Осторожно, так, как мог бы подходить к пугливой молодой кобыле, он протянул руку и распустил косу, все время удерживая ее взгляд и моля не останавливать его. Она не стала его останавливать. Мерси сидела совершенно неподвижно, как будто даже не дыша. Он провел пальцами по коротким прядям, которые вились возле ее подбородка, прикрывали шею и касались плеч.

— Трудно было их обрезать?

— Не особенно. У меня были острые ножницы.

Он улыбнулся, но тут же напустил на себя строгий вид. «Наверное, с ней можно и посмеяться, когда она в хорошем настроении», — подумал он. Ему захотелось быть рядом с ней, когда ее волосы снова отрастут, когда они снова будут каскадом ниспадать на ее спину.

— Я имею в виду (и я не сомневаюсь, что вы понимаете, что я имею в виду), трудно ли было расстаться с тем, что многие считают главным украшением женщины?

— Вряд ли это можно считать украшением, когда в них ползают паразиты. — Она коснулась пальцами кончиков волос. — Я обрезала их всего несколько месяцев назад. Не знаю, захочу ли снова отпускать их до такой длины. За короткими волосами намного проще ухаживать.

— Я с вами согласен, но мне бы очень хотелось увидеть их длинными. — Он повел бровью. — Чтобы сравнить. Как мы уже выяснили, вы изучаете себя гораздо менее внимательно, чем я.

Она издала короткий смешок, распрямила спину и допила бренди. Он взялся за ножку бокала, чтобы забрать его у нее, но она придержала его руку, накрыв пальцы ладонью. Потом провела кончиками пальцев по ломаному шраму, который проходил по двум костяшкам и прерывался у третьей.

— Вы говорили, что не знаете, откуда у вас все эти шрамы. — Она подняла на него глаза цвета виски, и сердце его сжалось. Хоть одна женщина до нее смотрела на него с таким откровенным желанием? Это из-за бренди? Она расслабилась настолько, что отбросила запреты и правила поведения? — Я знаю, откуда взялся этот.

— Правда? — произнес он сдавленным голосом. Все внутри него в этот миг желало держать в руках нечто более существенное, чем чертов бокал.

— Вы получили его в ту ночь, когда спасли меня.

— Я спас вас? От чего?

Она забрала у него бокал и отставила в сторону. Взяв одной рукой его руку, пальцами другой она стала водить по шраму, как будто читала по нему историю.

— Было поздно. Темно. Лишь серебряная луна горела на небе. Я должна была оставаться в своей спальне в северо-западной цитадели, но мне не спалось. Что было странно, потому что я весь день мыла полы в госпитале и ужасно устала. Мисс Найтингейл не терпела грязи. Я тоже. Люди должны умирать в чистоте.

Крепче сжав его руку, она быстро помотала головой, как будто углубилась в область, которой не хотела касаться, и ей нужно было выбросить все это из головы. Снова ее пальцы начали поглаживать его поврежденную кожу. — Было темно, поздно, и я шла по улице одна.

Она повторялась, и Стивен начал подозревать, что Мерси тянет время, чтобы подольше не приступать к главному, быть может, даже уже раскаивается в том, что завела этот разговор.

— Там были другие здания. Людей в это время на улице практически не бывает. Я чувствовала себя в безопасности. Бояться следовало казаков, но они были далеко. Я никогда не думала, что бояться нужно тех, кому я приехала помогать.

Он весь напрягся. Взяв ее руку в свою, он подсел к ней ближе, потом приложил свободную руку к ее щеке и увидел веснушку, которую не замечал раньше.

Нелепо было в такой миг обращать внимание на подобные мелочи, но он понимал, что должен отвлечься. Он боялся услышать окончание истории, потому что догадывался, каким оно будет, и ему стоило огромных усилий изображать спокойствие и сдерживать желание встать и разбить что-нибудь.

Мерси содрогнулась, взгляд золотисто-коричневых глаз сделался отстраненным.

— Их было трое. Один огромный, настоящий громила. Другой поменьше ростом и тощий. Третий еще меньше. Не знаю, почему, но, как только они вышли из тени, я сразу вспомнила сказку про трех медведей, которую в детстве мне рассказывала няня.

Стивен чувствовал даже легчайшую дрожь в ее руках, в той, что он держал, и в той, что все еще гладила его шрам. Ему захотелось попросить ее не продолжать, но он чувствовал, что ей нужно выговориться. Так что ради нее он прикусил язык. Если она вынесла все это в действительности, уж пересказ он как-нибудь переживет. Однако ему не давала покоя мысль, что, если бы он не утратил память, ей бы не пришлось ничего ему рассказывать. Он бы и сам все знал. Он бы не подверг ее этой пытке.

— Они все были пьяны, — продолжила она слабым голосом. — Они схватили меня и затащили в проход между домами.

От неимоверного напряжения заживающее бедро налилось нестерпимой болью.

— Я пробовала уговорить их отпустить меня, но они, как и многие там, считали: раз женщина не стесняется ухаживать за мужчинами, раз она может мыть и помогать с интимными потребностями, значит, она готова на все. Значит, она проститутка. Я кричала и вырывалась, хоть и знала, что это бесполезно. Остановить я их не могла, и понимала, что погибла.

Сердце Стивена колотилось так, будто он стоял в том закоулке рядом с ней. Волосы у него на затылке вздыбились.

Она подняла на него глаза.

— А потом я услышала голос спасения. «Эй, ребята, так с леди не флиртуют». — «Она не леди», — ответил здоровяк. «Ты совсем по-другому заговоришь, когда твою кровь она будет смывать с пола». Вы подошли к нам, такой спокойный, такой уверенный. Я, конечно, знала, кто вы. Я меняла повязки на вашей руке. — Она прикоснулась к тому месту, где широкие шрамы указывали на то, что он однажды мог остаться вовсе без руки. — Вытирала вам лицо. Приносила суп. Вас в тот день выписали, и я думала, что вы уехали в свой полк, но это были вы. Такой сильный и бесстрашный. Но только они на это не обратили внимания. Им было не важно, что вы выше их по званию. Они приняли вас за джентльмена, решившего поиграть в офицера. — Внимание ее снова обратилось к шрамам на его суставах. Она поцеловала их нежно, и он задрожал от жгучего желания найти этих людей и размолотить в месиво их рожи. — Вы ударили того, который меня держал, так внезапно, что он не успел уклониться, и с такой силой, что я услышала, как жутко хрустнула его челюсть. Он полетел на землю и не поднялся. Остальные убежали. А вы взяли меня на руки, отнесли в дальний угол, сели на снег и держали меня на коленях, пока я плакала. — Она подняла глаза, и их взгляды встретились. — Вы оставались со мной до рассвета.

Рассказывая, она поменяла позу, и теперь ее колени были не подняты, а лежали на подушке между ними. Он потянулся к ним рукой, но отдернул ее. Вторая рука все еще прижималась к ее щеке. Он провел по ней большим пальцем.

— Очевидно, я не только держал вас.

Ее лицо тут же вспыхнуло.

— Считаете, я воспользовался вашим положением?

— Нет. Как и все сестры, я была влюблена в вас.

Он всегда обладал талантом влюблять в себя женщин и чрезвычайно этим гордился, но вдруг ему стало противно на душе. Стивену оставалось лишь надеяться, что у него хватило такта удержать в узде свою похоть, как того требовала ситуация. Однако, когда дело касалось женщин, совладать с собой он мог далеко не всегда.

— Очень жаль, но я не помню этой ночи. Боюсь, что не могу разделить вашу убежденность в том, что я не позволил себе ничего лишнего.

— Я провела с вами самое чудесное время в моей жизни. Вы стерли воспоминания о той мерзости. Не знаю, если бы не ваша доброта, смогла бы я еще когда-нибудь позволить мужчине прикоснуться к себе. Все, что случилось тогда, было таким… насыщенным. Как будто в каждом мгновении уместилась целая жизнь. Потом, когда меня охватывало отчаяние от того, в каких плачевных условиях нам приходилось спасать жизни, воспоминания о проведенных с вами минутах помогали мне, давали надежду… напоминали, что в этом мире существует и что-то хорошее.

— Так почему же вы остерегаетесь меня?

— Потому что вы не помните меня, и у нас все как будто начинается заново. А в моей жизни столько всего произошло, что я не осталась прежней, да и вы не остались прежним.

Он знал только то, что уже не был тем мужчиной, который стал бы пить чай с Клэр. Он во многом переменился, но не во всем, это уж точно.

Он высвободил из ее пальцев руку и сунул обе свои руки под ее.

— Что вы делаете?

— Вы доверились мне той ночью, даже после того, что сделали те животные. Вы доверились мне, и мы оставались вместе до рассвета. Доверьтесь мне снова, Мерси. Сегодня. Вы не вспомните про свои страхи, я заставлю вас заснуть так глубоко, что…

— Нет, я не хочу забеременеть. Это не немыслимо…

— В ту ночь я пускал в дело рот?

— Да, вы целовали меня.

— Я целовал вас… — Он опустил взгляд на ее колени, потом снова посмотрел ей в глаза. — Я целовал вас везде?

Губы ее чуть-чуть приоткрылись, она едва заметно покачала головой.

— Тогда позвольте мне преподнести вам этот дар. Это освободит меня от чувства вины за то, что я тогда, возможно, поступил бесчестно, а вы были слишком невинны или слишком огорчены, чтобы это понять.

— Это будет неправильно, — прошептала она.

— Нет ничего неправильного в том, чтобы получить удовольствие. Я могу доставить вам его, не снимая одежды, не расстегнув ни единой пуговицы.

— А мои пуговицы?

— Мне бы хотелось их расстегнуть, но если вы стесняетесь, ночную рубашку можно оставить.

— Почему вы это делаете?

— Потому что я вас обидел… И другие тоже. Я хочу извиниться, а слов будет недостаточно.

— Вы — единственный мужчина, с которым я провела ночь. Я не представляю, что может быть у вас на уме, если там нет страсти.

— О, там будет страсть. Неудержимая страсть. Но вы сможете остановить меня в любое мгновение.