– Добро пожаловать в Бордсли-Грин, – пробормотал Люк.

Эмма рассматривала территорию за воротами, пока Люк разговаривал с форейторами. Там раскинулась обширная зеленая лужайка, по которой кое-где бродили небольшие группы людей. Лужайка тянулась вокруг огромного, мрачного дома с готическими балками и карнизами. Не будь день таким ярким, а лужайка такой зеленой, она бы назвала открывшуюся ей картину зловещей.

Люк подошел, чтобы помочь ей выбраться из кареты.

– Обопрись на меня, – сурово сказал он. – Я не хочу, чтобы ты снова подвернула лодыжку.

Эмма послушалась, одной рукой сжимая трость, а другой держась за Люка. Он, поддерживая, обнял ее за талию.

Эмма посмотрела на дом.

– Что это за место?

– Приют для слабоумных, – коротко ответил он. – Идем.

Люк кивнул привратнику, тот отпер ворота.

Они прошли внутрь и медленно зашагали по гравийной дорожке, ведущей к дому.

– Сегодня тут приемный день? – спросила она Люка.

– Да. Вторая пятница каждого месяца.

– И ты приезжаешь сюда каждый месяц?

– Да. Начиная с августа.

Они проходили мимо людей на лужайке, и теперь Эмма легко отличала обитателей приюта от посетителей. «Родственники и любимые ими люди», – подумала она. Обитатели не расхаживали в ночных рубашках, но все равно было понятно, что они другие. Они иначе говорили, иначе жестикулировали и даже ходили не так, как те, кто пришел с ними повидаться. Лица у них были не такие сдержанные и непроницаемые. Она увидела мужчину лет сорока, подпрыгивающего на цыпочках и сияющего как мальчишка в рождественское утро. Увидела молодую женщину, неистово размахивающую руками, а приехавшие к ней мужчина с женщиной разговаривали негромкими голосами, пытаясь ее успокоить.

Эмма глубоко вздохнула:

– К кому мы приехали, Люк?

Он не ответил. Они как раз подошли к двери, которую отворила строгого вида женщина.

– Друг Люк, рада снова видеть вас, – деловым тоном произнесла она.

– Я тоже рад вас видеть, друг Ханна, – ответил он.

Эмма с трудом скрыла изумление. Женщина определенно была из квакеров, но Люк, похоже, не испытывал ни малейших затруднений, обращаясь к ней.

Квакерша перевела взгляд на Эмму, любопытный и вполне дружелюбный.

– Это мой друг, миссис Кертис.

Женщина вежливо кивнула и снова повернулась к Люку:

– Он с нетерпением ждет вас. Всю прошлую неделю только и говорил, что о вашем будущем визите.

Люк улыбнулся.

– Где он?

– В художественной студии. Я вас отведу. Идите за мной.

Ханна повела их по длинному темному коридору, оглянувшись по дороге.

– Не удивляйтесь состоянию студии. Нам нравится давать нашим пациентам некоторую свободу самовыражения, и они пользуются этой возможностью.

Эмму охватило беспокойство. Кто этот человек? Слабоумный? А что это, собственно, означает? Ее приводило в замешательство то, что она идет навстречу полной неизвестности.

Ханна остановилась у одной из дверей, выбрала ключ из связки на толстом кольце, висевшем у нее на шее, и отперла замок.

– Подождите здесь, – велела она и проскользнула внутрь. Мгновение спустя она широко отворила дверь и улыбнулась. – Входите. – Обернулась и окликнула кого-то: – Друг Бертрам, к вам гости.

Эмма вошла в комнату, не похожую ни на что, виденное ею прежде. Огромную – вероятно, изначально предполагалось, что это будет холл или гостиная, – и всю заляпанную краской. Пятна были на деревянных половицах – черные, красные, зеленые, синие. Завитки и кляксы одного цвета, затем тусклая коричневая смесь многих оттенков, затем веселые, яркие полосы, полосы и снова завитки. По комнате были расставлены испачканные краской мольберты. Им навстречу спешил плотно сложенный светловолосый мужчина с широкой улыбкой на круглом лице.

– Люк! – воскликнул он. – Люк, Люк, Люк, Люк, Люк!

Он уронил кисть, расплескав желтую краску на свою босую ногу и на пол, и устремился навстречу Люку.

– Бертрам! – весело отозвался Люк.

Эмма внимательно наблюдала за ним, пытаясь понять, насколько его оживление искусственно, но ничего нарочитого не заметила. Люк искренне радовался встрече.

Бертрам с размаху обхватил Люка руками, и тот пошатнулся. Захохотав, Бертрам стиснул Люка в медвежьих объятиях. Широко улыбаясь, Люк обернулся к Эмме:

– Берт, это мой друг Эмма. Эмма, познакомься с Бертрамом, моим братом.

Его… братом? Она бросила взгляд на Ханну. Та благодушно смотрела на обоих мужчин.

– Эмма! – Бертрам еще крепче обнял Люка.

– Отпусти меня, дружище, – добродушно произнес Люк. – Ты меня задушишь.

Бертрам мгновенно отпустил его и начал хлопать себя по груди:

– Не сжимать, не сжимать.

Поскольку он говорил быстро и довольно невнятно, Эмма с трудом его понимала.

Люк положил руку брату на плечо.

– Обнимать можешь, только не очень сильно, хорошо?

Бертрам быстро закивал и заулыбался. У него были очень маленькие зубы, казалось, что молочные так и не выпали.

Эмма рассматривала его. Он выглядел странно, словно его лицо слегка расплющили. Ниже Люка на несколько дюймов (скорее, ростом с нее саму) и такой… дряблый. Кожа бледная, рыхлая. Лицо круглое, нос маленький и плоский, уголки глаз чуть приподняты. Выглядел он довольно молодо, но из-за его расплывчатых черт лица она не могла с уверенностью сказать, сколько ему лет.

Но было что-то от Люка в этих глазах, в их кристально-ясной голубизне. И волосы у него точно такого же цвета, как у Люка, темно-русые.

Он был одет в белую рубашку и черные шерстяные штаны, полностью заляпанные краской. Люк уже тоже испачкался, но, похоже, это его нисколько не волновало.

– Я знаю, что обычно мы с тобой гуляем по лужайке и играем там, но у Эммы болит щиколотка. Ты не против, если сегодня мы побудем в помещении?

Бертрам поморгал, глядя на Эмму ясными, бесхитростными голубыми глазами. Затем перевел взгляд на трость.

– Болит щиколотка?

– Я ее подвернула, – объяснила она, улыбнувшись. – Мне вообще не разрешили ходить.

– Поскольку в студии больше никого нет, вы можете побыть здесь, если хотите, – предложила Ханна. – Может быть, вы покажете друзьям свои рисунки, друг Бертрам?

Бертрам потупился, застенчиво переступил с ноги на ногу, и уши его покраснели.

– Ой.

Сердце Эммы размякло от этой внезапной робости.

– Я с удовольствием посмотрю их, – сказала она.

Люк облегченно ей улыбнулся.

– И я тоже, Берт.

Бертрам поднял голову, все еще глядя на них нерешительно.

– Прекрасно, – твердо сказала Ханна. – А я должна идти к остальным посетителям. Если вам что-нибудь потребуется, не стесняйтесь, зовите нас. Друг Бертрам, не обижайте гостей.

– Спасибо, друг Ханна, – отозвался Люк.

Ханна выскользнула из комнаты, дверь за ней со щелчком закрылась.

– Ну надо же, какая комната, Берт! – Люк оглядывался, словно под впечатлением. – Я и не знал, что ты художник.

– Я люблю рисовать. – Бертрам широко повел рукой, будто держал в ней кисть и наносил ею щедрый мазок.

– Вы покажете нам свои рисунки? – попросила Эмма.

Он повернулся, и Люк, поддерживая Эмму, повел ее следом за братом к мольберту, у которого тот стоял, когда к нему пришли посетители. Бертрам обошел мольберт кругом и остановился, нахмурившись.

Люк с Эммой подошли к нему.

– Что ж, – сказал Люк.

– Это прелестно! – воскликнула Эмма.

– Цветы, – застенчиво произнес Бертрам.

И в самом деле, на картине были написаны желтые нарциссы на зеленом лугу, а над ними синее небо. Это была яркая, веселая, радостная работа, и к тому же очень неплохая. Эмма никак не могла ожидать ничего подобного от слабоумного.

– Красивые желтые цветы. И оранжевые. Смешал красный с желтым, вот так. – И Бертрам пустился в описание оттенков, использованных им в картине, причем говорил так быстро, что слова сливались, да еще и показывал им горшочки с разноцветными красками. Эмма просто не успевала за ним и не понимала и половины сказанного.

– Что ж, – сказал наконец Люк. В его голосе звучало восхищение. Он хлопнул Бертрама по плечу, – ты, брат, и в самом деле талантливый художник. А еще картины у тебя есть? Покажешь нам?

Бертрам счастливо посмотрел на него и торопливо направился к дальней стене, где на полу лежали стопкой холсты. Опустившись на колени, он начал раскладывать картины на заляпанных краской половицах.

– Все мои, мои рисунки, – приговаривал он, затем поднял голову и просиял улыбкой.

Увидев кучу холстов, Люк вскинул брови и пробормотал Эмме:

– Тут нет стульев. Ты сможешь сесть на пол?

– Наверное.

Он помог ей опуститься на пол и сел рядом.

Бертрам протягивал им холсты, а Люк поднимал их, чтобы рассмотреть.

Там было много садовых пейзажей – яркие цветы, деревья, солнечный свет. Все написаны дерзкими, уверенными, мощными мазками. Рисунки строений. Амбар, дом в Бордсли-Грин, который выглядел веселым и гостеприимным, а не мрачным и зловещим. Эмма просто смотрела на эти радостные картины, и ее охватывало странное ощущение благополучия.

А потом Люк поднял рисунок еще одного дома, очень красивого – величественного, с фасадом красного кирпича и колоннадой. Люк рассматривал его, стиснув зубы. Наконец посмотрел на Эмму.

– Загородный дом Стэнли.

И тут она поняла, какие родственные отношения связывают его и Бертрама. Бертрам не был Хокинзом – он был еще одним никому не нужным, заброшенным сыном лорда Стэнли. Именно поэтому Люк и не навещал его до прошлого августа – он только в августе узнал, что Стэнли его настоящий отец. Должно быть, тогда же он узнал и про Бертрама.