— Если у них нет чувства ответственности и привязанности, то это не такая уж большая потеря. — Рауль наполнил бокал и передал его Виктории: — Выпейте.

Попробовав, она отстранила бокал:

— Это вино!

— Оно хорошо успокаивает при потрясении.

Он говорил с ней так, как будто чувствовал ее боль.

Она давно научилась не показывать окружающим своих эмоций, бушевавших внутри. Она рано поняла, что проявление чувств делает человека уязвимым, а притворное безразличие защищает от боли, поэтому постаралась придать лицу выражение спокойного равнодушия. И теперь, когда тот самый человек, который три года назад прорвался сквозь ее хорошо отработанное безразличие, держал ее в своей власти, она не могла допустить, чтобы он заметил, как ей больно, когда люди, с которыми она жила и путешествовала, уехали, бросив ее на произвол судьбы.

Сделав еще глоток вина, она поставила бокал на стол.

— Спасибо, мне уже лучше. Я была голодна и хотела пить. Этим объясняется мое головокружение.

— Уверен, что так и есть.

Она хотела было сделать замечание за цинизм в его тоне, но он продолжил раздеваться: теперь он снял рубашку.

Вид его обнаженной кожи произвел на Викторию такое сильное впечатление, что она глаз не могла отвести. Широкие, мощные плечи, грудная клетка с отчетливым рельефом превосходно развитой мускулатуры, узкая талия, плоский живот — все это демонстрировало ярко выраженный образец атлетического телосложения.

Словно не замечая ее завороженного взгляда, Рауль бросил рубашку поверх остальных снятых предметов одежды.

Виктории следовало бы отругать его за нескромное поведение и заявить, что именно из-за этого ей нужна собственная отдельная спальня, но она сказала:

— Ну и кто же будет все это подбирать?

— Подбирать — что? — не понял он.

— Ваш галстук, ваши манжеты и воротничок. — Она указала пальцем. — Вашу рубашку!

Он впервые за все время их разговора смутился.

— Тот человек, который всегда это подбирает, наверное.

Покраснев от раздражения, Виктория вскочила.

— Если мужчины вроде вас учиняют беспорядок, уборку за ними всегда производит кто-то другой. Они к этому привыкли.

— Во-первых, мисс Кардифф, прошу не сравнивать меня с другими мужчинами, которых вы встречали в своей короткой и унылой жизни. Даже если я бросаю свои вещи на пол, то учиненный беспорядок я ликвидирую сам.

Быстрым движением, которое удивляло ее и раньше, он обнял ее за талию и крепко прижал к себе, подтверждая тем самым, что его действия не были неумышленными и что он отлично понимал, как она на них реагирует.

Он заманивал ее в ловушку.

— Что это такое вы затеяли? — воскликнула она, опасаясь, что уже знает ответ.

— Я предлагаю вам работу.

— Работу? Работу?

— Вы ведь теперь нуждаетесь в работе?

— Да, но…

— В моем замке каждый работает.

— Я не хочу работать на вас.

— Это работа не на меня. Это работа ради правого дела. Необходимо заметить, что за несколько лет я заработал очень много денег, но я финансирую революцию и не могу кормить бездельников.

— Посадите меня в почтовый дилижанс, и я уеду из вашей страны, а у вас одной заботой станет меньше.

— Это легкая работа, причем она вам может доставить удовольствие. — Он усмехнулся этакой пиратской ухмылкой отъявленного головореза. — Я предлагаю вам работу в качестве своей любовницы.


Глава 17


Виктория ударила лбом в лицо Рауля и почувствовала, что разбила ему губу.

Он охнул и отскочил назад.

Она почувствовала какое-то злобное и никогда прежде не испытанное удовлетворение от того, что причинила боль другому человеческому существу.

— Вы правы. Здесь есть оружие, которого я раньше не замечала.

— Мне больно, будь оно проклято, — спокойным тоном сказал он. И добавил: — Да, при надлежащей мотивации самым лучшим оружием являетесь вы сами.

Она вдруг почувствовала гордость, и ей это не понравилось. Не понравилось, что можно было подумать, будто его похвала что-нибудь для нее значит. Не понравилось также, что он так мало ее ценил, что предложил работу в качестве любовницы и подумал, что она примет предложение.

— Вы забыли, что заставило меня выскочить на балкон в ночь бала, устроенного в честь дебюта Белл?

— Лорд Мередит пялился на ваши прелести, словно прицениваясь.

Виктория за последние три года начала осуществлять изящный переход к состоянию преисполненной достоинства старой девы. И четверть приобретенного ею лоска Рауль Лоренс согнал с нее несколькими словами, как будто его никогда и не бывало. Она была потрясена. Она была сердита. Она была возмущена его манерой говорить: «пялился на ваши прелести, словно прицениваясь»! Эти слова заставили ее окинуть взглядом комнату в поисках еще какого-нибудь оружия.

Вот этот высокий металлический подсвечник, например. Если вынуть свечу и повернуть острым концом вперед, она могла бы пронзить ему грудь.

Представив себе эту картину, Виктория несколько успокоилась и спросила:

— Почему вы думаете, что вам удастся то, чего не удалось лорду Мередиту?

Он рассмеялся, но тут же поморщился от боли и снова прикоснулся к губе.

— Вы, конечно, молоды и красивы…

— Так вы это заметили? — усмехнулся Рауль.

— …но у лорда Мередита есть деньги, и его вряд ли убьют из-за его собственных глупых амбиций.

Улыбка исчезла с лица Рауля.

— Я уже говорил вам, что у вас острый язычок, но маловато здравого смысла, — произнес он и шагнул к ней.

Виктория сказала воинственным тоном:

— Осторожнее, у вас губа уже кровоточит.

— Лучше бы вы поцеловали ее, — сказал он и обнял Викторию. — Вам не приходило в голову, что неразумно дразнить человека, который держит вас в своей власти?

— Я это знаю, — сказала она, хотя не делала такой глупости с тех пор, как ее отчим ударил мать за то, что та не научила Викторию должному уважению.

Но в Рауле было нечто придававшее ей смелость: он обращался с ней как с разумным существом. Если она ошиблась в оценке Рауля Лоренса… ну что ж, из золотого шнура, придерживающего занавески балдахина, может получиться хорошая гаррота.[1]

Рауль ослабил хватку.

Она отступила в сторону.

— Кстати, — сказал он, — самонадеянность лорда Мередита не прошла ему даром. Позднее в ту ночь, когда он уже отправился спать, кто-то избил его за недостойное поведение по отношению к вам.

— Вы? Это сделали вы?

— Почему вы говорите с таким недоверием? — Рауль снова прикоснулся пальцем к губе. — Когда я его оставил, он был здорово окровавлен.

— Вы его избили?

— Он оскорбил вас, гостью в доме моего отца.

В мире мужчин, насколько она их знала, это было веским основанием. Рауль защищал не ее честь, а честь своего отца.

— Минуту тому назад вы точно так же оскорбили меня, когда попросили стать вашей любовницей.

— Вы побудили меня к этому.

— Ничего подобного я не делала, — заявила она, высоко подняв голову.

— Побудили. Вы такая отзывчивая, такая умная, с вами так интересно говорить, вы такая пылкая.

— Я отзывчивая? — усмехнулась она. — У вас слишком заниженные требования, сэр.

— По правде говоря, у меня очень высокие требования. — Погладив подбородок, он внимательно вгляделся в нее. — Есть в вас нечто такое, что отличает вас от всех других женщин.

— Наверное, это потому, что, кроме меня, ни одна из женщин никогда не отвечала вам отказом?

— Вот именно.

Она назвала бы его самодовольным, но о каком самодовольстве могла идти речь, если правда заключалась в том, что он привлекал женщин, даже не пытаясь это сделать? Помимо его превосходного телосложения, это объяснялось, пожалуй, еще и тем, что когда он смотрел на женщину, она знала, что все его внимание направлено исключительно на нее. И что он с готовностью использует это внимание, чтобы привести ее в такое возбуждение, о котором она будет с благодарностью вспоминать всю свою одинокую беспросветную жизнь.

Но нет, Виктория не могла так думать. Если бы она это сделала, то забыла бы все, что знала о чести и правилах приличия, и согласилась бы взяться за предложенную им работу.

— Моя красота, несомненно, тоже привлекает вас, — насмешливо сказала она.

— Я знаю много красивых женщин. Но лечь в постель я хотел бы именно с вами. Однако если вы абсолютно уверены, что не желаете быть моей любовницей…

— Ни за что!

— …ну что ж, мы найдем вам другую работу.

— Надеюсь, это не будет связано с тем, чтобы поднимать за вами брошенное грязное белье?

— Нет. Мне кажется, этим занимается Томпсон. Но, кроме того, у меня имеется повар. — Он исчез в гардеробной и крикнул оттуда: — Не хотите быть у него судомойкой?

— Нет, — решительно заявила Виктория, сложив на груди руки.

— У меня есть экономка, — сказал он, выходя из гардеробной босиком. — Возможно, вы могли бы стать младшей экономкой.

Виктория не могла понять, к чему он клонит.

— У вас есть еще какая-нибудь работа на примете?

Он прищелкнул пальцами, делая вид, что удивляется, как это до сих пор не пришло ему в голову.

— У меня есть идея!

— Кто бы в этом сомневался?

— Вы гувернантка двух юных леди не самого благородного происхождения. Хорошо известно, что во время вашего путешествия по Европе вы всячески шлифовали поведение этих девушек и их родителей и довели его до такого блеска, что теперь они будут приняты — пусть даже не с распростертыми объятиями — в английском высшем обществе.

— Вам хорошо известно о моей работе? Сомневаюсь. С кем, позвольте узнать, вы обо мне говорили?