Стефани Лоуренс - Соблазнительница

Завершив поцелуй, они не отодвинулись друг от друга — они вообще не шевелились, — а стояли, соприкасаясь головами.

Ждали, когда утихнет гул в ушах.

Наконец он пробормотал:

— Я виделся с твоим отцом и с Девилом.

Она удивилась:

— С обоими?

Он кивнул.

— Мы кое-что обсудили… — Он коснулся ее губ, наслаждаясь их вкусом. — Мы обговорили все, что нужно.

— И что?

— И ничто — и никто — не препятствует нашей свадьбе.

Он почувствовал, как от ожидания напряглась ее спина.

— Они согласились на среду?

Он кивнул:

— На среду. — И заглянул в синие глаза. — В следующую среду ты будешь моей женой.

В тот вечер Амелия с матерью отправились на музыкальный вечер к леди Хогарт. В списке светских мероприятий, наиболее ненавидимых Люком, музыкальные вечера занимали первое место. Поэтому он отправился обедать с друзьями, после чего заглянул к Вейтье.

Час спустя, морщась от отвращения, он отдал свою трость дворецкому леди Хогарт. Тот поклонился и молча указал на длинный коридор, ведущий в музыкальную комнату. В этом не было необходимости — оттуда доносилось режущее ухо мяуканье, называемое музыкой. Скривившись, Люк пошел на эти звуки.

Дойдя до двери, он остановился и заглянул в комнату: там были дамы, преимущественно пожилые матроны, а также сверстницы Амелии, но совсем молодых не было видно. В этот вечер давали балы в других домах. Его мать и сестры собирались побывать на двух. Мероприятие леди Хогарт привлекло тех, кто считал себя поклонником музыки, или тех, кто, подобно Амелии и Луизе, были как-то к этому причастны.

Мужчин было мало. Мрачно подумав, что он будет выделяться, как ворона среди чаек, Люк дождался, когда сопрано развернется в полную силу, после чего с небрежным видом пошел туда, где у стены сидела Амелия.

Она увидела его, но ей удалось скрыть удивление. Луиза, сидевшая рядом с ней, оглянулась узнать, что отвлекло ее дочь. Ее взгляд упал на него — и глаза ее сузились.

Он несколько опоздал — на час, если быть точным, — в тот день вернуть ее дочь домой. Амелия проскользнула прямо наверх. Он не стал говорить с Луизой. На ее лице было написано, что она все поняла.

Поклонившись сначала Луизе, а затем Амелии, он встал позади стула невесты и положил руку на его спинку.

И сделал вид, будто слушает музыку. Сопрано он терпеть не мог.

К счастью, номер длился всего десять минут. Ему как раз хватило времени сочинить ответ на трудный вопрос, чего ради он сюда явился.

Когда стихли аплодисменты, Амелия повернулась на своем стуле и посмотрела на него.

— Что?.. — Ее рука поднялась, чтобы взять его руку, лежащую на спинке стула.

Их взгляды встретились, но ее прикосновение его отвлекло. Он взглянул на их руки, быстро перевел дух и крепко сжал ее пальцы. И вдруг он почувствовал кольцо, которое надел ей на палец сегодня днем, и ощутил приятное удовлетворение.

— Нет, никаких проблем. — Так он ответил на вопрос, мелькнувший в ее глазах. Потом наклонился: — Я хотел предупредить тебя, что поместил объявление в «Газетт» и оно появится завтра утром.

Взглянув на окружающих их женщин, большинство из которых только теперь заметили его, и зная, что для приватного разговора ему отведено не более нескольких секунд, он быстро добавил:

— Я не хотел, чтобы тебя застали врасплох, когда утром половина Лондона заявится на Брук-стрит.

Она всматривалась в его глаза с улыбкой — естественной, безыскусной улыбкой, но за ней ощущался долгий след той, иной улыбки, которая неизменно дразнила и пугала его.

— Я предполагала, что ты сделаешь что-то в этом роде, но благодарю тебя за сообщение. — Она встала, шурша шелковым платьем бирюзового цвета.

Он поймал соскользнувшую с нее шаль и накинул ей на плечи. Она оглянулась на него, снова улыбнулась — на этот раз с участием.

— Боюсь, ты опоздал.

Так оно и было: у тех, кто гостил в Хайтем-Холле, был целый день, чтобы обсудить эту новость. Все ждали. Его появление сегодня только подлило масла в огонь.

Окруженный со всех сторон, он стоял рядом с Амелией и остроумно уклонялся от лукавых расспросов. Раздражение его нарастало, но он держал себя в руках, сознавая, что во всем виноват только он сам. Искушение увидеть ее, убедиться, что она здесь, счастливая и довольная, что она оправилась после того, как узнала, что письменный стол можно использовать для других занятий, а не только для писания, — искушение это овладело им, изводя до тех пор, пока ему не показалось самым легким из всех зол просто поддаться ему. Все это — вместе с живым интересом матрон — было ценой, которую ему пришлось заплатить за свою слабость.

Появившись на вечере, он почувствовал себя обязанным проводить Амелию и Луизу домой. Сохраняя свою обычную светскую маску, он стоически оставался рядом с Амелией, не давая себя отвлечь, не поддаваясь искушению подтвердить то, что сообщит завтра «Газетт».

Завтра настанет достаточно скоро для этих гарпий, и тогда они узнают все. Пусть они торжествуют, но не у него на глазах.

Амелия придерживалась того же мнения, не подтверждая и не отрицая того, что, по подозрению общества, было правдой. Завтра они все узнают, и ей придется терпеть их визиты, но сегодня она ничего не скажет, чтобы насладиться своей победой.

Победой — но неполной. Она и представить себе не мог ла, что он влюбится в нее только потому, что она предложит им пожениться. Но вскоре их обвенчают, и у нее будет много времени и возможностей открыть ему глаза, заставить его увидеть ее как нечто большее, чем просто жену.

Она привыкла вращаться в светском обществе, привыкла к постоянной необходимости слегка касаться либо игнорировать неуместные вопросы. Иметь дело с расспросами многих, кто толпился вокруг, было просто, как дышать. Под прикрытием непрерывного разговора она искоса поглядывала на своего будущего мужа.

Как всегда, она могла угадать очень мало, особенно теперь, на людях. Но в те моменты близости, которые у них были… она уже начинала лучше понимать его. Час с небольшим, что они провели в тот день в его кабинете, был одним из таких моментов В одном она была теперь совершенно уверена: он никогда не отдавал своего сердца другой женщине.

Его сердце было свободно, она могла бы завладеть им, если бы пожелала бросить вызов судьбе. Она хорошо его знала и была уже довольно близка к нему, чтобы временами понимать, что он чувствует. В тот день, когда он разложил ее на письменном столе, ее, принадлежащую ему, чтобы насладиться и взять ее, как ему хотелось, было что-то в его глазах, говорившее, что происходящее между ними есть нечто большее, чем просто телесная близость.

Подозрение, что он мог уже осознать некую более глубокую связь между ними, усилилось позже, когда, держа ее, смятую, восторженно измученную, у себя на коленях, он надел кольцо с жемчугом и бриллиантами — обручальное кольцо, которым его семья владела на протяжении многих поколений, — ей на палец. Этот момент, по крайней мере для нее, сиял надеждой, она готова была держать пари, что он не неуязвим.

Первый проблеск полной победы, к которой она стремилась и на которую надеялась.

Ее глаза слишком долго задержались на его лице; он повернулся, встретил ее взгляд, поднял бровь. Она молча улыбнулась и снова обратилась к матронам, которым не терпелось вытянуть из нее все новости.

Вечер шел к завершению, когда подошла мисс Куигли. Такая же любопытная, как и остальные, в данный момент она меньше всего думала об отношениях Амелии и Люка.

— Интересно, мисс Кинстер, — мисс Куигли понизила голос, — не видели ли вы, случайно, лорнеты тети Хилборо, лежащие повсюду в Хайтем-Холле?

— Лорнеты? — Амелия помнила их — это помнил каждый, кто встречался с леди Хилборо. Она пользовалась ими скорее для того, чтобы указывать, нежели смотреть. — Нет. — Она подумала и решительно качнула головой. — Нет, к сожалению.

Мисс Куигли вздохнула:

— Ах, не стоило и спрашивать. — Она огляделась и заговорила почти шепотом: — Теперь, когда я знаю, что у мистера Маунтфорда пропала табакерка, а у леди Оркотт флакон для духов, должна признаться, что я начинаю тревожиться.

— Господи! — воззрилась на нее Амелия. — Но может быть, все эти вещи просто положили на другое место?

Мисс Куигли покачала головой:

— Мы послали в Хайтем-Холл, как только вернулись в Лондон. Леди Оркотт и мистер Маунтфорд поступили так же. Можете себе представить — леди Хайтем просто была вне себя. Хайтем-Холл обшарили сверху донизу, но не нашли ни один из исчезнувших предметов!

Амелия заглянула в глаза мисс Куигли — та явно не шутила.

— Боже мой… — Она посмотрела на Луизу, стоявшую неподалеку от нее и болтающую с подругами. — Я должна сказать маме — вряд ли она проверяла свою шкатулку с драгоценностями, не говоря уже о тех мелочах, которые обычно берешь с собой. И леди Калвертон — тоже. — Она повернулась к мисс Куигли: — Ни ее, ни ее девочек сегодня здесь нет.

Мисс Куигли кивнула:

— Кажется, нам всем нужно проявить бдительность.

Их взгляды встретились — ни той, ни другой не надо было объяснять, в каком смысле «нужно проявить бдительность». Судя по всему, в их обществе завелся вор.

На следующее утро, в восемь часов, Люк сидел один за завтраком и просматривал утреннюю «Газетт».

Он специально встал рано — задолго до того, как проснутся и спустятся вниз его сестры. Он зашел в холл посмотреть на свою судьбу, напечатанную черным по белому.

И вот оно — короткое извещение, сообщающее свету, что Люсьен Майкл Эшфорд, шестой виконт Калвертон из Ратлендшира, вступает в брак с Амелией Элеонорой Кинстер, дочерью лорда Артура и леди Луизы Кинстер, проживающих на Аппер-Брук-стрит. Венчание состоится в Сомерсхэм-Плейс, в среду, шестнадцатого июня.

Отложив газету, он сделал глоток кофе и попытался определить, что же он чувствует. Основное чувство, которое он мог бы назвать, было нетерпение. Что же до остальных…