Взгляд Мейрин стал тревожным.

— Нет, она все еще без сознания.

Элерик прикрыл глаза, затем развернулся и пошел к озеру, надеясь, что хороший заплыв прочистит ему мозги. Он решил, что будет плавать, пока в голове у него не прояснится. Йен был прав — даже если он сгниет у постели Кили, это никому не принесет пользы.

— Йен, король и наши гости начинают терять терпение, — сказала Мейрин. — Они хотят знать, что им делать дальше.

— Мне это известно, Мейрин. — В голосе лэрда слышался упрек, словно ему было неприятно, что Мейрин подняла этот вопрос в присутствии Элерика.

Но Элерик не обратил на них никакого внимания и кинулся в ледяную воду. Он и так прекрасно понимал, что король и лэрды только и ждали смерти Кили, чтобы он смог жениться на Рионне и скрепить долгожданный союз кланов.

Ганнон бросил Элерику брусок мыла и остался ждать на берегу, пока он закончит мыться. Йен и Кэлен отправились с Мейрин в замок, оставив Кормака и Ганнона присматривать за Элериком.

Пока еще он не сошел с ума от горя. Ключевое слово — «пока еще».

Когда, спустя полчаса, Элерик вернулся в замок, его встретила Рионна; ее глаза были опухшими и красными от слез. От дурного предчувствия Элерик ощутил, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

— Что случилось? — выдохнул он.

— Пошли скорее. Она зовет тебя. Все плохо, Элерик. Думаю, ей осталось не больше часа. Бедняжка так слаба, что не может даже глаза открыть. Жар усилился, и она почти все время бредит.

Элерик сорвался с места и побежал, пробиваясь сквозь толпу людей, собравшихся в зале. Когда он влетел в покои Кили, у него перехватило дыхание.

Она неподвижно лежала на постели. Стояла тишина. Элерик решил, что все уже кончено, но вдруг губы раненой едва заметно зашевелились и прошептали его имя.

Он бросился вперед и упал на колени у кровати.

— Я здесь. Кили. Я с тобой, любовь моя.

Он нежно погладил Кили по щеке, надеясь, что она почувствует его прикосновение и поймет, что он рядом, что она не одна.

Он обнимал свое бесценное сокровище, свою любимую. такую хрупкую. Он не мог и не хотел мириться с тем, что в ней едва теплилась жизнь, что она может уйти в любую секунду.

— Элерик, — снова прошептала Кили.

— Да, любовь моя. Я здесь, я рядом.

— Как холодно! Мне больше не больно. Только очень холодно.

Элерика охватило смятение.

Кили повернула голову, словно хотела увидеть его лицо. Она с трудом приоткрыла глаза, но взгляд под полуопущенными ресницами был затуманенным и тусклым, будто был обращен в бездонную пустоту.

— Мне страшно.

Эти слова вонзились в сердце Элерика, наполняя его горечью потери. Он прижал Кили к груди; горячие слезы обожгли веки. Его любимой, которая никогда ничего не боялась, было страшно, и это было выше его сил.

— Кили, я с тобой. Не бойся. Я никогда не оставлю тебя, клянусь.

— Отнеси меня… — едва слышно прошептала она, напрягая последние силы.

— Куда я должен тебя отнести, дорогая?

— На то место… где мы… прощались навсегда. Где ты… поцеловал меня… в последний раз.

Он склонил голову ей на плечо и зарыдал.

— Прошу тебя.

Господи, он был готов на все. Эта мольба в ее голосе убивала его.

— Хорошо, Кили. Я отнесу тебя, куда пожелаешь.

Легкая улыбка на миг осветила лицо Кили и погасла; она закрыла глаза, словно эти несколько слов лишили ее последних сил.

Очень осторожно Элерик поднял возлюбленную на руки. Он крепко прижимал ее к груди, прильнув губами к макушке. Проходя по залу, он не скрывал слез, которые катились по щекам, обжигая кожу. Никто не пытался его остановить. Мейрин и Рионна зарыдали в голос, когда он проходил мимо них. Лицо Мэдди почернело от горя; Ганнон склонил голову с выражением глубокой печали. На верхней ступени лестницы стоял Кэлен, выпрямившись, словно натянутая тетива лука; его пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Он медленно поднял руку и коснулся волос Кили, затем погладил ее по щеке. Склонившись, Кэлен нежно поцеловал Кили в лоб. С тех пор, как много лет назад брата предала любимая, Элерик впервые увидел его искреннюю симпатию и уважение к женщине.

— Мир тебе, — прошептал Кэлен.

Он отступил в сторону и удалился, до боли сжав зубы.

Весь клан собрался во дворе, когда Элерик вынес Кили из замка и направился к озеру, где оно дугой уходило на восток. Он миновал небольшую рощицу, где еще неделю назад ждал Кили под деревьями. Добравшись до берега, он присел на валун.

— Мы пришли, Кили. Ты чувствуешь, как ветерок ласкает твое лицо? Ощущаешь прохладу?

Ее ресницы затрепетали, и она сделала глубокий вдох. Ее лицо тут же исказилось от нестерпимой боли. Несколько долгих мгновений Кили лежала у него на руках; ее грудь судорожно вздымалась и опускалась.

— Да, чувствую, — наконец сказала она. — Как чудесно ощущать солнечное тепло. Я очень устала, Элерик. Видит Бог, я боролась изо всех сил, чтобы выжить.

Он почувствовал страдание в ее голосе и глубокую печаль от осознания близости смерти.

— Ты должен знать, что я умираю счастливой. Все… чего я хотела… это стать твоей. Стать твоей… женой. Хотя бы ненадолго. И теперь ты принадлежишь мне, а я… тебе.

Элерик возвел глаза к небу, чувствуя, как горе обрушивается на него, словно огромный камень.

— Ты всегда была моей, Кили. С того момента, как я попал в твой дом. Ни одна женщина на свете не смогла завладеть моим телом и душой, это удалось только тебе. В моей жизни никогда не будет другой любимой. Я должен был сразу дать тебе то, что принадлежит тебе по праву. Я понял это слишком поздно и попытался исправить свою ошибку, но все напрасно, если ты оставишь меня.

— Обними меня и не отпускай, — прошептала она. — Оставайся со мной до последней минуты, пока не придет мой смертный час. Я чувствую, что слабею с каждой минутой. Осталось совсем мало времени.

Жуткий, душераздирающий крик вырвался из груди Элерика. Горе сжигало его изнутри, словно костер. Дрожь сотрясала тело; он сжимал любимую слабеющими руками, опасаясь, что она выскользнет и упадет.

— Кили, я держу тебя. Я ни за что на свете не оставлю тебя одну. Мы будем долго сидеть здесь и смотреть, как солнце медленно опускается в озеро, и я буду говорить с тобой и грезить о нашей чудесной жизни вдвоем.

Кили улыбнулась и вздрогнула. Она обмякла в руках Элерика, словно истратила все силы на последние слова, которые ей так хотелось ему сказать. Проходили мгновения, и вдруг она встрепенулась, будто вспомнила о чем-то.

— Я всегда мечтала о тебе, Элерик Маккейб. Ты — моя греза. И я люблю тебя всей душой. Люблю с того самого момента, когда твой конь принес тебя к моему дому. Я долго жила обидами и сожалениями, ропща на несправедливую судьбу, но, будь у меня возможность все изменить, я бы не стала этого делать, ведь тогда я никогда не познала бы твоей любви.

Элерик обхватил лицо Кили ладонями и прильнул губами к ее губам. Их слезы смешались, придав поцелую горьковато-соленый вкус.

Он прикрыл глаза и стал качать ее, словно ребенка. Дневной свет постепенно угасал, уступая место сумеркам и ночной прохладе. Неожиданно появился Ганнон с меховой накидкой в руках. Не говоря ни слова, он укутал Элерика и Кили, а затем бесшумно растворился в темноте.

В замке шли траурные приготовления. Все были уверены, что Кили не переживет эту ночь.

Поерзав на камне, Элерик выбрал удобное положение, насколько это было возможно, и плотнее запахнул накидку. Он начал рассказывать Кили о тех милых мелочах, которые так ему нравились в ней. Он вспоминал, как она смешила его своей запальчивостью и остроумными замечаниями. Как никогда не тушевалась перед его братьями, отстаивая свое мнение.

Он делился с ней мечтами о чудесных детях, которые могли бы у них родиться: девочки, такие же красивые, решительные и страстные, как их мать, и мальчики, которые унаследуют ее стойкость и мужество.

Опустилась ночь и усеяла небо россыпью звезд. Луна купалась в озере, заливая серебряным светом неподвижную пару. Элерик крепко прижимал к себе Кили, чтобы она не выскользнула у него из рук.

Она затихла. Он почти физически ощущал, как жизнь уходит из нее, и это причиняло невыносимую душевную боль.

Элерик прижался щекой к макушке Кили, прикрыл глаза и забылся сном на какое-то время. Когда он проснулся, небо посветлело, предвещая рассвет.

Его охватила паника, колючим страхом вонзившись в сердце. Как долго он спал? Ему не хватало духу посмотреть на Кили. А вдруг она умерла, пока он спал? Как ему с этим жить? Он никогда себя не простит.

— Кили, — прошептал он и осторожно пошевелился.

К его удивлению и радости, она застонала и, недовольно поморщившись, теснее прижалась к его груди. На лбу выступила… испарина! Трясущимися пальцами Элерик коснулся кожи Кили, влажной и липкой от пота. Это означало, что жар начал спадать!

О Боже! От счастья он не мог пошевелиться. Не мог думать. От положения в одной позе мышцы затекли. Нужно было срочно отнести Кили в замок и показать Йену, но если он сейчас попытается встать, то просто свалится, как куль.

Элерик касался губами лица Кили, щек и даже век.

— Кили, Кили, любимая, очнись, посмотри на меня. Скажи что-нибудь. Что угодно.

Ее губы едва заметно приоткрылись — она явно пыталась что-то сказать, но не хватало сил. Ее веки дрогнули, но слабость не давала им подняться.

— Ничего страшного, родная, — громко говорит Элерик. — Горячка отступила. Ты слышишь меня? Жар начат спадать, это хороший знак. Кили! Ты не умрешь, слышишь? Ты так долго и отчаянно боролась за жизнь, что я не могу позволить тебе умереть, когда появилась надежда!

Кили что-то прошептала, но Элерик не расслышал и склонился к ее губам.