к сожалению, ее слишком плохо знает, чтобы заметить признаки надвигающегося бунта.

Герцог видел, что Марселина натянута как струна. Она смертельно устала, побледнела и осунулась. Сейчас, когда у нее больше не было основания опасаться за Люси, она, вероятнее всего, начала чувствовать изнеможение, на которое прежде не обращала внимания. Так что ему лучше быть кратким и не отвлекаться. Она торопится как можно скорее закончить разговор. Эта женщина твердо решила вычеркнуть его из своей жизни и из жизни Люси.

Конечно, она мать Люси. Но Кливдон точно знал, что родители далеко не всегда правы, и она совершает ошибку, вычеркивая его из жизни девочки.

— Ты ошибаешься.

— Думаю, следует предоставить мне право судить, — вскинулась Нуаро.

И тогда Кливдон заставил себя все ей сказать. Он не видел другого выхода.

— Когда моя мать и сестренка погибли, — медленно проговорил он, — мне очень нужен был отец. — Ему пришлось перевести дух, прежде чем продолжать. Он никогда и ни с кем не говорил о своих детских несчастьях, даже с Кларой, и сейчас оказалось, что это даже труднее, чем он ожидал. — Это был несчастный случай. Карета перевернулась. Отец был пьян и не справился с управлением. Он выжил. Я… я не знал, как справиться с горем. Мне было девять лет. Только помню, как отчаянно мне хотелось, чтобы он был рядом. Но он отослал меня к тетушкам, а сам допился до смерти. Все знали, что он горький пьяница. Все знали, что он убил жену и дочь. Но я был слишком мал, чтобы это понять. Я знал лишь одно: он мне нужен. А он меня бросил.

Герцог замолчал, собираясь с мыслями.

— Люси много пережила, и я не хочу, чтобы она чувствовала, что я ее бросил. Полагаю, мы можем сделать для нее исключение. Думаю, я мог бы приходить к ней, скажем, раз в неделю, по воскресеньям.

Последовала долгая пауза.

— Нет, — ответила Нуаро тихо и очень спокойно. Ее бледное лицо оставалось непроницаемым.

С таким выражением лица она играла в карты. И Кливдон почувствовал ярость. Он сказал ей то, чего не говорил никому, а она дала ему от ворот поворот.

— Ты нужен Люси, — неожиданно сказала Марселина. — Она испугана, многое пережила. Но я должна с этим справиться сама. Предположим, ты будешь к ней приходить по воскресеньям. И как долго? Ты же не сможешь делать это всегда. Если она будет тебя видеть регулярно, то быстро привыкнет, и уверится, что ты ей принадлежишь. Но даже если не говорить о Люси и ее чувствах, сколько еще неприятностей ты намерен доставить леди Кларе? О ней ты подумал? Ты же поставишь ее в неловкое положение перед всеми!

Герцог отшатнулся.

— С чего это ты начала беспокоиться о чувствах леди Клары? — язвительно вопросил он.

Марселина издала короткий смешок и направилась к дому.

— Я беспокоюсь о ее гардеробе, ваша светлость. И если это до сих пор до вас не дошло, вы не так умны, как все считают.

Что она говорит? Господи, что она несет? Она же обратилась к нему, когда исчезла Люси. Они вместе вели поиски, опасались худшего и надеялись на лучшее. Кливдон заботился о малышке, и она это знала.

— Два дня назад ты сказала, что любишь меня, — проговорил он ей вслед.

— Это ничего не меняет, — ответила Марселина. Она обернулась, вздернула подбородок и уверенно встретила его взгляд. — У меня есть магазин, которым я должна заниматься. Если ты не в состоянии поступать разумно, мне придется покинуть Англию. Я не смогу спокойно работать, если рядом будешь ты, а значит, сплетни и совершенно не нужные разговоры. Одним только своим присутствием рядом ты подрываешь мое положение. И всему виной твое наплевательское отношение ко всему, кроме собственных желаний. Подумай о том, что ты делаешь. И начни с того момента, как бросился в погоню за мной из Парижа, оцени последствия каждого своего поступка. Прошу тебя, подумай о ком-нибудь, кроме себя любимого.

С этими словами Марселина ушла, не оглядываясь, а герцог остался на месте, словно громом пораженный.

Он почти ничего не видел сквозь застилавшую глаза красную пелену. В его душе боролись ярость, стыд и горе. Ему хотелось ответить ей ударом на удар. Так же грубо и безжалостно.

Но он стоял, сжав кулаки, и ненавидел ее. И себя.

Прошло довольно много времени, прежде чем гнев начал стихать. А когда он окончательно исчез, Кливдон ощутил полное успокоение. Вся ложь, которую он говорил, сгорела дотла, и стало ясно: Марселина не сказала ему ничего, кроме простой, хотя и горькой правды.


Во второй половине того же дня герцог Кливдон посетил придворных ювелиров Ранделла и Бриджа и купил кольцо с самым большим бриллиантом, который у них нашелся. Тем самым он последовал совету Лонгмора купить невесте пристойный подарок.

Остаток дня он продумывал формулировку официального предложения руки и сердца. Для верности он записал его на листке бумаги, потом дважды переписал, внося редакторские правки. Оно должно было стать безупречным, передать все, что он чувствовал к Кларе, дать ей понять, что в его сердце нет никого, кроме нее. Она должна почувствовать, что он перебесился, все ошибки остались в прошлом, и теперь он стал человеком, которого она заслуживает.

Слова приходили легко и быстро. Он всегда хорошо излагал свои мысли на бумаге. Когда он писал, мысли были умными, острыми и точными, зато когда он говорил, так бывало далеко не всегда. Да и с брачным предложением он изрядно затянул. К тому времени как он последний раз переписал текст, несколько раз перечитал и убедился, что все запомнил, было уже слишком поздно ехать в Уорфорд-Хаус. Клара наверняка направилась на какое-нибудь мероприятие.

Он зайдет к ней завтра.


Герцог Кливдон явился в Уорфорд-Хаус, как уже вошло в привычку, во вторник, хотя знал, что по вторникам семейство не принимает посетителей. В этот раз леди Клара испытала большое искушение не принять его.

Но когда она сказала матери, что у нее ужасно болит голова, леди Уорфорд взволнованно ответствовала:

— Леди Горелл вчера видела, как он выходил от Ранделла и Бриджа. А сегодня он здесь, причем в одиночестве. Ему не нужно пробиваться через вечную толпу банкротов и выскочек, которыми ты себя окружаешь. Уверена, ты и сама можешь сложить два и два и забыть о своей мигрени, пока не выслушаешь его предложение.

Кольцо и предложение руки и сердца — мама в этом уверена. Она вполне может оказаться права. Но Клара была не в настроении выслушивать наставления матери, равно как и неискреннее, скорее всего, предложение. Леди Уорфорд сегодня уже трижды требовала всеобщего внимания и нюхательной соли, горько жалуясь, что весь свет судачит только о герцоге Кливдоне и «исчадьях ада, именующих себя модистками, и их несносном выродке», из-за которого жених Клары едва не погиб.

Разумеется, все будет забыто, как только он наденет Кларе на палец кольцо, а мама сможет взирать свысока на подружек, дочери которых вынуждены довольствоваться жалкими графами и виконтами, не говоря уже о менее именитых господах.

Тогда и Клара будет прощена за бесчисленные недостатки в роли дочери. Только она виновата в том, что Кливдон приударил за лавочницей. Ее вина в том, что он был так шокирующе невнимателен и нередко забывал о приглашениях, таких как приглашение к ним на ужин в субботу вечером. Нет никаких сомнений в том, что все это вина Клары, не сумевшей завоевать его внимание.

Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что когда Кливдон вошел в гостиную, где его ждали потенциальная невеста и ее мать, улыбка леди Клары была далека от радушной.

Упомянув, что Лонгмор рассказал им о воскресном «приключении», мама поинтересовалась, все ли в порядке с маленькой девочкой. Кливдон заверил ее, что так и есть. На все вопросы он отвечал односложно и с явной неохотой. Мама продолжала наседать. В конце концов, Клара тоже почувствовала любопытство и спросила:

— Это правда, что она потребовала встречи с принцессой Викторией?

Кливдон засмеялся и рассказал всю историю от начала до конца. Собственно говоря, Гарри поведал им то же самое, но в изложении Кливдона рассказ получился живым и забавным. Он очень смешно изобразил Люси, объясняющей, что она — принцесса Эррол из Албании.

— А когда ее мать заметила, что она вовсе не принцесса, — усмехнулся герцог, — мисс Люси сказала: «Да, мама, но ведь ее высочество не станет разговаривать с мисс Люси Корделией Нуаро, разве нет?» Признаюсь честно, я с большим трудом удержался от смеха.

А Клара подумала: он любит этого ребенка.

И еще она подумала: что же мне теперь делать?

— Мне кажется, — поджав губы, сказала маркиза Уорфорд, — что этот ребенок доставляет массу хлопот своим родственникам.

— Вам повезло, — усмехнулся Кливдон, — что у вас три дочери, никогда не дававшие вам повода для беспокойства.

— Вы зря так думаете, — вздохнула леди Уорфорд, — дочери всегда отнимают здоровье у матерей, причем с возрастом все больше.