Мазерс кивнул и опустил взор на кружку. Потом допил эль и заказал еще.

Когда принесли заказ, Стивен поинтересовался:

— А мисс Уизенхант? Помните ее?

Мазерс почесал подбородок.

— Да. Красавица. Только совсем не такая душевная, как мисс Доусон. У нее всегда был такой вид, будто жизнь там ей была в тягость. Я знаю, это была тяжелая работа, то, чем они занимались. Какое там веселье! Но мисс Доусон всегда радовалась, когда кому-то помогала или облегчала страдания. Она улыбалась так ласково, что мы все вспоминали о доме и о том, ради чего сражаемся. Думаю, многие из наших в нее влюблялись. Интересно, что с нею стало?

— Ей не посчастливилось стать моей женой.


— Где она?

Оторвав голову от спинки кушетки, на которой она лежала, положив босые ноги на колени Лео, герцогиня посмотрела на стоявшего в двери Стивена.

— И тебе добрый вечер. Ты неважно выглядишь.

— Где она, черт побери? — повторил он, не желая выслушивать колкости матери.

Наверное, она это поняла, потому что торопливо произнесла:

— В голубой спальне.

Он бросился наверх, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Такое напряжение отозвалось невыносимой болью в ноге, но он не обращал на это внимания. Оказавшись у нужной двери, он распахнул ее с такой силой, что она грохнулась о стену.

Мерси вскочила с кресла у окна, где она читала, книга с негромким стуком упала на пол. Сквозь ее белую ночную рубашку было видно, что она дрожит. Пальцы ее ног вжались в ковер. Потом к ней вернулось самообладание и она выпрямила спину. Его она не испугается. Ее никому не испугать.

Он представил себе, как какое-то животное в штанах задирает подол ее платья, грубо раздвигает ее нежные бедра…

— Ты обманула меня, когда сказала, что никогда не обманывала. — Он шагнул к ней.

Она и не подумала отступить. Храбрая, отчаянная Мерси. Она приехала туда, чтобы помогать раненым, избавлять их от страданий. Если бы те трое, что напали на нее, не были бы мертвы, он разорвал бы их на части собственными руками. Никогда еще Стивен не чувствовал такой безудержной ярости. Война научила его этому?

— Ты сказала, что я успел остановить их, успел тебя спасти. Но я не успел.

Она побелела как снег и задрожала так, будто ее окунули в ледяную воду. По щекам потекли слезы. Заведя руку за спину, она взялась за спинку кресла, чтобы не упасть. Любая другая женщина на грани обморока поспешила бы сесть, но не она. Каким-то образом она нашла в себе силы остаться на ногах, точно так же, как когда-то нашла силы вернуться в госпиталь, чтобы продолжать ухаживать за ранеными. Отважная Мерси. Его Мерси.

— Скажи, что ты не вспомнил. Пожалуйста, бога ради, скажи, что ты не вспомнил моего позора и унижения.

— Не вспомнил. Ни единой секунды. Но это был не твой позор, не твое унижение, Мерси, а их. Черт возьми, почему ты не рассказала мне?

— Зачем? Ради всего святого, зачем мне нужно было вспоминать эту мерзость, это…

Слезы ручьями хлынули из глаз. Она опустилась в кресло и закрыла лицо руками, плечи вздрагивали от рыданий. Стивен ощутил острое желание обнять ее и утешить, но он отказался от этого права. Он усомнился в ней, а значит, усомнился в самой добродетели. Он надеялся, что война сделала его лучше, но это Мерси призывала его стать другим, лучшим человеком.

— Если бы ты потом не обнял меня так нежно, не утешил, не знаю, смогла бы я еще когда-нибудь выдержать прикосновение другого мужчины. — Она подняла наполненные слезами глаза. — Кроме этого ничего не было. Между тобой и мной. Легкие прикосновения, нежное поглаживание. По лицу, по рукам. Здесь. — Она прикоснулась к груди чуть ниже ключиц. — Куда ударил первый, разорвав корсаж. Ты поцеловал меня в это место. Ты шептал такие ласковые слова. Ты не оставил меня до рассвета. Приказал Мазерсу найти нам комнату. Ты обмыл меня… так нежно… там, где побывал этот зверь. Я тогда поклялась себе, что найду способ отблагодарить тебя за доброту.

— Доброту? Мерси, любой мужчина пришел бы тебе на помощь…

— Только это сделал не любой мужчина, а ты. Когда Чудо призналась, что понесла от тебя и сказала, что должна уехать, я поехала с ней, чтобы она не осталась совсем одна. А когда она заявила, что не хочет Джона, я сначала ей не поверила, а потом сказала, что заберу его. Когда мы увидели твое имя в списке погибших, начали обсуждать, что теперь делать. Я подумала, что Джон — это все, что от тебя осталось. Однажды утром я проснулась и увидела, что Чудо исчезла, оставив мне Джона. Я решила, что должна вернуть его твоей семье. Кроме этого у меня больше ничего не было на уме. Ты должен мне поверить.

Сердце его сжалось.

— Я верю, Мерси. Не нужно больше ничего говорить.

— Он был так похож на тебя! Каждый день я любила его чуточку сильнее. А потом поняла, что не смогу расстаться с ним. Вот я и назвалась его матерью, решив что ни один достойный человек не разлучит мать с ребенком. А узнав, что ты жив, я испугалась, что, если скажу правду, ты не захочешь, чтобы рядом с твоим сыном находилась лгунья. Вот это представление и продолжалось.

— Это было не представление. — Не в силах сдерживаться, он приложил ладонь к ее щеке, холодной и мокрой от слез. — Ты и есть его мать. Сможешь простить меня за то, что я в тебе сомневался?

Она отрицательно покачала головой.

— Мерси, господи, Мерси, я сделаю все, о чем ты попросишь! Я больше не буду стараться вспомнить. Я не буду думать о прошлом. Я стану хранить все воспоминания, начиная с этого мгновения, если в них будешь ты.

— Я не должна была тебя обманывать.

— Ты не обманывала. Ты — мать Джона. Я не помню нашей первой ночи, но если бы вспомнил, клянусь всем святым, моя милая, дорогая, отважная жена, я бы узнал, что начал влюбляться в тебя уже тогда.

Зарыдав, она бросилась ему на грудь. Он прижал ее к себе крепко-крепко, стал покачивать, шептать нежные слова любви. Почему-то этот миг показался ему очень знакомым, точно он вспомнил тот раз, когда уже обнимал ее вот так.

— Едем домой, Мерси. Едем домой ко мне и к Джону.

Прижимаясь щекой к его плечу, она кивнула. Подхватив Мерси на руки, он вынес ее из комнаты.

Мать с нетерпением ждала его у подножия лестницы. Он не удивился. Он бы не удивился, даже если бы она стояла за дверью спальни, подслушивая.

— Вы куда? — спросила герцогиня.

Он прижал Мерси к себе покрепче.

— Обзаводиться воспоминаниями.


Когда Стивен завел ее в дом, все показалось ей знакомым и приветливым. В карете он всю дорогу прижимал ее к себе так, будто боялся, что, если ослабит объятия хотя бы на миг, она исчезнет из его жизни навсегда. Целуя, шептал, что любит и что она никогда не пожалеет о том, что стала его женой.

Он заставил ее снова почувствовать себя по-особенному, радоваться каждому шагу, который она сделала, идя по дороге, приведшей к нему.

Поднявшись наверх, они вошли в детскую. Дав ей несколько минут на то, чтобы подержать Джона, вдохнуть его запах и уложить обратно в кроватку, Стивен повел ее в спальню. Там он мигом сбросил с себя одежду, раздел ее, и они повалились на кровать.

Он с благоговением стал водить пальцем по ее телу, медленно, возбуждающе. Ее ладони скользнули по его рукам и по груди.

— Не думай об этом, — мягко попросила она.

Он посмотрел ей в глаза.

— О той далекой ночи, — пояснила она.

— Я не могу думать о том, чего не помню.

Однако же Стивен узнал, что тогда произошло, и хотя память к нему не вернулась, теперь мог представить события той ночи. Скользнув губами по ее шее, он прошептал:

— Я люблю тебя, Мерси. Я чуть не умер после того, как прогнал тебя.

— Так зачем ты это сделал?

— Упрямство и гордыня. Но не только. — Пальцы его скользнули по ее волосам, ладонь остановилась на щеке. — С той самой минуты, когда я очнулся в этом проклятом госпитале, моя жизнь лишилась смысла. И так было до тех пор, пока не появилась ты. Ты дала мне якорь, но, узнав правду, я как будто снова оказался в открытом море. Это не оправдание, скорее объяснение.

— А сейчас?

— А сейчас я словно вернулся домой. — Он накрыл ее уста своими, нежно, но с напором, говорившим о едва сдерживаемом желании. Скоро он отпустит его, и они отдадутся страсти, еще более горячей, чем раньше.

На этот раз прикосновения его были другими. Хотя, возможно, это она стала их ощущать иначе. Теперь между ними не было тайн. И не имело значения, чего он не мог вспомнить. Они оба существовали сейчас, в это мгновение. Как он сказал, вынося ее из дома матери, они обзаведутся новыми воспоминаниями. Она даст их ему столько, что он и не упомнит все. Тысячи и тысячи, пока они не перестанут думать о тех двух годах, пока они не перестанут вспоминать Ускюдар. Или видеть его во снах.

Они не спешили, ласкали друг друга, словно каждый хотел вспомнить знакомое, взять на заметку заново открытое. Ее всегда удивляло, что каждый раз она узнавала о нем что-то новое. Шрам, который почему-то раньше оставался незамеченным, точка на спине, особенно чувствительная к щекотке, место, от прикосновения к которому по его телу проходила дрожь. И у них впереди были годы. Годы познания, вкушения, ласк.

Но она не хотела думать о будущем. Ей хотелось сосредоточиться на настоящем, на том прекрасном мгновении, когда их тела соединились.

— Дома, — прошептал он ей в самое ухо. — С тобой я всегда чувствую себя дома.

Движения его сначала были медленными, но потом он начал двигаться быстрее. Ее тело отвечало ему в том же ритме, быстро и сильно. Они прикасались друг к другу, они целовались. Его губы сжались на вершине ее груди, и он начал сосать. Удовольствие проходило по ней волнами, унося все дальше, вознося все выше…

К еще незнакомым высотам.