Когда герцог и его мать поручились, что с ней ничего не случится, и пообещали вернуть ей доброе имя, отец ушел, как будто вопрос был исчерпан. Но это было не так. Далеко не так. Хотя в этом доме она чувствовала себя в безопасности и, что важнее, Джону здесь ничего не грозило. Мерси видела, как герцогиня смотрела на мальчика. Она его уже полюбила. Джона очень легко было полюбить.

Это качество ему передалось от отца. Хотя Мерси и не могла отрицать, что теперь тот был совсем не похож на самоуверенного молодого человека, которого она встретила в полевом госпитале. Но она тоже изменилась. Джон заставил ее снова стать такой, какой она была раньше. После того, через что она прошла, после того, что видела, Мерси не думала, что когда-нибудь снова сможет улыбаться.

Однако он заставил ее улыбаться. Поначалу совсем чуть-чуть, незаметно, но с каждым днем, когда она наблюдала за тем, как растет Джон, когда прижимала его к себе, когда видела, с каким удивлением он глядит на мир вокруг себя, ее улыбка становилась все шире. Со временем он станет еще более любопытным, и ей хотелось пройти через все вместе с ним. Ей хотелось научить его лазать по деревьям, хоть это отнюдь не женское занятие. Ей хотелось увидеть, как он впервые сядет на лошадь. Хотелось наблюдать, как он будет становиться мужчиной, с которым нужно считаться. Таким же, как его отец.

Когда горничная наконец справилась с ее волосами, Мерси осторожно надела бледно-зеленое платье. Вот уже два года она носила только черное. Ей это казалось важным, как будто этот мрачный цвет мог подчеркнуть значимость ее занятия. Но сегодня было гораздо важнее обратить на себя внимание майора Лайонса, сделать все, что в ее силах, чтобы он принял ее в свою жизнь. Ради Джона.

Зеленый цвет всегда ей шел и прекрасно сочетался с рыжими волосами. Медно-рыжие, они выделяли ее среди остальных медсестер, когда она заходила в палату к раненым. Они начали называть ее Рыжий ангел.

К стыду Мерси, присоединиться к мисс Н. ее подтолкнуло не только желание помогать раненым. Никаких видов на замужество у нее не было, и она по простоте душевной подумала, понадеялась, что там сможет кому-нибудь понравиться. Ей даже представлялось, как она будет вытирать лоб какому-нибудь раненому солдату, как их взгляды романтически встретятся и между ними тут же вспыхнет любовная искра.

Но совсем не о любви думает человек, когда его тошнит, трясет в лихорадке, когда он не в состоянии управлять даже самыми простыми функциями организма. Ему не до романтики, когда он теряет руку или ногу и воет от боли. Нежные слова шептала только она, чтобы успокоить, когда раны и болезни пробуждали в человеке его звериную сущность, прежде чем обратить в ничто. Она заставляла себя сдерживать слезы, потому что знала: как только они потекут, их уже будет не остановить. Она любила каждого мужчину в своем отделении, но это было не то чувство, которое описывают в романах и воспевают в сонетах.

То была любовь, рожденная признательностью за самоотверженное служение родине, желанием облегчить страдания, утешить. Путешествие свое Мерси начала как юная идеалистка, ищущая приключений и мужского внимания. Но очень скоро она уже думала только о служении высшей цели, и в конце концов ее собственные желания перестали иметь значение, а то, чем она являлась, перестало существовать, и женщина, почти ей незнакомая, поселилась в ее оболочке. А потом настала ночь, когда ее мир рухнул…

Она снова посмотрела на себя в зеркало, пока горничная расправляла рукава платья и юбки. Нужно все рассказать Стивену Лайонсу. Но в этом случае она рискует потерять Джона.

— Спасибо, пока все, — сказала Мерси горничной, отпуская ее.

Когда девушка ушла, она подошла к детской кроватке, которую где-то раздобыла герцогиня. Джон лежал в ней, посасывая во сне кулачок. Нужно было позвать кормилицу, которую она наняла в Париже и которая сопровождала ее повсюду, куда бы она ни отправилась с Джоном. Жанетт приехала с ней и отцом в карете и, пока они разговаривали с герцогом и его матерью, пила чай в кухне. Когда стало понятно, что майор Лайонс хочет, чтобы Мерси осталась, Жанетт отвели одну из комнат для прислуги. Ребенок и муж Жанетт умерли от холеры. Она без сожаления покинула Францию, и Мерси была благодарна ей за помощь, потому что сама еще не умела как следует обращаться с маленькими детьми, но не хотела расставаться с Джоном.

Он не давал ей расклеиться, спасал от ночных кошмаров. Мерси понимала, что несправедливо возлагать подобную роль на невинное дитя, но ей была невыносима мысль о том, что она больше никогда не обнимет его, не увидит его сладкого личика, не погладит мягкие щечки.

Если брак со Стивеном Лайонсом позволит ей остаться с Джоном, она сделает все, чтобы этот брак состоялся.

Даже если это будет означать, что она никогда не сможет раскрыть правду о Джоне, даже если за это ей придется целую вечность гореть в адском пламени.

Она готова была пойти на любую жертву. На любую!


Стивен постоянно чувствовал себя так, словно просыпался после грандиозной попойки. Несмотря на то, что теперь он пил гораздо меньше, чем когда-либо, голова его вела себя так, будто он пил спиртное галлонами.

Даже сейчас, рано утром, мысли его как будто застилал туман. Сидя в мягком кожаном кресле в библиотеке брата, он тер висок и кривился от боли, когда пальцы случайно попадали на шрам, начинавшийся сразу под ним. Стивен, конечно, понимал, что, если бы даже не забыл саму войну, вряд ли он был настолько сосредоточен на собственном благополучии, чтобы помнить происхождение каждой своей раны, но тогда они, по крайней мере, приобрели бы какой-то смысл. Однако вместо последних двух лет в его сознании зияла дыра.

— Мать довольна, что ты вспомнил мисс Доусон, — сказал Айнсли, садясь напротив Стивена и вытягивая свои длинные ноги. У них не было возможности остаться наедине с той минуты, когда он сообщил матери и брату о прибытии нежданных гостей. — Раз ты вспомнил ее, все остальное тоже скоро вспомнишь.

Если бы!

— К сожалению, мать так и не научилась понимать, когда я говорю правду. Как, по-твоему, почему мне удалось так долго пользоваться ее благосклонностью?

Айнсли, как всегда, не выдал своих чувств. Если он и удивился, это никак не отразилось на его лице.

— Я боялся этого. Что ты хочешь…

— Скрыть правду?

Айнсли оставил без внимания едкое замечание. Стивен находил его невозмутимость весьма раздражающей. Впрочем, в последнее время его многое стало раздражать. Он приехал в имение брата, чтобы залечить раны, набраться сил, но считал, что его здоровье уже не улучшится. Ему хотелось двигаться дальше, поехать в Лондон, снять дом, вернуться к знакомой жизни. Когда все будет так, словно ничего не произошло, несмотря на то, что какие-то воспоминания стерлись из его памяти. Мисс Доусон была для него незнакомкой, но и сам для себя он был незнакомцем.

— Если ты ее не помнишь, почему считаешь, что она не лжет? — спросил Айнсли. — Что, если она просто решила воспользоваться… твоим положением?

Все так старательно обходили стороной его недостаток, как будто боялись называть его тем, чем он являлся на самом деле, — признаком умственного расстройства. Пожалуй, ему следовало быть благодарным им за то, что они не упрятали его в психушку. А если эта его забывчивость — только начало? Кто знает, во что она разовьется?

Пальцами, которые, вероятно, когда-то ласкали мисс Доусон, он потер лоб.

— Никто об этом не знает, кроме семьи и моего врача. Я просил сохранить это в тайне и надеюсь, что мою просьбу выполнили. Так что она сюда приехала в полной уверенности, что я ее помню. Обманывать ей не имело смысла. Ее ложь сразу была бы разоблачена. К тому же, я думаю, она считала, что я умер.

— Да, она, похоже, не ожидала увидеть тебя живым, но это не подтверждение того, что ребенок твой. Может быть, она явилась сюда, полагая, что никто не сможет опровергнуть ее заявление.

— Какой ты подозрительный! Мне она не показалась похожей на мошенницу.

— Ты так решил, проведя с ней полчаса? Ты рассказал ей правду о себе, когда вы гуляли по саду?

Он переместил взгляд на брата. Среди друзей и знакомых Стивена ни у кого не было старшего брата графа и младшего герцога. Мать его не теряла времени даром и после того, как первый ее муж умер, оставив ее одну с двумя сыновьями и без средств к существованию, очень скоро обзавелась вторым мужем. Не имея привычки откладывать важные дела на потом, она вскоре родила второму мужу наследника. Рэнсом Сеймур, герцог Айнсли, всегда казался старше своих лет. Его постоянное желание быть ответственным и уравновешенным человеком несколько утомляло Стивена, особенно когда он был в игривом настроении, хотя эта его любовь к играм и стала причиной нынешнего затруднительного положения. Интересно, мисс Доусон стоила того? Ему казалось, что да. Наверняка в минуту страсти, нависая над нею и глядя сверху в ее глаза цвета виски, мужчина должен испытывать просто неземные чувства.

— Она родила мне ребенка, Айнсли. Как мне ей сказать, что я совершенно ее не помню? Она и так пережила унижение.

— Похоже, участие в войне сделало из тебя достойного человека.

— Но какой ценой…

Утрата воспоминаний не давала ему покоя. Нога в последнее время болела невыносимо. Иногда ему казалось, что эта боль сделает то, чего не удалось врагу, — прикончит его. В голове постоянно стоял туман. Стивен ощущал себя обузой для семьи, и больше всего ему хотелось выздороветь, чтобы зажить своей собственной, независимой жизнью.

— Я сказал бы, что ты скорее забудешь ужасы войны, чем хорошенькое личико.

Стивен обжег бы брата взглядом, но это усилило бы боль в голове. К тому же Айнсли был не из тех, кого можно устрашить взглядом.

— Я забыл не какие-то фрагменты последних двух лет. Я забыл все, происходившее в этот период.