— Миледи?

В дверях появилась Мэгс, стараясь удержать в одной руке объемный узел с одеждой, а в другой — керамический таз для умывания, наполненный горячей водой.

— Доброе утро, Мэгс, — осторожно сказала Эмма, размышляя, помнит ли старушка их ночную встречу при свете луны и по-прежнему ли думает, что Эмма — мать Джейми.

Мэгс шаркающими шагами прошла к грубо сколоченному столу, который стоял справа от камина. У нее были спокойные чистые глаза, и ничто не напоминало то любящее создание, которое прокралось в комнату Эммы, чтобы погладить ее по голове, пока та спала.

— И тебе доброе утро, девочка! Я принесла тебе свежее платье и чулки и все, что нужно, чтобы помыться.

Озадаченная переменами в поведении женщины, но сгорая от нетерпения проверить свою физическую форму, Эмма выбралась из кровати и подошла к столу.

— Твой хозяин не наказал тебя за ночной визит ко мне?

— Ха! — Мэгс наклонилась ближе и подмигнула Эмме, в ее глазах промелькнул уже знакомый озорной блеск, который Эмма заметила ночью. — Я уже давно перестала принимать приказы от хозяина. Теперь я говорю ему, что надо делать. — Она похлопала Эмму по руке. — Не волнуйся, девочка. Я принесла все, что тебе нужно, — повторила она, как будто желая подчеркнуть, что в этих словах скрывается особое значение.

Старая нянька вышла из комнаты, и большая долговязая собака, встав со своего места, вышла следом за ней. Эмма пошла закрыть за ними дверь, но при этом не переставала думать о старушке. Она просто немного сумасшедшая или действительно представляет опасность?

Таз с горячей водой быстро отвлек ее от тревожных мыслей. Она сбросила через голову ночную рубашку, стараясь не зацепить повязку на руке. Когда она опустила тряпочку в горячую воду, сразу вспомнила, как погружалась в ванну, которую в доме Мьюиры для нее организовал Джейми. Если бы тогда она знала то, что знает теперь, она бы пригласила его присоединиться к ней.

Эмма прикрыла глаза. Теплая вода тонкой струйкой стекала между грудей, и она вздохнула от удовольствия, легко представив себя и Джейми в той ванне, их скользкие и мокрые тела, напряженно стремящиеся к совершенному счастью, которое может наступить только тогда, когда эти тела соединяются в одно целое.

Она распахнула глаза. Вряд ли Джейми стремительно войдет в эту дверь, только чтобы увидеть, как она сгорает от страсти, превращаясь в пудинг. Насколько ей известно, его вполне удовлетворила их единственная совместная ночь. Возможно, и эти долгие часы, пока она была между жизнью и смертью, он провел у ее кровати, ощущая вину, а не из-за сильной привязанности.

Настроение совсем испортилось, поэтому она быстро закончила плескаться в воде и насухо вытерлась. Платье, которое ей принесла Мэгс, больше напоминало киртл.[11] Оно было скроено из куска темно-синей шерсти с изящным колоколом юбки длиной до пола. Когда Эмма надела платье и расправила кружева, которыми спереди был расшит старомодный лиф, ей почему-то подумалось, не принадлежало ли когда-то и это платье матери Джейми.

Когда Эмма взяла чулки, которые ей оставила Мэгс, она поняла, что, кроме одежды, Мэгс принесла ей кое-что еще.

На столе, наверно, как тридцать лет назад, стояла шкатулка Лианны Синклер. Сердце Эммы неожиданно прыгнуло в пятки. Она украдкой посмотрела на дверь, точно зная, что должна была чувствовать Пандора. Может, ей следует просто подождать появления Джейми или старика Синклера, чтобы вернуть шкатулку ее законному владельцу?

Скорее всего, внутри коробочки нет ничего важного. Мэгс вероятнее всего хранила там какие-нибудь заветные безделушки, оставшиеся с детства ее молодой госпожи. Какой-нибудь пейзаж, выполненный акварелью, а может, собранные и засушенные цветы.

Эмма пробежалась пальцами по миниатюрному портрету, который был вставлен в крышку шкатулки, и удивилась, насколько нетвердой была ее рука. Интересно, мать Джейми уже встретила своего молодого любовника, когда была написана эта миниатюра? Несмотря на застенчивую улыбку девочки, у Лианны были понимающие глаза женщины, которая хранила опасный, но восхитительный секрет.

Слова Мэгс, эхом звучавшие у нее в голове, и пугали, и дразнили Эмму. Потому что секреты Лианны ее не интересовали. Она сгорала от нетерпения узнать секреты ее сына.

В следующую секунду Эмма поняла, что открывает крышку шкатулки. Послышалось несколько неестественных нот, настолько же навязчивых, насколько прекрасных. Это оказалась не просто шкатулка. Это была музыкальная шкатулка. Внутри лежала пожелтевшая от времени бумага.

Эмма извлекла ее из шкатулки и осторожно развернула, стараясь не повредить хрупкие края. Пристально всматриваясь в выцветшие чернила, Эмма поднесла бумагу к окну.

Впервые за многие годы лучи солнца скользнули по бумаге, осветив неразборчиво написанные слова. Эмма несколько минут изучала их, а потом, не веря своим глазам, подняла голову и посмотрела на скалы в снежных шапках за окном. Очевидно, Мэгс не единственная, кто был не в своем уме. Потому что это невозможно — то, что она увидела там.

— Я, наверно, прилагаю недостаточно усилий, чтобы удержать тебя в кровати, да?

Эмма обернулась и увидела стоявшего в дверях Джейми. Он выглядел как настоящий шотландский лэрд в килте в красно-черную клетку и в кремовой льняной рубашке с широкими рукавами и ниспадающим кружевом на манжетах. Эмма была настолько занята своей находкой, что даже не слышала, как он открыл дверь.

Она спрятала за спину руку с зажатой в ней бумагой и от испытанного потрясения не могла промолвить ни слова. Ей оставалось только молиться, чтобы Джейми не заметил стоявшей на столе открытой шкатулки.

— Что это ты вытворяешь, а?

Джейми как-то подозрительно посмотрел на нее, наклонив голову набок.

— Ничего, — поспешила ответить Эмма. — Совсем ничего.

— Тогда почему у тебя такой восхитительно виноватый вид? — Джейми неторопливо направился к ней, излучая снисходительную улыбку. — Что такое, дорогая? Неужели ты умудрилась захватить один из пистолетов деда и теперь, когда твое здоровье идет на поправку, намерена с его помощью проложить себе дорогу на свободу?

Джейми приближался, и Эмма в панике оглянулась назад. Если не выпрыгнуть в окно, спастись от него невозможно. Но она может отвлечь его, по крайней мере пока не придумает способ сказать, что все, во что он верил о себе, ложь.

Эмма уперла руки в бока, осторожно пряча бумагу, и посмотрела ему прямо в глаза:

— А почему я должна прокладывать себе путь на свободу с помощью пистолета? В долине ты говорил, что с большим удовольствием от меня избавишься.

— Наверно, надо сказать деду, чтобы он запер пистолеты, — внимательно посмотрев на нее, сказал Джейми и остановился.

— И не трудись отрицать это! Граф даже не отдал тебе то, что ты просил, а ты поскорее меня отправил. — Когда Эмма почувствовала, как в ней нарастает раздражение, она с удивлением поняла, что каждое сказанное ею слово идет из самого сердца. — Ему и пришлось-то всего лишь помахать у тебя перед носом небольшой кучкой золота, и ты практически подтолкнул меня в его руки. Удивляюсь, как ты не предложил сторговать меня за лошадь. А может, даже за… за… за овцу!

Джейми сжал губы, потому что больше всего ему сейчас хотелось рассмеяться, но он не осмелился.

— Знаешь, я провел с тобой ночь и вынужден признать, что даже самая преданная овца потеряла для меня свою привлекательность.

— Почему, Джейми? — не давая ему уйти от ответа на вопрос, спросила Эмма. — Почему ты отпустил меня?

— Потому что я думал, что ты не моя, чтобы удерживать тебя.

Эмма повернулась к окну, откуда открывался великолепный вид, потому что не хотела, чтобы Джейми видел, что она готова расплакаться. Она так долго старалась быть сильной, но события последних нескольких дней, похоже, выбили ее из колеи. Ситуация осложнялась еще тем, что она только что обнаружила.

— Но я ошибался, — хрипло прошептал ей на ухо Джейми.

Эмма чувствовала его силу, тепло его тела, которое согревало ее сильнее, чем солнечные лучи.

— Еще до того, как в тебя выстрелили, я знал, что веду себя как болван! Я уже был готов пойти за тобой следом. Поэтому и реакция у меня была такая молниеносная, когда я заметил стрелка. Потому что я понял, что…

Эмма обернулась, чтобы посмотреть на него, настолько загипнотизированная его словами, что совершенно забыла о своем раненом плече… и о кусочке бумаги, зажатом в руке. Пока он не выскользнул из ее слабых пальцев и не упал на пол к их ногам.

Эмма попыталась наклониться, чтобы подобрать бумажку, но Джейми, движения которого не сковывало больное плечо, удалось это сделать первым.

— А что это такое, девочка? — с изумленным видом спросил он, выпрямляясь. — Ты писала свое письмо о выкупе? Потому что мой дед в данный момент, как мне кажется, за меня и двух шиллингов тебе не даст.

Джейми посмотрел на бумажку и бросил любопытный взгляд на Эмму.

— Это похоже на страницу, вырванную из старой церковной книги. Откуда она у тебя?

— Мэгс дала ее мне, — неохотно призналась Эмма.

— А, Мэгс, — ласково сказал Джейми, переводя взгляд на бумагу. — Она всегда была как старая ворона, которая собирает всякие безделушки, чтобы украсить свое гнездо: симпатичные камушки, старинные монетки, блестящие…

Его голос затих, лицо побледнело. Когда он снова поднял глаза на Эмму, они потемнели от испытанного потрясения.

— Я не понимаю, — прошептал Джейми. — Что это значит?

— Очевидно, то, что ты совсем не внебрачный ребенок, как я думала, когда мы впервые встретились, — слабо улыбнулась Эмма.

Джейми перевел взгляд на бумагу и снова стал читать последние две подписи, беззвучно шевеля губами:

— «Лианна Элизабет Синклер. Гордон Чарльз Хепберн».

— Я понимаю, что для тебя это шок, — мягко сказала Эмма. — Но твой отец не соблазнял твою мать. Он женился на ней. Судя по этой бумаге, твои родители втайне сбежали и зарегистрировали свой брак за несколько месяцев до твоего рождения. В конце концов, ты не Синклер. Ты Хепберн и всегда им был.