— Что эти ублюдки сделали с тобой? — потребовал Джейми, содрогаясь от ужаса, когда осторожно провел рукой по избитым ребрам мальчишки.

— Ничего такого, чего бы я не пережил. — Грэм поднял глаза на Джейми и ухмыльнулся разбитыми губами, которые придавали его ухмылке щегольской вид. — Сам провел несколько хороших ударов. Заставил этих фасонных лакеев графа дважды подумать, прежде чем столкнуться головами с Грэмом Макгрегором. — Сунув в куртку немного дрожащую руку, он достал кожаный мешочек. — Я сделал то, что ты просил, Джейми. Я отдал Хепберну твое письмо, а он сказал передать тебе это.

Джейми взял послание, выдавив из себя болезненную улыбку:

— Ты оказал нам всем большую честь, парень. Особенно мне.

Джейми встал, и на его место рядом с Грэмом немедленно опустился Лемми. Он положил голову мальчишки себе на колени с такой осторожностью, на которую, казалось, его огромные руки не способны.

Джейми опустил взгляд на послание Хепберна. Вместо дешевой бумаги — плотный лист веленевой бумаги кремового цвета, сложенный в безупречный треугольник с темно-красной восковой печатью, на которой четко виден герб Хепберна.

Под пристальными взглядами своих людей Джейми сломал печать и осторожно развернул бумагу.

Даже Бон, который так и не научился читать, поднялся на цыпочки, отчаянно пытаясь заглянуть через плечо Джейми.

— Не морочь нам голову. Что там написано?

Джейми не потребовалось много времени, чтобы просмотреть кучу грубых слов, нацарапанных на бумаге. Потом он тщательно сложил письмо. Он так долго представлял себе это мгновение, предвкушал головокружительный триумф, который почувствует.

Но когда поднял глаза и встретился с вопросительным взглядом Эммы, ничего, кроме острого приступа сожаления, не почувствовал.

— Он согласился на наши требования. Выкуп должны доставить завтра.

Ему удалось на долю секунды удержать взгляд Эммы. Потом она повернулась и, не сказав ни слова, исчезла в развалинах церкви.

Эмма сидела на краю круглой каменной плиты, где когда-то размещалась старая колокольня церкви. Крыша и большая часть стен этого сооружения давно рухнули, оставив плиту под открытым небом, и добраться сюда можно было только по пролету узкой каменной лестницы, ступеньки которой от дождя и времени практически сгладились.

Ветер, который обычно свирепствовал над этой горой, утих до мягкого бриза, вздыхавшего на щеке Эммы и игравшего с кудрявыми волосками на затылке. Над самой главной вершиной горы, подобно светящемуся жемчугу, висела луна. Она казалась в два раза больше луны в Ланкашире, но все равно достать до нее было невозможно.

С дальней кромки плиты покатился камешек.

Эмма повернулась, не в состоянии остановить предательскую волну надежды, поднявшуюся в ее сердце. Но это был Бон, который появился из тени на вершине лестницы. В лунном свете он топтался на месте, явно сомневаясь, что его здесь ждали.

— Не бойся, Бон. Здесь безопасно, — заверила его Эмма. — Я не вооружена.

Он подошел и встал с ней рядом, его кривозубая ухмылка больше не пугала Эмму, наоборот, казалась обаятельной.

— Увидев, как ты справилась с луком сегодня, готов поспорить, что сердце мужчины никогда не будет в полной безопасности, покаты рядом.

— Возможно, поэтому твой кузен так хочет поскорее избавиться от меня, — беспечно ответила Эмма; надеясь скрыть нотки горечи в своем голосе. — Почему ты не празднуешь это там, внизу, вместе с ним? Он, наверно, вне себя от радости. В конце концов, граф намерен выполнить его заветное желание.

— Тем не менее ни мне, ни кому-то из парней он не расскажет, что это такое. И это совсем не похоже на Джейми — хранить от меня секреты.

— Может, у него впервые в жизни появился секрет, который стоит хранить.

— Мы бы ничего для него не пожадничали, — признался Бон. — Он слишком многим пожертвовал ради нас. Знаешь, он всегда был умным парнем, таскал книги, хотя был еще недостаточно взрослым для этого. Он мог бы остаться там, в Лоулэнде, и заработать свое состояние, как истинный джентльмен. Но когда он услышал о болезни деда, вернулся сюда. Чтобы позаботиться о нас. Позаботиться обо всех на этой горе, чья жизнь всегда зависела от Синклеров. — Бон помедлил, словно хотел сказать что- то еще. Еще больше, но потом опустил голову и уставился себе под ноги. — Просто я пришел сказать тебе, что мне очень жаль, что мы разрушили твою свадьбу. И я надеюсь, Что вы с графом будете… — Он покашлял, явно пытаясь выдавить из себя слова. — Будете очень счастливы вместе.

— Спасибо, — прошептала Эмма, чувствуя, как перехватило горло.

Больше она уже не могла сказать ни слова ему в ответ.

Когда Бон спустился вниз и оставил Эмму одну, она опять повернула лицо к луне и посмотрела на нее полными от слез глазами, отчего казалось, что луна в небе дрожит. Девочка, которая смотрела на эту же луну из окна своей спальни, теперь казалась ей абсолютной незнакомкой, наивным ребенком, который верил, что настоящего мужчину отличает красноречие и превосходный покрой камзола.

Как ей завтра ехать назад с людьми графа и притворяться, что она по-прежнему та маленькая девочка, которая никогда не знала поцелуев Джейми, никогда не чувствовала, как тает ее тело от жаркого желания этого человека обладать ею? Как она может радоваться украшениям, мехам и золоту, и даже детской, в которой полно детей, зачатых не от любви и страсти, а от отчаяния и долга?

После того как ее тело и сердце ожили от прикосновений Джейми, как можно ночь за ночью лгать и притворяться в гнетущей тишине, когда граф, взобравшись на нее, будет ворчать и стонать, а она будет сжимать зубы, лишь бы не закричать от неприязни? Особенно теперь, когда она знает, что он вовсе не тот добрый старик, за которого себя выдает, а возможно, даже убийца, и довольно безжалостный, если убил собственного сына за то, что тот осмелился полюбить не ту женщину.

Эмма сморгнула навернувшиеся слезы, и луна в небе сразу перестала дрожать. Она уже больше не та девочка, какой была прежде, и никогда не станет ею опять. Будь что будет, но она больше не хочет отказываться от собственных страстей, от собственных деланий только для того, чтобы сохранить мир и спокойствие тех, кто находится рядом. Ее мать всю жизнь, сколько помнила Эмма, прожила в такой лжи, жертвуя собственным счастьем, поэтому она могла продолжать и дальше оправдывать отца Эммы.

Но Эмма другая. Она уже не та девочка, что стояла перед алтарем в церкви замка Хепберна, готовая отдать свое сердце человеку, которого никогда не полюбит.

И сейчас нужен кто-то, кто поможет ей это доказать.

Джейми обеими руками оперся о грубый камень церковного алтаря. Этот единственный камень каким-то чудом пережил разруху сражения и годы заброшенности, доказав, что есть вещи, которые даже время не может уничтожить.

Интересно, подумал Джейми, свидетелем скольких крестин стал этот камень, сколько свадеб видел и сколько похорон. Сколько жизней началось здесь? И сколько жизней здесь закончилось?

Эта небольшая церковь была разрушена уже давно, сколько Джейми себя помнил. Несомненно, что в руины ее превратила одна из многочисленных войн и мелких стычек, от которых на этой суровой и прекрасной земле остались многочисленные шрамы. Но даже сейчас над этим местом витала атмосфера уважения и достоинства, словно ни Бог, ни время не забыли, что когда-то это была святая земля.

Джейми провел рукой по испещренному отметинами камню, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить охватившее его душевное волнение. Он всегда был верующим человеком, но никогда не был молящимся. Он считал, что будет лучше, если он с Господом не будут обсуждать разницу в своих убеждениях.

Как Бог может заявлять, что возмездие — это его дело, когда Джейми чувствует тяжесть этого возмездия на своих собственных плечах? В прошлом его плечи были достаточно сильными, чтобы вынести такую ношу, но сейчас он чувствовал, что она может разбить его сердце. Завтра он отправит Эмму назад. Он больше никогда не будет прижиматься во сне к ее теплому телу. Никогда не услышит свое имя, сорвавшееся с ее губ. Через несколько дней она предстанет перед алтарем, таким как этот, и станет женой Хепберна.

Он вцепился пальцами в камень, сожалея, что не может разбить его голыми руками.

— Джейми?

Сначала Джейми подумал, что ему померещился этот мелодичный шепот, что это лишь результат его лихорадочных желаний.

Разжав пальцы, он медленно повернулся.

Эмма стояла в лунном свете, как привидение всех невест, которые приходили к этому месту, чтобы отдать свои сердца тем, кого любили.

— Что ты хочешь? — хрипло спросил Джейми, больше не в силах притворяться, что ее ответ не имеет для него никакого значения.

Эмма вздернула подбородок, ее взгляд был таким же спокойным и твердым, как в тот вечер, когда она нацелила ему в сердце его собственный пистолет.

— Я хочу стать твоей.


Глава 23


Подавив в себе дрожь, Эмма направилась к Джейми, полностью открыв себя лунному свету и его горящему взгляду. В это мгновение он выглядел как самый страшный ночной кошмар любой девственницы, — безрассудный и опасный, к которому можно подойти только с необыкновенной осторожностью, если вообще можно подойти.

— Я всегда была очень хорошей девочкой, — начала Эмма, с каждым шагом все приближаясь к нему, — и покорной дочерью, которую всегда ставили в пример младшим сестрам. Это всегда было только «Да, сэр», «нет, мадам» и «как пожелаете». Я носила то, что для меня выбирала мать. Я ела все, что стояло передо мной на столе, нравилось мне это или нет. Я ехала туда, куда мне говорили, и делала то, о чем меня просили. — Она остановилась перед Джейми на расстоянии вытянутой руки. — Но я не выйду замуж за графа. И мы с тобой оба знаем, что существует только один надежный способ убедить его, что я больше не могу стать его невестой.