Лиз Карлайл - Соблазнить дьявола

– Милорд?

Голос далекий. Бестелесный. И чертовски надоедливый.

– Уфф, – выдохнул Девеллин, пытаясь отмахнуться от него.

– Ну, право, милорд! Я полагаю, вы должны открыть глаза.

– Должен, – ответил маркиз.

– Да, сэр, я уверен. – В голосе слышалось некоторое раздражение. – Но, боюсь, теперь вы должны встать.

– Прошлой ночью я не смог даже снять с него сюртук, – донесся из тумана второй недовольный голос. – Думаете, это невозможно отчистить? Боюсь, он запачкал его кровью. Наверное, снова боксировал. Это не похоже на кровь, Ханиуэлл, вот здесь, на лацкане?

– Фентон, я уверен, что не знаю, и меня это не заботит. – Первый голос выражал досаду. – Милорд? Право, сейчас вы должны встать. Брэмптон со своими плотниками ушел. Боюсь, у нас плохие новости, милорд.

«Плохие новости».

Эти слова пробились сквозь туман до его сознания.

– Д-дьявол, – вымолвил Девеллин, с трудом приоткрыв один глаз.

На него смотрели четыре глаза. Или шесть?

– Он приходит в себя, Фентон. – В голосе слышалось облегчение. – Нужно посмотреть, может ли он сидеть.

Маркиза бесцеремонно приподняли, быстро сунули ему под спину подушку, и его ноги в сапогах ударились об пол. Хорошо. Теперь он уже почти проснулся.

Фентон, его камердинер, нахмурился.

– Право, сэр, лучше бы вы позвали меня, когда вернулись, – сказал он, ломая руки. – Вам было неудобно спать на диване. А теперь еще эти ужасные дела насчет пола.

– Что? – пробормотал Девеллин и моргнул. Ханиуэлл, его дворецкий, подтащил через комнату маленький стол. Чьи-то руки поставили на него кофейный поднос.

– Вот! – сказал Ханиуэлл. – А теперь, как я уже сообщил вам, милорд, плотники ушли. Боюсь, пол в голубой гостиной вообще отремонтировать невозможно.

Пол? Какой пол?

Фентон что-то размешал в кофе и с елейной улыбкой протянул ему чашку.

– Боюсь, милорд, вас ждут значительные неудобства, – продолжал Ханиуэлл тоном, какой приберегал для вороватых слуг.

– Очень в этом сомневаюсь, – ответил Девеллин, подозрительно глядя на кофе. – Я не люблю неудобства. Всегда считаю их чертовски… неудобными.

Ханиуэлл сложил руки, словно благочестивый приходский священник.

– Но, милорд, боюсь, у нас завелся… – тут он умолк, чтобы произвести большее впечатление, и трагически закончил: – Жук-могильщик.

Девеллин глотнул слишком много кофе и закашлялся.

– Могильщик…

– Жук-могильщик, сэр, – тяжело вздохнул дворецкий. – Этот странный хруст в голубой гостиной. Боюсь, они съели уже половину настилки полов. А теперь, милорд, они взялись за лестницы. Ступени, перила, стойки, все остальное, Брэмптон говорит, это чрезвычайно опасно. Считайте, нам очень повезло, что мы еще не убиты, сэр.

– Этими смертоносными жуками? – спросил маркиз.

– Повезло, милорд, что ступени не обрушились под нами, чтобы обречь нас всех на преждевременную смерть в погребах.

У них, оказывается, есть погреба? Тряхнув головой, Девеллин отпил кофе. Во рту горечь, в висках стучит боль.

– Хорошо, что нужно делать? – наконец спросил он. – Я имею в виду этих жуков.

– Нужно менять полы и лестницы, милорд. Девеллин нахмурился:

– И здесь будет постоянный грохот, да? Рабочие топают сапогами, да? Пыль! Шум! Я не смогу даже пригласить сюда гостей, Ханиуэлл!

– Боюсь, может быть еще хуже, сэр. – Дворецкий крепче сжал руки. – Боюсь, милорд, нам придется отсюда переехать.

– Что?! – Маркиз резко отодвинул чашку. – Переехать с Дьюк-стрит? И куда, скажи на милость?

Фентон и Ханиуэлл переглянулись.

– Ну, всегда остается Бедфорд-плейс, – ответил дворецкий. – Если бы мисс Ледерли могла… или была…

– Она бы не могла, и она бы не была, – возразил маркиз. – Но это не имеет значения. Она вчера оттуда выехала.

Слуги дружно испустили облегченный вздох.

– Тогда Фентон может перевезти ваши личные вещи, пока я здесь упакую столовое серебро и все остальное, – сказал Ханиуэлл.

Маркиз с ужасом переводил взгляд с одного на другого.

– И я не имею уже права сказать «нет»? – спросил он. – Дьявол с Дьюк-стрит должен превратиться… в кого? Домового с Бедфорд-плейс? Звучит намного хуже, как вы считаете?

Сидони не опаздывала. Наоборот, до обеда у нее осталось время, чтобы медленно прогуляться вдоль лавочек. Стрэнд не обладала сдержанностью Оксфорд-стрит или Сей-вилроу с их дорогими магазинами, утонченными посетителями и запахом денег. Стрэнд – это широкая деловая улица, где сходились, в конечном счете, дороги продавцов и покупателей различных слоев общества… если не в жизни, то в смерти, поскольку Стрэнд могла похвастаться двумя владельцами похоронных бюро и одним гробовщиком.

Торговцы скобяным товаром, книгами, шелком, мехами, предсказатели будущего – все имели свои вывески. А еще были пирожники, торговцы апельсинами, разносчики газет, срезальщики кошельков, воры-карманники, проститутки. Сидони не беспокоило, что ее задевают локтями те, кого принято называть отбросами общества. Их она видела не раз, побывав во многих портовых городах мира.

Она купила шесть апельсинов у девочки, которая, судя по всему, очень нуждалась в том, чтобы продать свой товар, и оставила ей сдачу. Когда прогулка по Стрэнду закончилась, Сидони помедлила у витрины шикарного магазина в конце улицы. Вывески не было, только небольшая медная дощечка на двери: М-р Джордж Джейкоб Кембл. Поставщик изысканных, оригинальных вещей.

Не обнаружив на витрине ничего интересного, Сидони толкнула дверь, и в ответ весело зазвенел колокольчик. Из-за конторки моментально вышел красивый молодой француз.

– Бонжур, мадам Сен-Годар, – сказал он, пылко целуя ей руку. – Надеюсь, вы в добром здравии?

– О да, Жан-Клод, благодарю, – улыбнулась она, склоняясь над застекленной витриной. – Боже мой, эта фаянсовая бонбоньерка из новой коллекции?

– Мы получили ее лишь три недели назад, мадам, – ответил Жан-Клод, показывая в улыбке все свои зубы. – У вас безупречный вкус, как всегда. Могу я послать ее завтра на Бедфорд-плейс? Скажем, как подарок от вашего преданного брата?

Сидони покачала головой. Она не могла себе этого позволить и, разумеется, не примет ее.

– Жан-Клод, здесь несколько апельсинов. – Она положила фрукты на стекло витрины. – Они предохраняют от цинги.

– Мерси, мадам. Это для Марианны с большими глазами, oui?

– Очень большими, да. И, боюсь, с очень пустым же-пудком.

– Да, эти бедные сорванцы голодают, – согласился Жан-Клод.

– Вы правы, но что же делать, – сказала Сидони, затем резко сменила тему: – А где мой брат? В каком он сегодня настроении, Жан-Клод?

Молодой человек возвел глаза к потолку.

– Наверху, сдирает кожу с повара, да поможет ему Бог. Они ужасно в плохом настроении, как злобная собака. Осело суфле. – Француз потупил глазам, понизив голос, прошептал: – Мадам, у вас есть что-нибудь для меня? Сидони покачала головой:

– Не сегодня, Жан-Клод. Я зашла только пообедать с братом и месье Жиру.

– О, я вас задерживаю! – Молодой человек отступил и махнул в сторону зеленых бархатных портьер, за которыми находились комнаты. – Приятного аппетита, мадам!

Спустя два часа Сидони допивала бутылку превосходного красного вина в столовой брата над магазином. Еда оказалась безупречной, несмотря на случившееся в кухне несчастье, и если Джордж убил повара, то успел смыть все следы крови. Пока Морис Жиру, близкий друг ее брата, нарезал тонкими ломтиками бисквит, служанка принесла графин портвейна и два бокала.

– Ешь это, Сид, пока мы пьем свой портвейн, – сказал Морис. – Апельсиновый бисквит особенно хорош, когда приготовлен из свежих фруктов.

Сидони взглянула на брата:

– Позволь мне угадать. Марианна с большими глазами?

– Всем нужно есть. – Джордж пожал плечами. – А раз так, почему бы не съесть апельсины Марианны.

Засмеявшись, Морис налил в два бокала портвейн. – Джордж, она слишком хорошо тебя знает.

– Давайте поговорим о чем-нибудь еще, кроме моей христианской благотворительности. Я должен поддерживать свою репутацию.

Морис повернулся к Сидони:

– Расскажи нам, дорогая, сколько у тебя учеников этой весной и чему ты учишь их.

Она рассеянно ковыряла бисквит, думая, что предпочла бы стакан портвейна.

– Я пока еще даю уроки игры на фортепиано мисс Лесли и мисс Арбакл. Учу хорошим манерам мисс Дебнем и мисс Брустер. Потом есть мисс Хеннеди, которая не умеет ни танцевать, ни петь, ни играть, с трудом отличает вилку для рыбы от ножа для канапе. Тем не менее, отец ухитрился сосватать ее за маркиза Бодли.

– Господи, – произнес Джордж. – За старого развратника? Я слышал, он почти разорился.

Сидони кивнула.

– Бедная девочка в ужасе. Я с нею только до августа, когда назначена свадьба.

– Ты говоришь о Хеннеди, который занимается чаем?

– Он самый. У него безобразно громадный дом на Саутгемптон-стрит, недалеко от меня.

– А Бодли имеет столь же безобразную закладную, чтобы ему соответствовать, – вмешался Джордж. – За последние пять лет, он теряет состояние быстрее, чем леди объем своей талии. Все поместье маркиза в Эссексе не покроет его долгов кредиторам.

Морис глубокомысленно кивнул.

– Не говоря уже о том, Сид, что на прошлой неделе он проиграл еще десять тысяч мистеру Чартерсу, – добавил он. – Чтобы расплатиться с долгами, ему не хватит и трех дочерей торговца чаем.

– У мисс Хеннеди куча денег, – ответила Сидони. – Триста тысяч фунтов.

– И Бодли невероятно глуп, – процедил Джордж.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Сидони.

– Маркиз напыщенный хвастун и закоренелый извращенец, – ответил брат, поставив бокал. – Давайте надеяться, что до Хеннеди еще не дошли слухи о последней склонности лорда Бодли к красивым морским офицерам. Некоторые из них стоили очень дорого. Обычное дело, когда требуется платить за их молчание после минуты страсти.