— Потому что вы француз, потому что обманули губернатора относительно истинных причин вашего нахождения здесь, где скрываете этих людей, обучая их для совершения какой-то подлости.

— Сказано почти верно, но вы сделали неверные выводы из того, что узнали.

— И что же в них неверного?

Эйврил очень хотела одеться, так легче сопротивляться.

— Я лишь наполовину француз. — Плечи Люка будто ослабли, он сел на край стола и посмотрел на нее с раздражением. — Я вынужден довериться вам.

— Нет необходимости, если вы — мой враг.

— Возможно, я и есть тот, кем вы меня сочли. Но я не враг Англии. Я — английский морской офицер, и я же — граф Люсьен Мэллори д’Онэ.

— Французский граф? Роялист?

У нее невольно вырвался смех.

— Точнее сказать, конституционный монархист. По крайней мере, им был мой отец, пока мадам гильотина не отсекла его голову, тем самым окончив его политические философствования. — Он с силой провел руками по лицу, и, когда отнял их, взгляд его был безмерно усталым и без малейших признаков недавнего гнева. — Эйврил, вы примете мое честное слово в том, что я сейчас скажу вам правду? В противном случае наше положение безвыходно. Я не смогу доказать здесь и сейчас ничего из сказанного.

— Я не знаю, — задумалась она. — Я бы хотела одеться.

— Зачем?

— Я хочу видеть ваши глаза.

— Тогда я сам подойду к вам. — Он встал на колени возле кровати и пристально посмотрел на нее. — Что же вы видите?

— Мое отражение. И ваш цинизм. И усталость. — Она заставила себя расслабиться и погрузилась во взгляд его серых глаз. — Истину. Истину и гнев.

— Ясно. — Он слегка изменил позу. — Я скажу вам нечто, а вы поклянитесь сохранить все в тайне.

— Кому же я смогу рассказать о том, что услышу?

— Кто знает. — Он встал и подошел к столу. — Мою мать звали леди Изабелла Мэллори, и она вышла замуж за моего отца в 1775 году. В 1791 году, когда король был вынужден принять условия конституции, мне было пятнадцать лет. Мой отец твердо стоял на стороне нового порядка, полагая, что демократическое правление в состоянии предотвратить кровопролитие и революцию. Маман настаивала, что оно сулит только беды и несчастья, но она не смогла переубедить отца и объявила, что в таком случае она возвращается к родителям в Англию. Я хотел остаться во Франции, но отец сказал, что мой долг — оберегать маму и он пошлет за нами, когда во Франции воцарится свобода и процветание, по его расчетам, в самом скором времени.

Он сделал паузу. Эйврил слушала затаив дыхание.

— Да, мама оказалась права, а отец поплатился своей головой во время террора в девяносто четвертом. За ним на гильотину последовали наши верные слуги.

— Как мне жаль… Ваша бедная матушка…

Он говорил спокойно и решительно, и можно было только догадываться, что ему довелось испытать, когда эта весть дошла до Англии.

— Вы говорите на прекрасном английском, я никогда не догадалась бы, что вы француз.

— Я думаю на нем в течение многих лет. Когда умер мой отец, я уже служил в английском флоте. Там я прошел путь от графа Люсьена д’Онэ до мичмана Люка д’Онэ, или Люка Дорнея, я сделал все возможное, чтобы стать англичанином. Но меня прозвали Французиком, и эта кличка приклеилась, вместе с ней меня стали сопровождать шепот за спиной и недоверие. Я никогда не был одним из нас, полноправным англичанином. Но я трудился, и удача была ко мне благосклонна, моя матушка прожила достаточно долго, чтобы увидеть мой рост в чинах.

— Она, должно быть, очень гордилась вами.

Эйврил думала о несчастной женщине с трагической судьбой, муж которой казнен, сама она — изгнанница в собственной стране, сын далеко от нее и в опасности.

Люсьен — Люк — снова пожал плечами, однако не от скромности. Он знал, чего достиг, через что прошел, и вовсе не собирался обсуждать с ней смерть своей матери.

— Но что же пошло не так?

Обхватив руками колени, она поморщилась от боли в ушибленном камнем плече.

— Адмирал Портингтон — вот что пошло не так. — Люк извлек из кармана нож и принялся вонзать его в столешницу, вытаскивая, чтобы снова воткнуть. — Я был прикомандирован к разведке и выяснил, что в этих водах происходят встречи продавшегося неприятелю английского лица с французской разведкой, на которых передаются важнейшие сведения. Эти острова постоянно используются транспортными судами и судами обеспечения, к тому же они расположены недалеко от Франции. Я копнул глубже, и оказалось, что все пути ведут к некоему джентльмену, имеющему в этих водах свои деловые интересы. Я представил доказательства, однако они не были рассмотрены.

— Почему их не рассмотрели, а этот человек не попал под следствие?

— Он — троюродный брат Портингтона. Я копал недостаточно глубоко.

— О!

— Именно что «О!». Мне запретили работать дальше. Портингтон посмеялся над моим расследованием и отказался одобрять любые мои действия. Я вышел из себя.

Эйврил прикусила губу, чтобы не спровоцировать его лишними словами.

— Я размышлял обо всем этом, пил, возможно чрезмерно много, а затем решил дать бой этому предателю на его поле. Подумал, отправлюсь в Портсмут, где квартировал адмирал, и предложу ему ультиматум: либо он сам прекращает деятельность предателя, либо я иду в адмиралтейство, где полностью излагаю дело. Я ворвался в его квартиру и обнаружил, что он находится в обществе, которое предпочел бы скрыть от посторонних. С ним была молодая женщина, которую он принуждал к близости силой.

— Что вы сделали?..

— Я сказал ему, чтобы он немедленно прекратил это. Он рассмеялся мне в лицо и велел убираться вон. Я ударил его.

— О господи! — Эйврил знала, что грозило бы в Ост-Индской компании военно-морскому офицеру, поступи он так. — И что случилось потом?

— Портингтон потребовал военно-полевого суда, но кто-то в адмиралтействе, кажется, тоже что-то заподозрил. Меня вызвали и дали последний шанс — два месяца, чтобы доказать правоту. Если не удастся, я предстану перед военно-полевым судом, который вполне может приговорить меня к смертной казни за удар, нанесенный старшему по званию. И я не смогу отрицать, что нанес его.

Одно дело — смотреть в лицо смерти, когда нацелен меч или грозят испытания, подобные тем, что выпали Эйврил. Но когда нависла угроза смертного приговора — это больше похоже на изощренную пытку.

— Но это ужасно! — воскликнула Эйврил.

— Это достаточно низкая цена за тот удар. Случалось, я убивал за куда меньший проступок.

— Вы исполняли свой долг, принуждая его выслушать вас, кроме того, вы вели себя как джентльмен, защищая несчастную женщину. О ней, разумеется, стало известно?

— Адмирал Портингтон отрицал, что запретил мне продолжать расследование. Будто бы он только сказал мне проявлять осторожность, пока сам просчитывает тактику. Он изобразил меня упрямцем, который способен допустить промах, губящий все расследование. И потеря самообладания подтвердила его правоту! Что касается женщины, она была служанкой, а не леди. Кажется, для адмиралтейства эта разница играет существенную роль. — Люк приподнял бровь. — Только не думайте, что я святой.

— Я прекрасно знаю, сколько в вас святости, — парировала Эйврил. — Я могу ненавидеть вас лично…

Люк приподнял другую бровь.

— …но больше я ненавижу несправедливость. Где вы набрали вашу команду?

— В камерах смертников. Если я прав и мы обнаружим здесь источник утечки, все они будут помилованы. Но если я ошибаюсь или же мы потерпим неудачу, их казнят.

— Они не слишком много потеряют, убив вас и попросту сбежав, не так ли?

Если они убьют Люка, то не станут долго раздумывать, как поступить с ней.

— Не слишком. Пытаться командовать ими — плутовская затея. Это как если бы всадник пытался убедить лошадь, которая бесконечно сильнее, подчиняться словам и нести его на спине.

— Но вы будете использовать силу, когда другие средства перестанут действовать?

— О да. Например, Эйврил, я бы не колеблясь отшлепал вас у костра, положив поперек колена, если бы вы не перестали меня так упорно расспрашивать.

— Вы стали бы бить женщину? — Она словно ощетинилась от возмущения. — Ни один джентльмен не стал бы делать этого!

— Вот именно, при необходимости. Однако вы включили здравый смысл. — Было ли выражение его лица полностью лишено самодовольства? — Так я причинил бы вам куда меньшую боль, нежели брошенным камнем.

— Недостойно джентльмена даже говорить об этом!

— Разумеется, недостойно, но чем больше я думаю об этом, тем более меня захватывает эта идея. — Веки его опустились, слегка прикрыв глаза, и Эйврил почувствовала какое-то изменение в воздухе, будто движение ветра. — У вас самая восхитительная задница на свете, моя дорогая. Было бы приятно согреть ее немного.

— Вы обещали…

— Я обещал, что не буду насиловать вас, Эйврил, но я ничего не сказал о соблазнении. Вы — серьезный соблазн для человека, у которого мало наслаждений, как у меня сейчас. Непростая задача.

— Ну, я не намерена становиться одним из ваших немногих наслаждений, — возразила она, крепко сжав одеяло у подбородка. — Достаточно дразнить меня, расскажите о том, что вы делаете на этом острове! — Она вовсе не думала, что он дразнит ее, но его следовало осадить, чтобы сама возможность дразнить ее показалась немыслимой. — Что вы можете сделать, будучи здесь? — недоумевала она.

— Я жду сигнала. Источник, который первым зародил во мне подозрения, сказал, что когда осведомитель — не будем называть его имени — получает бумаги для своих хозяев, то выходит на бриге из Хай-Тауна и встречается с французским военным бригом за Западными скалами. Мы захватываем здешнее силлийское судно и отправляемся на рандеву. Мысль о двойной добыче не позволяет ослабеть боевому духу моих людей.