Тут же одна трагедия возродила в памяти и другую, наводящую подобный, если еще не больший ужас. Мозг рисовал картину затянутого дымом поля битвы, устланного беспорядочно валяющимися телами раненых и убитых. Земля содрогалась от пушечных выстрелов, повсюду были слышны крики умирающих. В тумане побоища Ройс беспомощно склоняется над агонизирующим у него на руках боевым товарищем и офицером кавалерии Бентоном Гарви.

Вспышка боли передернула все тело Ройса, и он закрыл глаза, пытаясь прогнать внезапно нахлынувшие образы. Не то время и место, чтобы предаваться воспоминаниям. Большинство собравшихся гостей уже искоса посматривали в его сторону, и легко было представить их реакцию, потеряй он сейчас контроль над собой на глазах у многочисленных гостей.

Огромным усилием воли Ройс отогнал воспоминания и образы прошлого и вернулся к разговору с Хоксли, который продолжал свою речь, словно не замечая рассеянности собеседника.

– Я ведь не призываю тебя активно завязывать знакомства и вести светские беседы. Знаю, что удовольствие тебе такая перспектива не сулит, – в голосе графа были слышны нотки сдержанного веселья, – но, возможно, недоверчивость гостей развеется, если ты изменишь выражение лица, заранее отпугивающее тех, кто хотел бы завязать с тобой разговор.

Ройс крепче сжал бокал, пока хрупкий хрусталь угрожающе не затрещал в его руках.

– Ты не понимаешь.

– Наоборот. Я все прекрасно понимаю. Но черт возьми, Стоунхерст, не пора ли прекратить обвинять во всем себя? Уже девять лет, как умерла Корделия, и почти восемь, как не стало Алекса. Уверен, никто из них не желал бы для тебя жизни в постоянной скорби по ним.

Слова Хоксли будто плеткой обожгли лорда, обнажая еще не зажившие раны. Если бы все было настолько просто. Но это не так. Корделия и Алекс являлись лишь двумя жертвами из длинного списка потерь, случившихся в жизни Ройса. Одним из первых и самых тяжелых ударов стала кончина матери, чья жизнь оборвалась двадцать девять лет назад в момент его рождения. Он знал, что если позволит себе расслабиться, то неизвестно, кто уйдет из его жизни следующим.

– Ничего общего с самобичеванием это не имеет, – процедил Ройс в ответ. Затем рукой обвел толпу гостей, наводнивших столовую, и сказал: – Все это выше моих сил. Понятия не имею, как это делается. Как непринужденно вести себя в обществе? Война лишила меня этих навыков, и не думаю, что обрету их вновь. Иногда мне кажется…

Он запнулся, не в силах продолжить. Ну не мог он рассказать Хоксли о мраке, царившем в его жизни, сколько себя помнит. Грозное, агрессивное начало лишь росло в нем со времен Ватерлоо. Казалось, словно тень его былых грехов, ушедшая в прошлое, вновь возвращалась к жизни, готовая при малейшей возможности прорваться сквозь его сдержанный облик наружу.

На несколько секунд воцарилась тишина. Тяжело выдохнув, Хоксли покачал головой.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я представляю, каково тебе, – тихим голосом сказал он. – Если помнишь, до недавних пор все полагали, что мой отец убил мать Моры, прежде чем покончить жизнь самоубийством. И отношение ко мне было соответствующим.

Ройс вынужден был признать правоту графа. Лишь после того как его отец был оправдан в приписанном ему убийстве знаменитой леди Олбрайт, а Хоксли обвенчался с Морой, светское общество смилостивилось над ним, вновь допустив в свой круг.

– И несмотря на то, что отцу вернули доброе имя, – продолжал граф, – остались люди, которые предпочли, чтобы я канул в безвестность. Но это не входит в мои планы и угождать им я не намерен. – С язвительной усмешкой на лице он поднял руку, чтобы ободряюще похлопать Ройса по спине. – И тебе не советую. В любом случае подкрепление близко. Лорд Олбрайт и леди Эйми вот-вот будут.

При одном упоминании этого имени скованность Ройса удвоилась, а дыхание перехватило, словно он получил удар под дых. Проклятие, к встрече с ней он точно не был готов! Их неожиданное столкновение сегодня заставило его понервничать и взбудоражило в нем те чувства, которые он так усердно подавлял на протяжении последнего года.

Еще до приезда в Лондон он решил сделать все от него зависящее, чтобы избежать встречи с Эйми. В тот же момент, когда лорд вошел в сад четы Монро и увидел Эйми, готовую вот-вот свалиться с дерева, ему следовало развернуться и уйти. Но внутренний голос велел сделать именно то, что он и сделал. Когда Эйми очутилась в его объятиях, цветочный аромат, исходивший от ее волос, словно воспламенил все у него внутри. Ройс не в силах был противостоять желанию слегка подразнить ее, вызвать тот огонек, что озарял глаза Эйми в моменты редкой вспыльчивости.

Последствия вспыхнувшего пламени оказались самыми плачевными – он был взволнован, а ноющие ощущения в каждой клеточке тела давали знать о близости Эйми.

Ройс едва сдержался, чтобы не выдать себя стоном. Видимо, расстояние, разделяющее их на протяжении нескольких месяцев, ничуть не ослабило действия ее чар. Он был в полной растерянности и не знал, что со всем этим делать. Что он знал точно, так это то, что не намерен более подвергать себя испытанию встречей с Эйми. Не сейчас, когда тучи и так сгустились над его головой.

Допив бренди, Ройс поставил опустевший бокал на стоявший рядом мраморный столик и обратился к графу, стараясь сохранять спокойствие:

– Хоксли, благодарю за беспокойство. – Довольный, что голос его звучит спокойно и уверенно, несмотря на водоворот бурлящих внутри чувств, он продолжил – Действительно спасибо. Но боюсь, мне это не поможет. Я буду намного лучше чувствовать себя, оставшись наедине с собой. И хоть мне крайне жаль разочаровывать тебя и твою милую жену, но, похоже, именно так – в уединении – я и проведу остаток вечера. Так что, если позволишь?.. – Неловко кивнув, он развернулся и поспешил покинуть комнату раньше, чем граф успел что-либо возразить.

Выйдя из гостиной, Ройс почувствовал, как гул голосов превратился в неразборчивое жужжание. Облокотившись рукой о деревянную панель стены, лорд Стоунхерст попытался вернуть себе самообладание. Он понимал, что был достаточно груб с другом, но ничего не мог поделать. Любое промедление – и он бы являл собой жалкое зрелище, а это то, чего он старался избежать всеми возможными способами.

Но порадоваться своему успешному исчезновению Ройсу не удалось: чей-то знакомый голос, донесшийся с другого конца коридора, приветствовал его:

– Стоунхерст, дружище!

Ройс тихо выругался. Еще не обернувшись, он наверняка знал, кого ему предстоит увидеть. Несомненно, это маркиз Олбрайт, выйдя из холла, показался в арке в сопровождении сестры, леди Оливии. Следом за ними шла леди Эйми.

Янтарного цвета шелковое вечернее платье не изобиловало украшениями, квадратный вырез на груди эффектно подчеркивал все прелести Эйми. В образе ее чувствовалась собранность. Слегка опустив голову, она шла по коридору. Как всегда, создавалось впечатление, что, выбирая наряд, она следовала единственному критерию – чтобы он не бросился в глаза. Многие мужчины с большой долей вероятности приняли бы ее за дурнушку, отдав предпочтение кому-нибудь из наделенных привычной глазу красотой многочисленных девушек в более ярких нарядах Но Ройс был не из тех, кому привлекательная внешность могла вскружить голову. В облике Эйми он чувствовал кротость и одновременно силу характера, придающие ее изысканным чертам скромное обаяние. Возможно, и правда ее локоны, скромно уложенные косами в виде обруча, были непримечательного русого цвета, но они были густыми и необыкновенно блестящими в свете канделябров. Густые ресницы едва ли скрывали блеск ее огромных глаз, широко распахнувшихся от неожиданной встречи с лордом. Ройс мог поклясться, что Эйми слегка замешкалась, прежде чем совладать с волнением и поспешить за отцом с тетей.

Мысленно он восхищенно аплодировал ее мужеству, на время позабыв о собственном самообладании. Очевидно, мышка научилась отстаивать себя. Но он-то всегда знал, что Эйми присуща большая внутренняя сила, чем казалось на первый взгляд.

Ройс переключил внимание на подошедшего к нему вплотную лорда Олбрайта.

– И куда это вы так спешите? – с задором в голосе поинтересовался маркиз, приветственно протягивая руку.

Это был высокий мужчина с типичной внешностью ученого, густая шевелюра того же золотистого оттенка, что и у младшей дочери, была уже подернута сединой. С первых дней знакомства Олбрайт относился к Ройсу с теплотой и уважением. Со временем их отношения становились все более дружескими и непринужденными.

– Ведь вы не уходите насовсем? Знаю, знаю, мы слегка запоздали, но все равно раньше чем через час обед не подадут.

Ройс ответил на рукопожатие маркиза, не забывая о близком присутствии Эйми, которая, стоя возле отца, с непроницаемым лицом следила за их разговором.

– Боюсь, что именно так, ухожу. Утреннее путешествие оказалось более утомительным, чем я ожидал, поэтому, думаю, мне лучше подняться к себе и постараться заснуть.

– Жаль слышать это. Я надеялся, что нам удается пообщаться.

Расстроенный вид старика огорчил Ройса. С досадой он понимал, что сократить общение с Эйми без ограничения связей с ее отцом невозможно. И хотя он знал, что это единственный выход из сложившейся ситуации, чувство вины не покидало его.

– И я надеялся не меньше. Прошу великодушно простить меня, – не меняя тона, произнес Ройс, – но, возможно, я смогу найти время и заглянуть к вам на Белгрейв-сквер перед возвращением в Стоунклифф. Если память не изменяет, в последней партии в шахматы вы разгромили меня. Буду рад возможности отыграться.

– Да что вы! Не стоит извиняться, – успокоил его Олбрайт. – Хотя с вашей стороны неосмотрительно отказываться от обеда, сулящего гастрономическое удовольствие. Тушеная утка выходит отменной у повара Хоксли…

– Ну же, Филипп, оставь молодого человека в покое. – Леди Оливия перебила брата, слегка дернув его за руку. Чуть наклонив голову, она самоуверенным изучающим взглядом посмотрела на Ройса из-под трепещущего в ее руках веера. Вероятно, раньше она и была привлекательной женщиной, но с возрастом черты ее аристократичной внешности стали резче. Седеющие волосы были так сильно зачесаны назад, что брови поднялись неестественно высоко, придавая лицу удивленное выражение. – Несмотря на то, что мы, несомненно, почувствуем недостаток обшения с виконтом, мы не должны забывать, что длительное путешествие утомило его. И уж наверняка нам не хотелось бы еще больше утруждать его, навязывая свое общество, не так ли?