После той ночи в Суррее она долго избегала надевать это украшение. Его вид все еще вызывал в ней угрызения совести и даже некоторое негодование оттого, как ловко Хоксуэлл воспользовался ее слабостью.

Этот жемчуг символизировал так много: замужество, и этот дом, и даже этот новый мир. Сегодня она надела его на званый обед у герцога, где займет место как титулованная графиня и будет сидеть в обществе самых знатных людей высшего света. Она не была настолько глупа, чтобы возмущаться этим или не принимать в расчет преимущества жизни, дарованные ей титулом, но ей хотелось, чтобы она все еще могла быть и маленькой девочкой из Олдбери.

«Когда ты завтра уедешь, Олдбери перестанет быть твоим домом», — сказала Кэти, и она была права. Но сердце не хотело мириться с этой непрошеной правдой. Ей все еще хотелось играть у ручья, есть выпеченный Кэти хлеб и смеяться с Майклом. А больше всего ей хотелось обладать властью помешать Бертраму причинять боль этим замечательным людям.

— Вы так красивы, мадам, — сказала горничная. — Эти розочки на лифе просто великолепны.

Ее как раз волновали именно эти розочки, как, впрочем, и все остальное, касающееся предстоящего вечера. В голове у нее крутились всевозможные темы для поддержания беседы, и надо было выбрать из них самые интересные.

Увидев Верити в этом роскошном платье жемчужного цвета, Хоксуэлл предположил, что на званом обеде она будет самой красивой женщиной, и по прибытии в дом Каслфорда понял, что не ошибся.

Ее несколько чопорное поведение казалось скорее высокомерным, чем сдержанным. Поскольку ее окружали самые лучшие — по выражению Каслфорда — представители света, это говорило в ее пользу. Каслфорд не лгал, сказав, что на обеде будут присутствовать самые сливки общества. Верити пришлось сохранять достоинство, когда ее представили двум герцогам, один из которых принадлежал к королевской семье и был не больше и не меньше, как принцем-регентом.

Каслфорд был трезв, чего нельзя было сказать о некоторых других гостях. Один из них, граф Роули, решил, что это позволяло ему немного повеселиться во время обеда.

— Вы прелестная женщина, леди Хоксуэлл, — сказал он, наклонившись над столом и повернувшись к Верити, сидевшей через два человека от него. — Ваш муж выиграл сразу по двум статьям.

После этого выпада беседа за столом не прекратилась, однако Хоксуэлл заметил, что большинство его соседей по столу стали прислушиваться.

— Благодарю вас, лорд Роули. Мне польстило бы, даже если мой муж думает, что преуспел в чем-то одном.

— Большое наследство всегда украшает женщину, — сказал Роули, фыркнув. Он обернул пьяный взгляд на своего соседа, чтобы убедиться, что его шутку оценили. — Это завод, не так ли? Хлопок и все такое?

— Железо, — ответила Верити, нисколько не смутившись. — Мой отец был промышленником и изобретателем, но главным образом металлургом.

Другие гости снисходительно заулыбались, даже как будто извиняясь. Но не потому, что, по их мнению, хорошо иметь отца-металлурга, а потому, что один из их общества оказался ослом.

— Железо, говорите. Это печи, кузницы и все такое, — не унимался Роули, пронзив Хоксуэлла критическим взглядом. — Звучит неприятно, даже как-то грязно.

— К тому же и опасно, — откликнулся Хоксуэлл. — Работа у доменной печи требует смелости.

— Нам не удалось бы одержать победу над Бонапартом без таких смельчаков, — добавил принц-регент.

— Верно, верно. — Роули опрокинул рюмку кларета, которая явно была лишней. — Все же… — Он посмотрел на Хоксуэлла с презрением.

— А я владею железными рудниками, — сказал Каслфорд и немного подался вперед, чтобы все увидели, что его эта тема интересует. Прядь, упавшая на лоб, придала ему воинственный вид.

Хоксуэлл представил себе Тристана перед зеркалом, репетирующего идеальный образ настоящего герцога, а потом смахивающего на лоб эту прядь, чтобы дать понять, что все это притворство. Сидевшие рядом с ним дамы не могли оторвать глаз от этой щегольской каштановой пряди.

— Ты пытаешься сказать об этом что-то оскорбительное, Роули? — спросил Каслфорд. — Но ты слишком пьян и ошибся адресом.

— Я ничего не говорил о рудниках, Каслфорд.

— Ты говорил о железе. Я ясно это слышал.

— Я вообще говорил не с тобой. Я разговаривал с леди Хоксуэлл.

— Ты хочешь сказать, что пытался оскорбить вместо меня леди? Ну, знаешь, Роули.

Роули пришел в замешательство. Однако этого нельзя было сказать о его молодой жене. Она почувствовала, куда может завести пьяная болтовня мужа, и вперила в него негодующий взгляд. Самые лучшие люди общества, возможно, и принимали приглашения Каслфорда, но самые умные из них избегали привлекать к себе его пристальное внимание.

Роули, к сожалению, умным не был. Не почувствовал он и растущего беспокойства жены.

— Если женщина — дочь металлурга, нет ничего оскорбительного в том, чтобы сказать, что она дочь металлурга, — высокомерным тоном произнес Роули, явно не собираясь оправдываться. — А что касается твоих рудников — поздравляю. Благодаря им состояние твоей семьи, должно быть, утроилось за время войны, и тебе при этом не пришлось пачкать руки.

Хоксуэлл увидел, как опустились веки Каслфорда — это был опасный знак. Он переглянулся с Саммерхейзом. Верити, не обученная тонкостям светского этикета, не знала, как скрыть свое удивление странным поведением самых лучших людей общества.

Принц-регент потребовал налить всем вина, а потом, откинувшись на спинку стула, стал с удовольствием наблюдать за происходящим, радуясь, что предпочел именно это приглашение многим другим.

— Назвать леди Хоксуэлл дочерью металлурга, разумеется, не оскорбление, тем более что она с гордостью сама называет себя так, и правильно делает. Однако ты намекал, что Хоксуэлл сейчас занят в этом деле. Грязном, по твоему мнению. Я сомневаюсь, что он думает так же. Не так ли, Хоксуэлл?

Глаза всех гостей повернулись к Хоксуэллу. Черт бы их побрал, подумал он.

— Честно говоря, Каслфорд, я бы предпочел, чтобы меня называли торговцем, нежели спекулянтом, нажившимся на войне.

— Да, — протянул Каслфорд. — Я как раз собирался сказать об этом.

— Ты отрицаешь, что благодаря своим рудникам хорошо нажился во время войны? — продолжал Роули.

Стало так тихо, что было слышно, как тяжело вздохнул Саммерхейз.

— Надо будет поинтересоваться у моего агента. Сомневаюсь, что, добывая руду, мы терпели убытки. Это было бы глупо и непатриотично. А ты, Роули, разве не продавал во время войны выращенное на твоих полях зерно или шерсть со своего стада овец?

Роули задумался, как ему оправдаться за то, как он использовал свои земли.

— Ты обвинил меня в том, что я не просто получил доход, но и нажился на войне, — продолжал Каслфорд. — Однако если ты извинишься передо мной, перед Хоксуэллом и его женой, мы сможем обойтись без вызова на дуэль.

При слове «дуэль» Роули побледнел, но попытался приуменьшить свое поражение.

— Я не оскорблял леди.

— Я начинаю терять терпение, — сказал Каслфорд, и все поняли, что Роули не поздоровится, если это действительно так. — Ты хотел поставить ее в неловкое положение, а через нее и Хоксуэлла, а я не позволю оскорблять одного из моих старых друзей в моем собственном доме. Тебе это не удалось лишь потому, что леди Хоксуэлл не раба предрассудков и не стесняется своих предков, которых ей к тому же нечего стыдиться.

Роули был загнан в угол. Он стал центром скандала, о котором еще долго будут говорить в свете. Наконец он пробормотал что-то похожее, по-видимому, на извинение, сославшись на то, что слишком много выпил.

Каслфорд улыбнулся и обернулся к принцу-регенту с каким-то вопросом. Общая беседа возобновилась. Хоксуэлл понял, что все за столом надеялись на другой конец разыгравшейся драмы и на то, что вызов на дуэль все же состоится, но потом решили, что они и так неплохо повеселились.

Когда леди оставили джентльменов одних, Каслфорд, чтобы немного утешить Роули, ему первому предложил сигару. Саммерхейз подсел к Хоксуэллу.

— Похоже, твоя жена завоевала расположение герцога. От Роули можно было ожидать чего угодно, но мне кажется, что весь этот спектакль был затеян им для того, чтобы привлечь к себе внимание.

— Возможно. Но насчет расположения говорить не приходится. Его визит был предельно кратким и таким вежливым, словно на него снизошел ангел. К тому же он был трезв, а это означало воздержание в течение трех дней. — Он посмотрел на Каслфорда, громко смеявшегося какой-то шутке принца-регента. — Может быть, он решил последовать нашему примеру?

— Вряд ли. — Саммерхейз рассмеялся. — Но тебя уже явно одомашнили. И если мне будет позволено так сказать, тебе это пошло на пользу.

— Для мужчины брак достаточно легок. Измениться пришлось ей.

Саммерхейзу почему-то это показалось забавным.

— Ну конечно.

— Я не в том настроении, чтобы выслушивать твои самодовольные замечания. Прошу меня извинить, но у меня есть вопрос к нашему хозяину.

Хоксуэлл перебрался на стул поближе к нему, и когда кто-то отвлек внимание принца-регента, сказал, обращаясь к Каслфорду:

— Спектакль был неплох.

Каслфорд пустил колечко дыма.

— Можешь благодарить меня в любое время, как только тебе это будет удобно.

— Я должен тебя благодарить?

— Если бы я не устроил сцену, тебе бы пришлось встретиться с беднягой Роули завтра на рассвете на какой-нибудь поляне. Он был пьян и собирался оскорбить тебя. Поскольку втянутой оказалась твоя жена, ты бы этого так не оставил.

Конечно же, не оставил бы.

— Леди Роули чрезвычайно тебе благодарна за то, что ты не вызвал его на дуэль.

— Насколько я знаю, леди Роули всегда бывает чрезвычайно благодарна. Это в ее характере.