— Ах, вот и наш дорогой герцог де ля Валери! — воскликнула леди Кингсбери, кивая в сторону небольшого собрания в дальнем конце зала. — Кажется, сегодня здесь половина всего эмигрантского сообщества.

Пользуясь молчаливым разрешением смотреть по сторонам, Эйврил изучала людей, собравшихся вокруг упитанного господина, чья грудь была увешана орденами и медалями. Дамы были одеты по последней моде, она с завистью засмотрелась на одно из платьев цвета бледно-зеленого моря, украшенное лазурными лентами.

Его владелица развернула веер и устремила взгляд на высокого темноволосого джентльмена рядом с ней. Люди вокруг чуть расступились в стороны, и Эйврил обнаружила Люка, одетого в вечерний костюм.

Мудрое решение забыть его тотчас вылетело у нее из головы. Эйврил глубоко вздохнула. Она счастлива, насторожена и возбуждена? О Небеса, он до сих пор заставляет ее трепетать от запретных ощущений в самых укромных местах. Ее соски, отвердев, натянули муслин сорочки. Она поняла, что встреча с ним делает ее счастливой, более того, болезненно счастливой. Она хотела быть с ним.

— Как хороши платья этих француженок, — заметила она вслух, пытаясь оправдать свое пристальное внимание.

— Причиной тому контрабандные шелка и кружева, — отозвался Брэдон. — Пойдемте, я познакомлю вас с герцогом. Его можно встретить на всех вечерах, он большой друг Принни.

Трудно было не смотреть на Люка, когда они пересекали зал. Эйврил сделала перед герцогом реверанс, спасший ее от необходимости отвечать на несовершенном французском на его неумеренные комплименты, и отступила в сторону, пока Брэдон говорил с этим пожилым человеком. Ее усилия не смотреть на Люка только сковывали. Она настолько зажалась, что, наверное, выглядела либо слишком застенчивой, либо слишком сдержанной, чтобы заговорить с кем-то.

— Мисс Хейдон?

Эйврил ахнула, уронила веер, ридикюль, карту танцев, почувствовала, что краснеет, как пион, и наклонилась, чтобы поднять все это.

— Ой!

Ее голова не слишком мягко соприкоснулась с другой головой, и она от неожиданности села на пол.

— Мисс Хейдон!

— Эйврил!

Ее схватили за руки двое мужчин и поставили на ноги, как тряпичную куклу или маленького ребенка. С одной стороны стоял Брэдон, всем своим видом выражая неудовольствие, с другой стороны Люк кусал себя изнутри за щеку, чтобы не рассмеяться. По крайней мере, казалось, что раздражение, охватившее его на последнем свидании, исчезло. Она расправила юбку, пытаясь вернуть себе самообладание.

— Мисс Хейдон, я приношу свои извинения.

Слава Небесам, он говорил на английском. Эйврил не думала, что сможет справиться с этим конфузом достойно, изъясняясь на французском.

— Сначала я заставил вас подпрыгнуть от неожиданности, затем вынудил сесть на пол. Могу ли я принести вам лимонад или проводить к креслу?

— Я позабочусь о мисс Хейдон, капитан д’Онэ, — возразил Брэдон, не позволяя ей ответить самой.

— Благодарю вас обоих, я совершенно в порядке, уверяю вас. — Она обращалась к воображаемой точке в воздухе между двоими мужчинами. — Это был легчайший удар.

— В таком случае, мисс Хейдон, могу ли я пригласить вас на танец?

Она почувствовала, что Брэдон пошевелился, словно собираясь вмешаться, но затем расслабился, и Эйврил выдохнула. «Он не может усидеть на двух стульях», — подумала она с внезапной радостью. Либо она его невеста, и тогда он имеет право не позволять чужому вниманию касаться ее, либо она его гостья, и при условии, что ее кавалер в танце — достойный человек, Брэдону остается только промолчать.

— Я буду рада, капитан. Или мне следует называть вас графом, поскольку вы не в форме? — спросила она, протягивая ему помятую карту танцев.

Если бы только Брэдон знал, что Люк — самый нежелательный кавалер для нее.

— «Капитан» звучит короче. — Люк улыбался, и она вновь разрумянилась. — Я взял на себя смелость занять два ваших танца, в том числе и танец после ужина.

Брэдон напрягся снова, затем произнес:

— Ваш первый кавалер на первом английском балу.

Так невыносимо покровительственно прозвучал его голос, что ей захотелось ударить его.

— О нет, не первый, — возразила она, глядя на него широко открытыми глазами. — Смотрите.

Она повернула к нему карту танцев так, чтобы он мог увидеть инициалы Люка напротив третьего танца и напротив танца после ужина. Первые два танца были свободны.

— Тогда позвольте мне.

Он почти вырвал карту из ее руки, нахмурился, вывел свои инициалы напротив первого танца и напротив еще одного, после ужина. Люк слегка прищурился и повернулся к молодой даме в платье цвета морской волны, которая, разумеется, заговорила с ним по-французски.

У нее были каштановые волосы, и она в целом была довольно миловидна. Казалось, она находит беседу с Люком увлекательной. Впрочем, взаимно, судя по тому, как эти двое обменивались взглядами. Что-то неудобно пошевелилось внутри Эйврил, похожее на опасение.

Ради всего святого! Почему Люку избегать беседы с симпатичной молодой женщиной? Он занят поисками будущей жены. Французской жены. Было бы глупо ожидать, что он станет избегать общества других женщин только потому, что она отказалась быть его любовницей.

Он, должно быть, уже нашел себе новое утешение, и от этой мысли уныние охватило ее с новой силой. Эйврил была уверена, что он не из тех, кто может долго довольствоваться одиночеством.

Звуки скрипок заставили беседующих гостей занять свои места для танца, и первые аккорды оркестра возвестили, что сегодняшний бал будет открыт контрдансом.

Брэдон взял ее за руку и повел к другим дамам, выстроившимся в линию, после чего занял свое место напротив нее. Леди Фаррингдон, возглавившая дамскую линию на месте так называемой первой цифры, стояла далеко. Эйврил была слишком занята собственными движениями, нежели движениями Брэдона, по крайней мере первые пятнадцать минут, после чего он благополучно провел ее в конец линии, где была выполнена сложная фигура. Ее удалось закончить без падения — нового позора, — и она вздохнула с облегчением.

Люк был уже на полпути к концу линии, в паре с девушкой в платье цвета морской волны, которая танцевала с грацией и уверенностью, в то же время успевая беседовать со своим кавалером.

Он ухаживал за ней, это было ясно видно по тому, как он двигается и смотрит на нее. Она кокетливо избегала смотреть на него. Эйврил почувствовала боль в груди, неведомую раньше. Ревность. Всепоглощающая дикая ревность. Как, должно быть, стыдно. Но она не чувствовала стыда.

«Я люблю его, — подумала Эйврил, плывя с Брэдоном в следующей фигуре танца. — Я люблю его». Это было не просто вожделение или благодарность за спасение. Она желала его тело, душу, сердце, даже если он никогда больше не прикоснется к ней и не поцелует. Она хотела, чтобы он стал отцом ее детей. Она хотела состариться рядом с ним.

Потрясенная, Эйврил посмотрела на Брэдона — человека, с которым она будет связана всю жизнь, который, если она обвенчается с ним, будет отцом ее детей. И не почувствовала ничего, кроме смутной жалости к его холодности.

Он достаточно хорош собой, ничто не заставит оттолкнуть его, когда он подойдет к ее постели. Казалось, он достаточно умен. Еще несколько минут назад ей не казалось важным то, что она не любит его и вряд ли когда-нибудь полюбит. Теперь же у нее кружилась голова от отчаяния, потому что она поняла, что такое любить человека и осознавать, что он никогда не будет твоим.

— Вы хорошо себя чувствуете, моя дорогая? — Брэдон наклонился к ней, когда фигура позволила им встать рядом друг с другом. — Вы несколько бледны.

— Здесь слишком жарко, — солгала она.

Ноги и руки онемели от холода.

— Мне кажется, после стольких лет в Индии вы могли бы привыкнуть к этому. — Он нахмурился. — Вы… Вам нездоровится?

— Нет, я не… — Она едва не ответила ему на незаданный вопрос. — Я покинула Индию несколько месяцев назад, милорд.

— Думаю, нам лучше присесть и подождать, пока танец закончится.

Он взял ее за руку, чтобы вывести из линии, но Эйврил воспротивилась. Она не хотела сидеть сложа руки, глядя на Люка и француженку, поглощенных друг другом.

Ей удалось закончить этот танец и следующий котильон, в котором ее кавалером стал застенчивый юноша, который едва мог облекать слова в приглашение. Эйврил исполняла сложные фигуры танца и размышляла о Люке.

Даже если он узнает, что она любит его, все равно не женится на ней. Он твердо изложил свои требования к невесте. Она должна быть француженкой. Эйврил даже в разговорном французском была слаба. Она должна быть аристократкой. Дед Эйврил был обычным лавочником. Не существовало ничего, кроме физического влечения. И немаловажно то, что, занявшись с ней любовью в полной мере, он потерял бы к ней всякий интерес. Да и она не могла похвастать опытом в искусстве любви. Как долго Люк сохранил бы свое влечение к ней, согласись она стать его любовницей? Неделю, месяц?

Скромный господин Маккормак подвел ее обратно к леди Кингсбери и пробормотал слова благодарности. Музыканты закончили играть, чтобы настроить инструменты, шум разговоров усилился. В любой момент Люк может подойти, чтобы потребовать свой танец, и она не имела ни малейшего представления о том, о чем говорить с ним, если она вообще сможет говорить.

Она настолько потерялась в этих болезненных размышлениях, что, когда он появился перед ней, затаила дыхание.

— Я снова испугал вас, мисс Хейдон? Прошу простить меня.

Люк стоял перед ней, элегантный и ухоженный, за тысячу миль отстоящий от тех пиратов, которые вытащили ее обнаженное тело на берег острова Святой Елены. Но тот «кэп» остался там, на острове.

— Я на мгновение отвлеклась, граф.

Эйврил поднялась, стараясь не споткнуться и заклиная себя выглядеть достойно. «Я просто стою, мои руки — это просто руки, моя спина прямая, плечи опущены. Голова. Веер и ридикюль. Подбородок вверх. Улыбка. Положить руку на его…»