Разумеется, ублюдок точно знал, за кем он следит. Отпустив воротник, Люк приблизил лицо к его носу.

– Как тебя зовут?

– Гриндлоу. – Лицо его побагровело. Он поднял руки, поправил воротник и галстук.

– Почему ты меня преследуешь? – спросил Люк, хотя уже знал ответ.

– Мне приказал герцог, сэр.

Люк выругался себе под нос. Он просил Трента не соваться в это дело, и все-таки тот посылает сыщика следить за каждым его шагом. Брат просто не доверяет ему и считает, что он не в состоянии справиться хоть с чем-то.

Некоторое время Люк от гнева не мог говорить. Затем заскрежетал зубами и сказал:

– Держись от меня подальше, Гриндлоу. Скажи моему братцу, я знаю, что у него на уме. Скажи, я поймал тебя на горячем. Скажи, пусть не лезет в мою жизнь.

Гриндлоу нахмурился.

– Хорошо, сэр. Я ему все передам.

Люк коротко кивнул и отступил назад. Затем повернулся и снова подошел к Эмме.

– Давай выбираться отсюда, – вполголоса произнес он, взяв ее за руку. Стоило это сделать, и он мгновенно успокоился. Тугой узел ярости в груди распался. И хотя он велел кебмену везти их в Трент-Хаус, чтобы ворваться в дом и высказать свое неудовольствие брату, на полдороге Люк передумал и решил, что гораздо приятнее вернуться домой и лечь с Эммой в постель.

Вечером Люк опять ощутил тягу, которая гнала его из дома. Такую чертовски сильную, словно стальная проволока, что дергала его, зацепившись за что-то в груди, и толкала в сторону клуба. Или в любое другое проклятое место, где можно выпить.

После обеда он посмотрел на Эмму. Заметив выражение его лица, она пробормотала:

– Останься со мной, Люк.

Но разве он может? Он знает, чем это закончится.

– Эм, я в пьяном виде гораздо лучше, чем после кошмарного сна, – мягко сказал Люк.

– Самое лучшее в тебе – это настоящий ты, а не тот, кого отупляет и подчиняет себе спиртное.

Он на мгновение закрыл глаза, покоряясь тому, что непременно случится, и снова посмотрел на Эмму.

– Я попробую.

Она одарила его той теплой, сияющей улыбкой, которую он просто обожал, и на сердце немного полегчало.

Позже ночью Люк проснулся как от толчка. Он слышал, как шипит обожженная кожа. Вонь горящей плоти забивала нос. Этот ненавистный запах он не забудет никогда. Люк заворочался, пытаясь убежать, и застонал от страха и боли.

– Люк. Люк!

Нет, нет, только не все сначала! Невозможно вытерпеть такое дважды за одну ночь. Первые ожоги горели так, словно кто-то тыкал раскаленной кочергой ему в спину.

Что-то задело его спину. Он дико дернулся всем телом, рука в инстинктивной попытке защититься взлетела вверх, кулак вонзился в плоть.

Люк услышал, как ахнула женщина, и понял, что в комнате есть кто-то еще. Кто-то видит, что с ним происходит. Какой стыд! Люк свернулся в комок, пытаясь спрятаться, не желая, чтобы кто-нибудь видел его вот таким.

– Люк, ш-ш-ш, все хорошо.

Он смутно узнавал голос, но слушать его не хотел, потому что ничего хорошего нет. Вообще ничего.

– Уходи, – нетерпеливо пробормотал он.

– Никуда я не уйду, – решительно отрезала она.

И тут до него дошло – Эмма! Что она тут делает?

Внезапно Люк понял, что находится в собственной спальне, в доме на Кавендиш-сквер, а Эмма лежит с ним в одной постели.

Но он все еще чуял запах горящей плоти. Слышал шипящий звук. Все еще чувствовал, и, черт побери, ему было больно!

– Люк! Проснись!

Он заморгал, и фигура Эммы обрела отчетливость. Она склонилась над лампой, зажигая ее. Ее красивые волосы взъерошенными локонами обрамляли лицо. Вечером он сам расплел ее косу, когда занимался с ней любовью.

Но что это? На ее щеке отчетливо видны красные полосы – отпечатки пальцев. Его пальцев! Он ударил ее, думая, что это отец тушит об него сигару. Господи, нет! Горло сжалось так, что он не мог вдохнуть. На грудь словно наступил конь. Сердце колотилось слишком быстро. И поделом ему.

Задыхаясь, дрожа всем телом, он выбрался из постели, нашел бриджи и рывком натянул их. Она что-то говорила, но он ничего не слышал из-за рева крови в ушах. Он ударил ее. Ударил Эмму. Своего ангела.

Он знал, что однажды это случится. О чем он только думал? Боже, что же он натворил!

Ее руки крепко обняли его. И наконец он услышал:

– Нет! Я тебя никуда не отпущу!

Люк застыл. Он боялся, что снова сделает ей больно, поэтому стоял, как статуя, и только никак не мог унять дрожь.

Она подошла к нему сзади, руками обняла грудь, щекой прижалась к спине, и Люк содрогнулся – ожоги запылали от ее прикосновений.

Нет, черт возьми, они не болят! Это случилось давным-давно, они больше не могут болеть. Сознание пытается одурачить его, выдавая воспоминания давно прошедших лет за реальность.

Он глубоко, прерывисто вздохнул. Боль слегка уменьшилась. Он закрыл глаза и начал дышать медленно, равномерно, убеждая себя, что это всего лишь фантом.

Эмма гладила его по груди, шептала что-то в спину, но он сосредоточился на том, чтобы вернуть сознание в настоящее, поэтому не слышал ее слов.

Они простояли так несколько минут. Дыхание и пульс Люка медленно приходили в норму, а сам он возвращался к себе. Почувствовав, что снова овладел сознанием и телом, он опустил руки, до сих пор словно пристывшие к пуговицам на бриджах.

Потребовалось еще несколько минут, прежде чем Люк смог мягко отвести от себя руки Эммы. Затем он повернулся и взглянул на нее. Она смотрела на него, и в глазах ее сияло облегчение.

– Ты… ты пришел в себя?

На ее щеке горели красные пятна – следы его пальцев. В груди у Люка что-то резко сжалось, и он зажмурился. Медленно протянул руку, провел пальцами по ее щеке.

– Я тебя ударил.

– Это пустяки.

– Я тебя ударил.

– Тебе снился сон, Люк. Снилось что-то ужасное, и ты подумал, что я сделаю тебе больно. Мне не следовало к тебе прикасаться.

– Это мне не следовало к тебе прикасаться.

Она подняла на него глаза, обхватила ладонями его щеки.

– Послушай меня. Это пустяки. Я ничего не чувствую. – Ее лицо смягчилось. – А как ты? Ты замерз.

Он только теперь почувствовал, что дрожит.

– Возвращайся в постель, – попросила Эмма.

Люк шагнул назад, выскользнув из ее объятий, и перевел взгляд на кровать.

– Ты смотришь на нее так, словно она тебя укусит, – пробормотала Эмма. – Это всего лишь кровать, Люк. Пойдем, дай мне тебя согреть. Позволь обнять.

Она права. Эта чертова кровать не кусается. И все-таки он с трудом заставлял ноги передвигаться в ту сторону. Эмма расстегнула пуговицу, которую он успел застегнуть, усадила его на край кровати, стянула с него бриджи.

– Ложись, – велела она.

Люк выдохнул и искоса взглянул на нее. Но она стояла и строго смотрела, так что он решился и лег. Эмма со всех сторон подоткнула одеяло, обошла кровать и легла. Он повернулся, обнял ее, она сразу уютно угнездилась рядом.

Люк прижался лицом к ее взлохмаченным волосам, сделал глубокий вдох. От нее так хорошо пахло!

– Я не хочу делать тебе больно, – угрюмо произнес он. – Я могу простить себе большую часть тех дурацких, грубых поступков, которые совершаю, но поднять на тебя руку или на любую другую женщину – за гранью допустимого.

– Я знаю, – просто сказала она. – Но ты не должен винить себя за то, что случилось. Ты не был собой.

Люк вздохнул и почувствовал себя чуть-чуть лучше. Он знал, что никогда не сделал бы этого специально. Но сам факт того, что он вообще сделал это, жег ему душу.

– Ты чего-то боялся, – шепотом сказала Эмма. – Это был он?

Люк закрыл глаза.

– Да.

– Я его ненавижу, – произнесла она с внезапной страстностью. – Я его так сильно ненавижу!

– Он умер, Эм.

– Да, но не в твоем сердце.

На это Люк ничего не сказал.

– Эти кошмары снятся тебе всю жизнь? – спросила Эмма мгновение спустя.

– Начали сниться, когда я был ребенком, после того, как он умер. А потом до недавнего времени ничего не снилось.

– Когда они снова начались?

Он знал точную дату, да и как ее не знать?

– Прошлым летом. В тот день, когда я узнал, что он мне не настоящий отец.

Каким-то образом это откровение освободило все болезненные воспоминания, позволило им хлынуть наружу.

Эмма крепче прижалась к нему.

– Сможешь заснуть?

– Не знаю, – честно ответил Люк. Обычно, проснувшись после кошмара, он даже и не пытался. Но всю прошлую неделю он засыпал, обнимая ее. Может быть, и сейчас получится.

– Попытайся, – пробормотала Эмма.

– Прости, – сказал он.

– Это не твоя вина.

Он изо всех сил старался ей поверить, но внутренний голос бунтовал, кричал, что только он виноват во всем. Что должен был бросить Эмму до того, как стало поздно ее спасать, потому что старый герцог прав – он, Люк, порочен до мозга костей.

Наконец Люк сумел избавиться от навязчивых мыслей. Она сказала, что это не его вина, а насколько он знал, Эмма никогда ему не лгала.

Это его успокоило, и он все-таки заснул.


Мортон вернулся в свои комнаты в Вапинге только через неделю. Посыльный мальчишка прибежал в дом Люка и сказал, что видел, как Мортон приехал сразу после полудня. «Он у себя в конторе, – сказал мальчишка, – работает».

Люк с Эммой переглянулись. Наконец-то Люк узнает, что случилось с его матерью, а Эмма выяснит, куда делись деньги ее отца.