Селеста Брэдли - Соблазнить шпиона

Потом она прошептала его имя:

– Стентон.

Никогда еще он не слышал, чтобы его имя произносили так. Для всех, кто был важен для него, он был Уиндем, для всех остальных – лорд Уиндем…

Ее хриплый, страстный голос обращался к другому мужчине, тому, который был совсем не таким дисциплинированным, как Уиндем. Этот мужчина взыграл, отвечая на ее призывы «сирены», проникающие сквозь легендарную броню Уиндема, как когти хищника сквозь бумагу.

Руки Стентона сжались в ее волосах и приблизили ее губы к его губам, жестоко поднимая ее на цыпочки, чтобы встретить взрыв его темного и ненасытного желания.

Она поддалась ему просто и не сопротивляясь, жадно обняв его за шею.

Ее жадное великодушие было концом Стентона. В этот момент он полностью и окончательно пропал.

И понял, что никогда и не найдется!

Алисию захватил вихрь. Дом Кросса и его гости исчезли из ее сознания. Рот Уиндема, горячий и злой, до боли жадно впивался в ее рот. Она чувствовала, что впитывает его жар, и злость, и желание, словно губка. Этот мужчина – этот крепкий, одинокий человек – нуждался в ней, это она знала.

Уиндем нуждается в ней.

И она отдалась его крепким рукам и грозному рту, прижимаясь к нему, предлагая свою мягкость и саму себя как первый ответ на вопиющее, поднимающееся волнами одиночество, которое чувствовалось в его поцелуе.

Он больно тянул ее за волосы, но эта боль лишь добавляла удовольствия к его нетерпеливому объятию.

Чем больше она отдавала, тем более жадно он это брал. Его рот удалился от ее губ, чтобы жадно присосаться к ее шее, ухватить зубами ее плечо, исследовать жарким языком ее ухо.

Одна рука отпустила ее волосы и принялась теребить ее корсаж. Прежде чем Алисия поняла, что он собирается делать, Стентон опустил рукав к локтю и обнажил ее грудь для своего жадного рта.

– Ах!

Ее протестующий писк затих, когда он повернул ее и прижал к стене, поднял, чтобы иметь лучший доступ к ее груди. Она чувствовала спиной холодную стену, а его жаркий, влажный язык – на своем соске. Он сосал жестко, и она забыла о протесте, вместо этого погрузив руки в его волосы и притягивая его ближе к себе.

Алисия почувствовала, как рука Стентона поднимает ее юбку, пробираясь между ног и срывая ее тонкие, как паутинка, панталоны, которые она считала своим личным секретом.

Он нашел ее лоно с нетерпеливой уверенностью, взял его в горсть и сжал своей большой рукой. Длинный твердый палец проник в него. Где-то в уголке сознания Алисия знала, что должна проявлять осторожность, но она могла лишь висеть в его руках, позволяя ему эту грубую, почти жестокую ласку.

Палец погрузился глубже, потом отодвинулся и начал двигаться в безжалостном, ныряющем ритме. Она приняла плотскую свирепость с полным отсутствием воли, контролируемая только его жаром, струящимся через ее тело, лишающим ее способности защищаться.

Его рот переместился к другой груди, оставив первую, воспаленную, влажную и голую, на холодном воздухе. Теперь оба рукава были спущены к локтям. Ее ладони затерялись в его густых волосах, хватая их, когда он продолжал свой грубый ритм внутри ее.

Она чувствовала себя пронзенной и захваченной в плен и греховно, эротически попранной – и одновременно исключительно живой в его руках.

Он нашел путь, как проникнуть в нее, новый угол и нажим, который внезапно заставил ее вскрикнуть. Она почувствовала, как к первому пальцу присоединился второй, крепко нажимая в ее теснину, заставляя ее шире раздвигать бедра, чтобы принять его. Потом она взорвалась в вихре наслаждения, унесшего последнюю совестливую мысль. Ее не волновало, что она пронзительно кричит. Ее не волновало, что пальцы Уиндема стали влажными от ее влаги, чтоон оставил красные следы и царапины от зубов на ее грудях или что ее соски стали твердыми, и набухли, и болят от его жадного рта.

От нее не осталось ничего, кроме раскаленного добела наслаждения и свободы от него.

Она пришла в себя, осознав, что дыхание вырывается у нее всхлипами, что он убрал руку с ее юбки и теперь держит ее за талию, опустив голову на ее шею.

Она чувствовала его горячее дыхание на своих сосках и понимала, что он достиг такого же освобождения.

Она подняла руки, которые каким-то образом оказались на его плечах, и нежно погладила его по волосам.

– Стент…

– Леди Алисия, – прервал ее Уиндем, голос у него был хриплый. – Я должен просить вас принять мои самые глубокие извинения. У меня не было права так грубо использовать вас.

– Ах, Боже мой, – сказала Алисия с нервным смешком, едва дыша, – надеюсь, вы никогда не будете демонстрировать мне доброту. Это может убить меня.

Стентон не слушал ее. Он сознавал размеры своей ошибки. Он полностью утратил контроль над собой. И в себя он пришел только после того, как ее крики эхом отразились от мраморных стен коридора. Только тогда он снова понял, где он и кто он.

Он заставил себя посмотреть на ситуацию холодным взглядом.

Втайне он всегда надеялся: однажды он встретит ту единственную, женщину, которая сможет пробить броню его сдержанности. Она будет умолять его не только о сдержанности и долге, и она станет его, и только его, навеки.

Однажды.

Но теперь не время. Эта светская вакханалия – неподходящее место, Боже, нет! Не теперь, когда заговорщик на свободе!

Более того, печально известная аморальная леди Алисия, совершенно очевидно, не та женщина.

Уиндем подождал, пока леди Алисия Лоуренс приведет в порядок свое платье, – он отвернулся, уставив глаза в пол, – и повел ее к первой ступеньке винтовой лестницы, ведущей в их комнату.

Он коротко поклонился:

– Благодарю, миледи, за самый приятный… вечер.

Алисия поколебалась, потом кивнула в ответ:

– Мне было тоже приятно, милорд. Я вас увижу завтра… э… сегодня, позже?

Ему понадобилось время, чтобы поправить шейный платок.

– Конечно, – сказала Стентон, не глядя на нее. – Мы должны присутствовать на маскараде.

– Ах да, – тихо сказала Алисия. – Маскарад. Лорд Кросс не жалеет фантазии на свои мероприятия. Там я вас и увижу. – Она повернулась и начала подниматься по ступенькам. Через три ступеньки она остановилась и обернулась: – Это была ужасная ошибка, не правда ли?

Стентон глубоко вздохнул, потом поднял голову и взглянул ей в лицо:

– Да.

Она медленно кивнула.

– Все мои лучшие идеи оказываются ошибками. – Она слегка нахмурилась. – Не знаю, что мне вам сказать. Мне полагается уверять вас в том, что вы не должны чувствовать себя обязанным говорить всякую такую ерунду?

Он насмешливо скривил губы. Она непотопляема.

– Считайте, что вы меня уже убедили.

Алисия облегченно вздохнула.

– Очень хорошо. Тогда желаю приятно провести утро. – Она отвернулась и, приподняв подол платья, заспешила вверх по лестнице.

Стентон смотрел, как она удаляется. Это было грубейшей ошибкой, все в целом. Она, кажется, пережила это спокойно, хотя взгляд ее милых зеленых глаз после всего…

Уиндем опасался, что после всего этого его будет преследовать чувство опустошенности. Он должен был понимать, насколько она беззащитна под этой маской бунтарки. Она действительно свободна духом и капризна, но все-таки она леди, несмотря на свое поведение, леди, заслуживающая лучшего отношения, чем быть изнасилованной им в коридоре.

Алисия вернулась в их спальню. Комната показалась ей сейчас темной и заполненной незнакомой мебелью. Предметы неясно вырисовывались в полутьме, и балдахин кровати угрожающе заколыхался, когда она задела его, проходя мимо.

Алисия прошла к камину и, ухватившись руками за край изящно вырезанного камня, уткнулась лбом в костяшки пальцев.

Она вела себя глупо, очень глупо.

Ощущая босыми ногами мягкий и теплый ковер, она смотрела, как горящие угли бросают красные блики на подол ее платья. Ей казалось, будто она все еще чувствует жар их внезапно вспыхнувшей страсти.

«Ошибка», – сказала она, и он согласился. Но она надеялась, что он будет вести себя по-другому: нежно поцелует ее, поведет наверх и поможет успокоить дрожь в ее теле. Вместо этого он поклонился и ушел, как будто между ними не произошло ничего особенного, кроме приятного тура вальса.

К счастью, она сохранила голову достаточно ясной, чтобы не слишком обольщаться. В ее сердце нет места для девичьих фантазий о вечной любви.

Он просто возбудил – и все еще возбуждает – ее чувства и животную страсть. Она уговорила себя поверить в то, что отдаться этим чувствам – хорошая мысль.

– Как жаль, – прошептала Алисия. – Я ошиблась.

Ей повезло – она с трудом поверила в свое везение, – что это не затронуло ее сердце.

Леди Алисия спала так же, как и жила, – широко, занимая удивительно много места на гигантской кровати, раскинув соблазнительно округлые руки и ноги. В спальне было почти темно, это позволяло Стентону налюбоваться ею досыта. Коса, заплетенная на ночь, растрепалась от ее беспокойного сна, и ее медные кудри, и так редко подобранные, теперь разметались, по шелковой подушке.

Прозрачная ночная рубашка игриво задралась. Даже в тусклом свете камина Стентон мог разглядеть ее розовые соски и темную тень между раскинутыми ногами. Он рисовал себе, как приникает к этим лакомствам прямо через тонкий, как паутина, батист.

Тут до него дошло, что рубашка дорогая. Значит, она купила ее на его деньги. Почему она выбрала такую соблазнительную рубашку? Он был почти уверен, что делить с ним спальню она не собиралась. Ее смятение не было наигранным… по крайней мере, он так думал.

Ради своей репутации? Улыбка тронула его губы, когда он вообразил, как она заказывает в магазине дюжину бесстыдных рубашек и даже получает удовольствие от сплетен, которые, конечно, тут же распространились.

Улыбка исчезла с его лица. Почему она так стремится разрушить даже остатки того, что еще осталось от доброго имени ее семьи? Что такое сделали ей члены семьи, если она так их ненавидит? Как ему быть: жалеть ее или ругать за то, что она стала им чужой?