Она открыла глаза и увидела его вопросительный взгляд.

— Эмма, дорогая, что-то не так? Почему ты ведешь себя так тихо? Тебе очень больно?

— Моя мать… — Эмма тут же закрыла рот, но потом продолжила: — Мне говорили, что, если я буду хоть немного двигаться под телом графа, его возбуждение закончится намного быстрее. Поэтому я подумала, если я буду лежать совершенно спокойно…

Эмма замолчала, предоставив ему возможность самому сделать очевидный вывод.

— Ты можешь извиваться как хочешь, девочка моя, — приглушенно рассмеялся Джейми. — Я все равно буду продолжать это до тех пор, пока могу. Конечно, учитывая, насколько горячее, влажное и узкое твое лоно, — он сжал зубы и застонал, когда Эмма попробовала качнуть бедрами, — все это может длиться не так долго, как нам обоим хотелось бы.

Сделав это предупреждение, Джейми стал медленно двигаться, заполняя ее тело так же, как заполнял ее сердце и мысли. Жаркая пульсирующая боль все нарастала и нарастала, а потом Эмму захватил мощный ритм его движения. Она выгнула спину, приподняв бедра, чтобы принять его еще глубже. Он вознаградил ее храбрость, приняв такую позу, что при каждом движении касался того самого необыкновенно чувствительного бутона, спрятавшегося среди влажных шелковистых завитков между ее ног. С каждым дразнящим движением он выполнял свое обещание соблазнить и доставить удовольствие.

Должно быть, Джейми почувствовал, что она задрожала и напрягла мышцы, обхватившие его плоть.

— Давай со мной, Эммалина, — прорычал он. — Иди ко мне.

А потом все случилось. Она, дрожа все телом и испытывая неукротимое блаженство, снова взлетала все выше и выше над краем бездны. Но на этот раз она будет падать не одна. Джейми с приглушенным рычанием совершил свой прыжок над этой бездной, успев в самый последний момент выйти из ее тела, чтобы излить свою живительную влагу ей на живот.

Джейми проснулся перед восходом солнца. Эмма спала в его объятиях точно так же, как тогда утром после похищения. Только на этот раз существовало одно огромное отличие: они оба были без одежды.

Какое приятное отличие, подумал Джейми, зарываясь носом в ее кудряшки, от которых пахло чем-то сладким. И хотя его плоть уже толкалась в мягкую округлость ее ягодиц, бессовестным образом требуя внимания к себе, Джейми не хотелось будить Эмму и нарушать это мгновение.

Его ладонь скользнула по роскошному изгибу бедра. Так долго прожив на этой суровой земле, трудно было поверить, что что-то может быть таким мягким и шелковистым на ощупь. Как он предполагает через несколько часов отправить ее назад к Хепберну, когда больше всего на свете ему хочется провести остаток дня, целуя каждую из ее родинок, рассыпанных, как мускатные орехи, по светящемуся алебастру кожи?

Он должен праздновать. Он опять одержал победу над своим врагом. Эмма никогда не будет принадлежать Хепберну. Но удовлетворение, которое он предвкушал, притуплялось зазубренным краем отчаяния. Потому что ему она тоже никогда не будет принадлежать. Эти несколько украденных часов между полночью и рассветом — все, на что он может рассчитывать.

Когда она пришла к нему этой ночью, он согласился бы почти на все ради шанса вот так подержать ее в своих объятиях. Но какой же он дурак, что поверил, что сможет полюбить ее на одну ночь, а потом позволит ей уйти, не прихватив с собой кусочка его разбитого сердца.

Большую часть ночи он провел, уже балансируя на грани беды. Всякий раз, когда он занимался с ней любовью, ему все труднее было заставлять себя выходить из ее узкого, шелковистого лона, потому что на самом деле ему хотелось излить в нее свое семя, поставить знак, что она принадлежит ему, чтобы ни Хепберн, ни кто-то другой в этом мире никогда не смогли поспорить с этим. Но он должен соблюдать договоренность. Нельзя отправлять ее в Англию с позором, не рискуя, что ее отправят назад с его ребенком в ее животе.

Если бы Гордон Хепберн не был так беспечен в подобных делах, Лианна Синклер, возможно, была бы жива сегодня. Джейми не собирался повторять ошибок отца. Тот был до кончиков ногтей Хепберном, высматривал то, что хотел, потом брал это, ничуть не задумываясь о последствиях или о цене. Всю свою жизнь Джейми стремился доказать, что в его жилах течет кровь Синклеров. Он никогда не станет Хепберном. Он никогда не будет таким, как его отец. Он не безумный эгоист и не будет просить Эмму рисковать собственной жизнью ради жизни с ним.

Она далека от всего того, что нравится ему. Ей комфортнее в какой-нибудь уютной беседке, увитой розами, в Ланкашире, за чаем с сестрами, на коленях свернулся кот, в руках книга. Хепберн оторвал ее от всего этого, но во власти Джейми вернуть ее туда, где ей хорошо. Она может всю свою жизнь прожить в комфорте и безопасности, подальше от многовековых междоусобиц и их последствий.

Эмма пошевелилась во сне, прижимаясь к нему своей маленькой мягкой попкой. После ночи любви ее кожа хранила мускусный запах, который пробудил в нем сильное желание овладеть ею опять.

— Не бойся, девочка, — прошептал он Эмме на ухо, — просыпаясь, мужчины часто пребывают в таком состоянии.

— М-м-м… Я рада, что это не имеет никакого отношения ко мне. Ты понимаешь, что мы точно так же проснулись в тот раз, когда я впервые спала в твоих объятиях?

— Я тоже об этом думал. Но есть одно маленькое отличие.

Джейми сильнее прижал ее к себе, немного подтянул тело вверх и одним точным движением вошел в нее сзади.

Эмма вздрогнула и выгнулась ему навстречу.

— Простите меня за препирательства, сэр, — выдохнула она, — но мне кажется, вряд ли кто-то может назвать это отличие незначительным.

Джейми зажал между большими и указательными пальцами ее напряженные соски и осторожно потянул их.

— Означает ли это, что я подхожу для тебя на роль любовника?

— Я уверена, что Бриджид ошиблась, — выдохнула свое согласие Эмма. — Ангус и Малькольм могут только надеяться, что когда-нибудь станут такими любовниками, как ты.

Закрыв глаза и зарывшись лицом в ее волосы, Джейми начал ритмично двигаться, решив отложить наступление рассвета, насколько это возможно.

— А я благодарен тебе, что ты позволила мне это доказать.


Глава 24


Джейми уже сидел верхом на своей лошади, когда Эмма только появилась из развалин церкви. Словно перепутав время, впервые за много дней выглянуло солнце, заставив исчезнуть туман. С веток берез и осин с набухшими почками доносилось обнадеживающее пение птиц.

Но косые лучи утреннего солнца не согревали Джейми. Несмотря на кудрявые белые облака, плывущие по ярко-голубому небу, его не переставал колотить озноб, засевший где-то глубоко в теле, и он чувствовал себя так, словно вместо весны где-то рядом притаилась зима.

Он неподвижно сидел в седле, наблюдая, как Эмма пересекает поляну. На плечи она накинула плащ, подаренный Мьюирой, неуправляемые кудрявые волосы перевязала кожаным шнурком, который он дал ей еще раньше, и воспользовалась водой, которую он нагрел для нее на костре, чтобы смыть с кожи его запах.

В отличие от церкви, которая лежала в руинах за ее спиной, Эмма не выглядела опустошенной. На щеках, покрытых веснушками, горел румянец, губы слегка припухли от его поцелуев, глаза — сонные. Она была восхитительно… привлекательна. Джейми ощутил приступ ярости, ведь теперь общество станет считать, что она заслуживает меньшего уважения. По мнению общества, его прикосновения замарали Эмму, а она вся светится изнутри, как нечто изысканное и дорогое, и глазам Джейми даже больно смотреть на нее.

Однажды он уже говорил ей, что Хепберн скорее всего будет настаивать, чтобы ее осмотрел врач, прежде чем решит, по-прежнему ли она достойна быть его невестой. Теперь от одной только мысли, что чьи-то руки будут касаться Эммы, пусть даже с такой обычной целью, ему хотелось стукнуть кулаком.

Эмма подошла к лошади и окинула тревожным взглядом пустую поляну.

— А где Бон и остальные люди?

— Они ждут в условленном месте встречи с самого рассвета. Ты их не увидишь. И если повезет, люди Хепберна их тоже не увидят.

Джейми протянул ей руку, они оба понимали, что он делает это в последний раз.

Эмма уселась в седло у него за спиной, обхватив своими тонкими руками его за талию, а Джейми никогда еще так остро не чувствовал холодного тяжелого пистолета у своего живота. Или многих столетий ненависти и ярости, которые привели их на это место.

На одну сумасбродную отчаянную секунду ему вдруг захотелось пустить лошадь галопом и мчаться побыстрее и подальше от этого места, увезти Эмму туда, где Хепберн никогда их не найдет. Но он не настолько наивен или безрассуден, как были его родители.

Он понимает, что от судьбы не уйти и избежать своей участи невозможно нигде.

Когда Джейми с Эммой въехали в проход узкой длинной долины с северной стороны, веселое щебетание птиц, доносившееся с деревьев, звучало для них как насмешка. Место обмена Джейми выбирал с особой тщательностью. Птицы были не единственными созданиями, которые скрывались за пышными зелеными ветвями кедров, прикрывавших долину с востока и запада. Там прятались его люди, держа наготове пистолеты и луки. Если они заметят хоть малейший намек на предательство, то смогут открыть огонь раньше, чем люди Хепберна успеют вытащить свое оружие, а потом бесследно уйдут в горы.

Джейми не удивился, увидев с пол десятка самых крепких прихвостней Хепберна, выстроившихся на лошадях с южной стороны долины. Они просто выполняли его собственные указания Хепберну не приближаться к ним.

Но Джейми удивился, увидев самого Йена Хепберна с прямой спиной и развевающимися на ветру волосами, сидевшего на гнедой лошади в самом центре долины. Судя по белоснежному шейному платку и темно-красному сюртуку, он скорее мог бы отправиться попить чаю с герцогиней, чем доставлять выкуп.